ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

СОФИЯ

РЕВ В УШАХ не прекращается, даже когда плюшевый ковер в коридоре поглощает звуки моих спотыкающихся шагов, ступающих рядом с Гидеоном. Маленькая сумочка, висящая на плече, будто сделана из свинца, вес пистолета внутри нее тяжелее, чем любая физическая нагрузка.

Я была в комнате с ним. Мой мозг не позволяет это забыть. Я была в комнате с Родериком Лару и не убила его.

Но слабое мерцание вокруг сцены гарантирует присутствие защитного поля, и с Гидеоном рядом со мной я бы никогда не подобралась достаточно близко для моего единственного выстрела, чтобы получить шанс поразить свою цель. Служба безопасности была прямо там. На мгновение я потеряла себя, и если бы Гидеон не схватил меня за руку, я бы все равно попыталась. Возможно, я зря потратила свой единственный шанс.

Хотя я понимаю, что умнее было уйти и дождаться лучшего момента. Я не могу избавиться от чувства, что я должна была найти способ обойти его. Я вспоминаю список из тысячи вещей, которые должна была сделать. Убедить Гидеона, что нам нужно отключить охрану по всему кораблю, чтобы уменьшить наши шансы быть пойманными, и заставить его убрать поле для меня. Броситься на сцену, когда внимание зала было приковано к дочери и ее жениху. Все было бы сделано, тем более, что мне больше не нужно было оставаться под радаром. Это должно было быть путешествие в один конец.

А вместо этого я просто стояла, с рукой Валета на локте, с его губами у моего уха, в то время как Родерик Лару и вся его счастливая семья стояли на сцене и улыбались. Это все, что я могла делать, чтобы не кричать… не плакать… чтобы меня не вырвало.

Коридор, ведущий к выставке, и лифты вдали не подсвечены. На полу выложен ковер декадентского красного цвета, который был в моде, когда «Икар» совершил свое обреченное, первое путешествие. Мои босые ноги не издают ни звука, и даже шаги Гидеона почти бесшумны. Приглушенная музыка и смех из бального зала постепенно исчезают по мере нашего отдаления. Комнаты, открытые по обе стороны от нас, воссоздают то, как «Икар» когда-то выглядел, чтобы показать, как жили его пассажиры перед смертью. Справа имитация смотровой площадки. Слева каюты и общие комнаты, расположенные на разных уровнях корабля, от штабных кают до палубы военного персонала, и далее до первого класса. Рядом с каждой из них висит знак, информирующий посетителей «Дедала», что, надев очки «Икарус Экспириенс», они смогут увидеть, как выглядели эти комнаты после аварии.

Без трупов я подозреваю.

Я с трудом сглатываю, обхватив себя руками, чтобы перестать дрожать.

Гидеон смотрит на меня, его руки тянутся ко мне.

— Тебе холодно? — шепчет он и его голос разрушает тишину… и заклинание удерживающее меня.

— Нет, — бормочу я, заставляя себя говорить спокойно. Он опускает руки. — Давай перейдем к инженерному отсеку. — Я прохожу мимо него, отчаянно пытаясь собраться с мыслями.

Гидеон все еще верит, что мы оба здесь из-за того, чтобы найти разлом, саботировать планы Лару. Пусть он так думает… может, я все-таки смогу его использовать. Чтобы получить доступ к компьютеру, ему нужно обойти охрану, и, возможно, я смогу заставить его убрать поле безопасности, защищающее сцену. Или я могу включить сигнализацию, пока он делает свое дело, и пока охрана гонится за ним, я могу вернуться в бальный зал.

Он утверждает, что хочет разоблачить злодеяния Лару в Галактике. Я не могу поверить, что он настолько наивен, чтобы считать, что он может чего-то добиться. Какая справедливость в том, чтобы арестовать такого человека, как Лару? Даже если его адвокатам не удастся снять с него все обвинения, в лучшем случае он проведет несколько месяцев в «тюремной» камере, что сделает мой пентхаус больше похожим на реабилитационный центр. Гораздо более вероятно, что все это будет свалено на какого-то подчиненного из его компании, и Лару будет доминировать в следующих пятидесяти новостных циклах, выражая свой шок и ужас от того, что было сделано от его имени. Он, вероятно, бросит еще одно пособие семьям, «пострадавшим» от крушения, и от резни на Эйвоне, и в итоге выйдет из всего этого более обожаемым, чем когда-либо. Хотя число тех, кто видит его насквозь, растет, мы все еще капля в океане масс, и вопреки изложению фактов, в которые люди хотят верить, нас просто смоет.

Перед нами открывается воссоздание салона первого класса, когда мы направляемся к лифтам. Мои шаги замирают. Комната освещена слабым, теплым светом, но голографические проекторы выключены, нет ни призрачных пассажиров, ни музыки, ни подносов. Полная тишина легко дает нам понять, что мы здесь не одни.

Я хватаю Гидеона за руку, когда он начинает двигаться мимо меня, и его взгляд задерживается. Рядом с одной из роскошных кабинок с кожаной отделкой стоят Лили Лару и Тарвер Мерендсен.

Мы с Гидеоном отступаем в тень, ожидая какого-то признака, что они заметили нас. Но солдат обнимает ее, а она лицом уткнулась ему в плечо, и никто из них не смотрит в нашу сторону. Я была так занята тем, чтобы нас с Гидеоном не заметили, когда мы ускользнули, что, должно быть, не заметила, когда эти двое сделали то же самое. Пока мы наблюдаем, Лили Лару поднимает голову. Под макияжем ее лицо белое, губы обведены красной помадой, которая подчёркивает ее сжатый рот. На ней надето черное платье, как будто она скорбит обо всем, что их окружает. Теперь, присмотревшись, я вижу, что глаза солдата покраснели.

Солдат бормочет что-то, чего я не слышу, и в ответ девушка шепчет:

— Мы с тобой как призраки.

На мгновение я почти хочу их пожалеть. Что бы они ни сделали, с кем бы они ни были связаны, они единственные выжившие люди во Вселенной, кто находился здесь, кто знал людей, смоделированных в голограммах и мертвых сейчас, кто, возможно, даже был в салоне первого класса до того, как «Икар» упал.

Я видела это выражение на лице девушки Лару дюжину раз на Эйвоне. Как будто у нее все отняли, оставив только скелет того, кем она была. Если бы не волосы, платье, богатое окружение, она могла бы стать почти сиротой войны, ожидая, когда шрамы от травмы исчезнут. Я могла бы сэкономить ей время и сказать, что они никогда не исчезнут никогда.

Внезапно она протягивает руку, хватается за край стола, чтобы выпрямиться, морщится, и руки солдата обхватывают ее молниеносно. Голос его встревожен, слова ясны.

— Лили, ты здесь, ты со мной.

— Я их чувствую, — шепчет она, стиснув челюсти, едва шевеля губами, что на мгновение становятся видны сухожилия на шее. Потом все заканчивается, и она медленно выдыхает, снова выпрямляясь.

Мы с Гидеоном переглядываемся, и он взглядом задает вопрос: Кого их? — но у меня нет ответа. Полагаю призраки ее прошлого, спрашивают, почему она замешана в планах такого злого человека, как ее отец.

Солдат снова говорит, понизив тембр голоса, что теперь становится труднее разобрать слови, и девушка кивает в ответ. Он наклоняет голову, чтобы поцеловать ее в висок, и когда он отстраняется, она снова становится Лили Лару. Яркая улыбка, распрямленная спина — все признаки того, что я видела, стерты.

— Вот это моя девочка, — говорит солдат с усмешкой, и все клочки сочувствия растворяются. Хотела бы я так беспечно забыть о трагедии.

Я смотрю на Гидеона, собираясь наклонить голову и предложить нам двигаться дальше. Нам не нужно знать, что делают здесь эти двое, нам просто нужно держаться подальше от них… и обнаруживаю, что он наблюдает за парой так же пристально, как и я. Моргая, я понимаю, что его руки сжаты а кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели, и что салонные огни, отраженные в его глазах, мерцают, потому что в его глазах стоят слезы. Он смотрит на них так же, как я смотрю на рисунок своего отца. Как будто человек, обнимающий Лили Лару — это последний кусочек его, который он давно потерял.

Я колеблюсь, затем дотрагиваюсь кончиками пальцев до его рукава. Он резко вдыхает через нос, потом отворачивается, не глядя на меня. Не говоря больше ни слова, мы продолжаем путь, оставляя выживших «Икара» бродить по залам «Дедала» в одиночестве.

Лифты, которые Гидеон хочет использовать, расположены в крыле выставки, посвященной самой катастрофе, в зале, где представлено около двух десятков фрагментов обломков. Голографический текст, объясняющий каждый обломок кидается на нас, когда мы проходим мимо. Наше движение привлекает пусковые дисплеи, и они пытаются привлечь наше внимание. Но глаза Гидеона смотрят только на богато украшенные двери в конце комнаты, направляясь к ним в тишине.

Мы заходим внутрь лифтов, и я все еще пытаюсь найти нужные слова. Когда мы тихо скользим мимо этажей по пути к инженерному отсеку, я чувствую, как Лару все дальше отходит на второй план. Но каков мой следующий шаг? Гидеон, я знаю, что между нами много… всего происходит. Сейчас не время и не место для разговоров. Но, может быть, когда все закончится, как только мы получим необходимую информацию, мы сможем… да, что-то в этом роде. В связи с этим разве тебе не нужно убрать поля безопасности повсюду, просто чтобы убедиться, что ничего нигде не скрыто?

Я делаю осторожный вдох.

— Ладно, я отключил сигнализацию, — говорит Гидеон, прежде чем я успеваю хоть что-то сказать, а он смотрит на планшет. — Мне удалось изолировать только инженерный этаж и если мы остановим весь корабль, то весь ад вырвется на свободу.

Проклятие.

Я все еще думаю, что ответить, когда двери открываются, чтобы явить инженерный отсек, и я вынуждена следовать за ним в коридор. Возможно, если мы последуем плану Гидеона и отключим разлом, это отвлечет Лару от полностью охраняемого бального зала и даст мне возможность, в которой я так нуждаюсь. Часть меня тошнит от того, как легко улыбаться Гидеону и притворяться, что все в порядке. Но я никогда не забуду, что это Валет идет рядом со мной. Он никогда больше не будет просто Гидеоном.