Майор Гонзалес слегка поклонился. Его улыбающееся лицо повернулось к полковнику. Он заговорил, словно миссис Хавлок не произнесла ни слова:

— Моему другу сказали, что это одно из лучших поместий на Ямайке. Мой друг очень щедрый человек. Вы можете назвать любую сумму, какую считаете уместной.

Полковник Хавлок твердо сказал:

— Вы же слышали, что сказала миссис Хавлок. Наше поместье не продается.

Майор Гонзалес рассмеялся. Его смех звучал совершенно искренне. Он покачал головой, словно что-то объяснял непонятливому ребенку.

— Вы меня не поняли, полковник. Мой друг желает владеть именно этим поместьем, а не каким-нибудь другим. Только этим. У моего друга имеются определенные средства, которые он хотел бы вложить на Ямайке. И он хочет вложить их именно в ваше поместье.

Полковник старался быть спокойным.

— Я все прекрасно понял, майор. И мне очень жаль, что вы потеряли столько времени зря. Но пока я жив, Контент не продается. А теперь, если вы позволите, мы с женой привыкли рано ужинать, а вам предстоит долгий обратный путь. Я думаю, это кратчайшая дорога к вашему автомобилю. Разрешите мне вас проводить.

Полковник сделал несколько шагов по направлению к выходу, но, так как майор Гонзалес остался на месте, остановился и мистер Хавлок. Его голубые глаза налились холодом.

Улыбка Гонзалеса была теперь лишь на пару зубов, а взгляд стал более внимательным. Но доброжелательные манеры остались.

— Одну минутку, полковник.

В следующую секунду он бросил через плечо короткое приказание. И на этот раз вся его «доброжелательность» как маска слетела с лица. Впервые за время этого странного разговора в сердце миссис Хавлок закралось какое-то смятение. Она придвинулась еще ближе к мужу. «Секретари» подняли сумки и подошли. Майор Гонзалес поочередно расстегнул «молнии» обеих сумок, и стало видно, что они доверху набиты аккуратными долларами.

— Только стодолларовые купюры. Ни одной поддельной. Полмиллиона долларов. В пересчете на вашу валюту это 180 тысяч фунтов стерлингов. Немалая сумма, и ведь в мире есть много других прекрасных мест, где можно жить не хуже, полковник. Вполне возможно, мой друг прибавит еще двадцать тысяч, чтобы округлить эту сумму. Через неделю вам об этом сообщат. Все что теперь нужно — это четвертушка бумаги с вашей подписью. Адвокаты сделают все остальное. Давайте, полковник, ударим по рукам и распрощаемся. Сумки останутся у вас, и мы не будем отрывать вас от обеда.

Хавлоки смотрели на майора со смешанным чувством гнева и отвращения. Можно было представить, как на следующий день миссис Хавлок будет рассказывать эту историю: «Самый обычный, ничем не примечательный человек с жирными волосами и полные сумки денег! Тимми был великолепен. Он тут же велел ему убираться вместе со своими грязными деньгами!»

Полковник Хавлок с отвращением сказал:

— По-моему, майор, я выразил свою мысль достаточно ясно. Поместье не продается ни за какие деньги. Я не разделяю всеобщей жажды к американским долларам. К сожалению, на этот раз я вынужден просить вас покинуть наш дом.

Впервые за весь разговор улыбка Гонзалеса потеряла свое дружелюбие. Рот был все еще растянут в улыбку, но на лице застыла гримаса злобы. Водянистые глаза сделались жесткими.

— Полковник, не вы, а я выразился недостаточно ясно. Мой друг уполномочил меня сказать, что, если вы не примете его щедрые условия, мы вынуждены будем перейти к другим методам убеждения.

Миссис Хавлок вдруг испугалась. Она сильно сжала руку мужа. Стараясь успокоить жену, полковник взял ее руки в свои.

— Пожалуйста, майор, освободите нас от вашего присутствия и уходите. В противном случае я буду вынужден обратиться в полицию.

Гонзалес облизал губы кончиком розового языка. С его лица исчезли последние следы дружелюбия. Оно стало злым и напряженным.

— Так что, полковник, вы настаиваете на том, что это поместье не будет продано, пока вы живы?

Гонзалес щелкнул пальцами. Правые руки «секретарей» скользнули под рубашки у пояса. Внимательные глаза дрессированных животных следили за каждым движением заложенной за спину руки майора.

Миссис Хавлок прикрыла рот рукой. Полковник постарался сказать «да», но не смог выдавить ни звука, так как во рту все моментально пересохло. Он с шумом выдохнул, не веря в реальность происходящего.

— Да, это мое последнее слово, — хрипло сказал он.

Майор Гонзалес коротко кивнул.

— В таком случае, полковник, мой друг вынужден будет вести переговоры со следующим владельцем поместья — вашей дочерью.

Пальцы правой руки за спиной майора снова щелкнули. Он отступил в сторону, и коричневые обезьяньи руки «секретарей» выхватили из-под рубашек пистолеты с глушителями. Выстрелов почти не было слышно. Сверкнуло пламя — раз, другой. Они продолжали стрелять даже в уже мертвые, падающие тела.

Майор Гонзалес наклонился, чтобы удостовериться в результате работы своих «секретарей». Потом три низкорослых человека прошли через бело-розовую столовую, кабинет и гостиную, обшитые красным деревом, вышли через главный подъезд и не спеша сели в черный «форд седан» с ямайским номером. Машина медленно поехала по прямой авеню Королевских Пальм. На пересечении с дорогой, ведущей в Порт-Антонио, с деревьев свисали обрезанные телефонные провода, похожие на лианы. Через двадцать минут после убийства «форд» подъехал к небольшому порту. Бросив украденную машину в придорожных　кустах, убийцы прошли на пирс, где их ждал быстроходный катер, нетерпеливо урча мотором. Как только они сели в него, мотор взревел, и катер рванулся вперед, рассекая воду бухты, которую одна американская поэтесса назвала самой красивой в мире.

На яхте «Крискрафт» водоизмещением пятьдесят тонн якорь был уже наполовину поднят. На ее мачте развевался флаг США. Удилища для ловли глубоководных рыб с бортов говорили о том, что это была туристическая яхта, может быть, из Кингстона, а может быть, из Монтео-Бей. К яхте подошел катер, три человека поднялись на ее борт, а затем подняли и сам катер. Вокруг яхты кружили два каноэ, с которых выпрашивали милостыню. Майор Гонзалес бросил две пятидесятицентовых монеты, и обнаженные ныряльщики нырнули за ними в воду. Заработал мощный мотор, и яхта плавно начала набирать ход. К закату она должна была быть в Гаване. Рыбаки и портовые грузчики на берегу провожали взглядами удаляющийся роскошный корабль и спорили, какой кинозвезде, отдыхавшей на Ямайке, он принадлежит.

На широкой веранде поместья Контент последние лучи заходящего солнца блестели в алых лужицах. Птичка-доктор, перелетев через балюстраду, села у тела миссис Хавлок, ткнулась клювом в лужицу, но тотчас улетела на свой любимый куст.

В это время с дороги раздался рев спортивной машины, поворачивающей на большой скорости. Если бы миссис Хавлок была жива, она бы непременно сказала: «Джуди, сколько раз тебе говорить, не поворачивай на такой скорости. Ведь ты раскидываешь гравий по всей лужайке».

Прошел месяц. Октябрь в Лондоне начался настоящим бабьим летом, и из Риджент-парка доносился треск машинок для стрижки газонов. Проникал он и в открытые, широкие окна кабинета М. Шум их стареньких моторчиков, подумал Джеймс Бонд, наверное, самый прекрасный звук лета, напоминающий детство.

У Бонда было время заняться этими мыслями, так как М., судя по всему, испытывал некоторые трудности в разъяснении сути дела. В начале разговора шеф спросил, занят ли он в настоящее время, на что Бонд с удовольствием ответил, что нет, и теперь ждал, какой подарок на этот раз ему приготовил этот ящик Пандоры[7]. Он был несколько заинтересован, так как М. обратился к нему по имени, а не в обычной рабочей манере, называя его по номеру — 007. Похоже, что предстоящее задание касалось чего-то личного для М. и было скорее просьбой, нежели приказом. Бонду также показалось, что в холодных серых глазах М. было больше, чем обычно, озабоченности. Да и целых три минуты, ушедшие на раскуривание трубки, о чем-то говорили.