Я замолчал, внезапно не зная, что сказать.

— Знаешь, что, — тихо произнёс Джексон, — я возвращаюсь в Бостон. Я уезжаю. Если хочешь со мной, то возьми себя в руки, чёрт возьми. В противном случае — отвали. Я больше так не могу. Последнее время ты не в себе. И хочешь узнать кое-что смешное? Я видел так много женатых пар, которые проходят через то же самое. Один из их детей умирает, и всё кончено. Они просто, чёрт возьми, разваливаются. Я думал, у нас всё будет по-другому. Я думал, мы справимся — но теперь я вижу, что у нас не получается. И мне жаль, но я устал, и я больше не могу справляться с твоим дерьмом. Так что я сдаюсь. Поступай, как знаешь. Я позвоню Биллу и скажу ему приехать и забрать твой зад, потому что ты не сядешь за руль, не в таком состоянии. Где твои ключи от машины?

— Ты не заберёшь мои ключи!

— Хотел бы я посмотреть, как ты попробуешь меня остановить.

— Мне не нужна твоя помощь!

Выговорившись, Джексон сейчас был убийственно серьёзен, ощупывая карманы моего пальто в попытках найти ключи.

— Прекрати! — раздражённо воскликнул я.

— Дай мне чёртовы ключи!

— Я поеду домой сам.

— Дай мне ключи, Вилли!

— Нет!

— Чёрт побери, — еле слышно произнёс он. Он грубо, агрессивно толкнул меня. Я споткнулся о свою же ногу и упал на холодную землю. Я в удивлении моргнул, глядя на него.

Он был готов выбить вселюбящего Иисуса прямо из меня.

— Ключи, — сказал он, протягивая руку.

— Я оставил их в машине.

— Я не попадусь на это второй раз, придурок. Я хочу ключи, и я хочу их сейчас.

Я вытащил ключи из кармана штанов.

Он выхвати их из моей руки и ушел прочь во тьму.

Я проснулся, развалившись на диване Билли. Его сын, Эли, ученик выпускного класса старшей школы, сидел в кресле, играл в телефон и смотрел мультфильмы.

В этот момент его подросткового хулиганства, волосы Эли были почти такими же длинными, как мои.

— Йо, дядя Вилли, зацени, — сказал он, показывая мне на телефоне фотографию девушки с развратным пирсингом в языке. — Это такой отстой. Я сказал маме, что хочу шипы, а она такая: “Эли Кантрелл, если ты когда-нибудь придёшь домой с шипами, можешь собирать свои вещи и убираться из моего дома!” Я такой: “Остынь, мама. Чёрт! Не напрягайся”. Кстати, ты должен отвезти меня в школу. Дядя Вилли, ты меня слушаешь, чувак?

Я сел, в моей голове гремело, стучало, всеми видами несчастья.

— Отвезти тебя в школу?

— У меня сегодня только один урок. Я должен быть там в час. Я как раз готовился тебя будить.

— Где твой отец?

— Он ушёл на работу.

— И мама тоже?

— Да, и слава Богу.

— Здесь только ты?

— Только я. Боже, дядя Вилли, ты был в хлам, когда папа привёз тебя домой вчера ночью. Мама распсиховалась. “Я не хочу видеть какого-то пьяницу в своём доме!” Ты её знаешь. Папа сказал, что ты снова был на кладбище. Это такой отстой. Дядя Вилли, чувак, ты сумасшедший! Как думаешь, ты мог бы одолжить мне десять долларов?

— Где моя машина?

— Папа забрал её сегодня утром. Маме пришлось отвезти его туда по дороге на работу. Она так злилась. Кстати, о тех десяти долларах. Как думаешь, ты мог бы…

— Мне нужно отлить, — сказал я, поднимаясь и спеша в ванную.

Лицо, которое смотрело на меня в ответ в ванной, выглядело измождённым и старым.

Каким же я был дураком.

— Люди никогда не умирают, когда дремлют, — сказала Тина. — Когда-нибудь замечал это?

— Прости?

— Ты когда-нибудь открывал газету и смотрел на некрологи, и это было как: “О, мисс Джейн умерла, пока дремала”? Там всегда говорится, что мисс Джейн умерла во сне. Мистер Джек умер во сне. Думаю, когда я состарюсь — а я не состарюсь, это чисто теоретически — но думаю, когда я постарею — если это когда-нибудь случится — я больше не буду спать. Я просто буду дремать. Ты когда-нибудь думал об этом? Серьёзно! Кто умирает, пока дремлет? Никто. Никогда! Знаешь, думаю, я на кое-что наткнулась.

— Вау, — произнёс я.

— Так что, в любом случае, я недавно ходила увидеться с мамой, и ты знаешь, что они сделали?

— Что?

— Они начали использовать маломощные “экологически безвредные” лампочки. Ты знаешь, о чём я говорю? Я ни черта не вижу в том доме. Я спотыкалась по дороге в гостиную, и я такая: “Мама, какого чёрта?” И она: “Твой отец”. “Твой отец”. Потому что, ты знаешь, она винит папу всегда и во всём. И она такая: “Твой отец сказал, что мы должны их попробовать. Попробовать их. Он так сказал. Попробовать их! Так что мы сменили все лампочки. Мы сэкономим деньги, сказал он. Сэкономим деньги! Ну, ты знаешь, что я сегодня сделала, Тина? Я села на кота! Я чуть не убила бедняжку. Я не видела, что он сидит в моём кресле! Я пыталась сесть, а затем в следующий момент мне в зад вцепилось пять килограммов чистого кота. Как я должна так жить? Мне пришлось использовать фонарик, когда я пошла в туалет, чтобы не наложить в ванну”. Ты меня слушаешь, Вилли?

— Вроде того.

— Не говори, что ты пригласил меня на ланч только для того, чтобы мог меня игнорировать.

— Прости.

— Кстати, ты ужасно выглядишь. Тебе действительно нужно оставить фантазии. Тебе это не идёт.

— Я знаю.

— Итак, ты мне об этом расскажешь?

— О чём расскажу?

Тина потянулась через стол, взяла меня за руку.

— Я люблю тебя, Вилли. Бог знает, если бы ты не был гомиком, и если бы моя сестра не была замужем за твоим братом… В смысле, мы практически кузены… но не бери в голову. Я люблю тебя, Вилли. Так что не пойми это неправильно, ладно? Но ты придурок. Ты это знаешь? Засранец высшей степени с большой буквы “З”.

— Я не могу его отпустить.

— Вот, где ты ошибаешься. Ты можешь его отпустить, и отпустишь, но ты должен сделать шаг вперёд, вытащить себя из амбара горечи, распустить вечеринку жалости к себе. Это было ужасно, Вилли. Мы все это знаем. Ужасно, ужасно, ужасно. Но жизнь продолжается. Не думаю, что я когда-нибудь видела маленького мальчика, который любит своего папочку так, как этот мальчик любил тебя. Ты дал ему это, Вилли. Ты дал ему так много. Ты сделал его жизнь достойной жизни. Ты дал ему причину вставать по утрам и продолжать держаться, и он держался чертовски долго. Я просто хотела бы, чтобы ты мог увидеть что-то хорошее и перестать мучить себя. И ты просто знаешь, что он где-то там, смотрит на тебя сверху, качает головой, хмурится и думает: “Мой бедный папочка, какой этот человек бедный старый идиот и засранец”.

— Он всегда называл меня тупицей.

— Это хорошее слово. Ты тупица. И вот кое-что о скорби, Билли. Нет чистого пореза, счастливого конца. Ты не можешь проснуться однажды, и чтобы всё вдруг закончилось. Всё продолжается. И ты научишься с этим жить. И если ты умный — а я думаю, что ты умный, хотя последние события заставили меня задуматься — но если ты умный, ты узнаешь, какая жизнь ценная и замечательная, и как быстро она проходит. Я знаю, этот маленький мальчик не хотел бы, чтобы ты так растрачивал свою жизнь. Он хотел бы, чтобы ты двигался дальше, продолжал жить, продолжал идти. И ты прав. Есть другие маленькие дети, которым в жизни нужен Вилли. И этому твоему мужчине тоже нужен ты, и это не ерунда. Тебе нужно заняться жизнью. Предоставь мёртвым мертвых. Так говорится в Библии, и это одна из нескольких вещей, с которыми я согласна. Не теряй свои завтра, держась за вчера.

— Я знаю, — тихо ответил я.

— Что нужно сделать, чтобы это действительно дошло до твоей большой жирной головы?

— Может быть, тебе придётся поработать надо мной своим талисманом, — предложил я. Кузина Тина увлекалась ведовством и язычеством и… да плевать.

— У этой Болотной бабы нового века много ведьминых уловок в рукаве, но это тебе и богине ещё предстоит выяснить. Я на самом деле начинаю думать, что мы могли бы провести обряд экзорцизма, потому что тебя захватил дух тупости.