Наконец он, кажется, решился.

— Джеймс, вам никогда не приходил в голову вопрос, почему на флоте все, кроме адмирала, знают, что делать?

Джеймс нахмурился.

— Нет, сэр, не приходило. Но я понимаю, что вы имеете в виду. Все только исполняют приказы, а принимает решения и отдает приказы адмирал.

М. взмахнул трубкой.

— Да. Примерно так. Кто-то должен быть жестким. Кто-то, в конце концов, должен принимать решения. Некоторые верующие перекладывают ответственность принятия решения на Бога. Я несколько раз, работая здесь, в Службе, пытался так сделать, но всякий раз Господь возвращал эту неприятную обязанность мне обратно и говорил, чтобы я сам принимал решения, какими бы жесткими они ни были. Проблема в том, что немногим удается остаться жесткими и решительными после сорока. Они уже успели испытать невзгоды и даже трагедии, болезни. Все это смягчает характер людей. — М. бросил острый взгляд на Бонда.

— Как у вас, Джеймс, с уровнем решительности и жесткости? Вы еще не подошли к этому опасному возрасту?

Бонд не любил личных вопросов. Он не знал, как на них отвечать и в чем на самом деле заключалась правда. У него не было ни жены, ни детей. Он еще не испытал трагедии потери близкого человека, не сталкивался со слепой неумолимостью смертельной болезни. Он совершенно не представлял себе, как бы он встретил все это. Ведь такие вещи требовали гораздо большей твердости, нежели то, с чем ему приходилось сталкиваться до сих пор. Помолчав, он сказал: «Я думаю, сэр, я смогу выдержать такие испытания, если я сам для себя решу, что именно так нужно поступать. Я хочу сказать, — он не любил употреблять эти слова, — если дело, которое я делаю, справедливо, сэр». — Он продолжал, чувствуя, что опять ставит М. в положение того адмирала.

— Конечно, нелегко определить, что справедливо, а что нет. Но всегда, получая от Службы задание, я знаю, что оно делается ради торжества справедливости.

— Конечно, черт побери! — Глаза М. сверкнули. — Я так и думал. Все вы взваливаете самое трудное на меня, никогда не возьмете ответственность на себя. — Он ткнул трубкой себя в грудь. — Только я должен принимать решения, только я должен решать, что справедливо, а что нет. — Понемногу он успокоился. На губах появилась горькая усмешка. — Ладно. Будем считать, что за это я получаю зарплату. Кто-то же должен вести этот чертов поезд. — М. глубоко затянулся, стараясь успокоиться.

Бонду стало его жалко. Никогда прежде он не слышал, чтобы тот употреблял слово «черт». Никогда и ни перед кем из своих сотрудников он не показывал и малейшего намека на то, какой тяжелый груз он несет, и нес его с тех пор, как когда-то, отказавшись от вполне реальной возможности стать министром, принял руководство секретной службой. М. мучала какая-то проблема. Бонд размышлял, что бы это могло быть. Опасность операции отпадала. Если М. верил в успех, то он готов был рисковать всем и вся в любой точке земного шара. Политика также исключалась. Для М. не существовало понятия политических игр различных министерств, и ему ничего не стоило через головы министров получить прямое указание от премьер-министра. Предстоящее задание могло быть связано с этической проблемой, или с чем-то очень личным. Бонд спросил: — Я мог бы чем-нибудь помочь вам, сэр?

М. бросил на Бонда короткий, внимательный взгляд и повернулся в своем вертящемся кресле к окну, разглядывая плывущие по небу облака. Вдруг он спросил: «Вы помните дело семьи Хавлок?»

— Только то, что я читал в газетах, сэр. Пожилая чета с Ямайки. Их дочь, как-то вернувшись домой, нашла отца и мать изрешеченными пулями. Что-то говорили о кубинских гангстерах. Экономка рассказала о трех мужчинах, приехавших на машине. Позже выяснилось, что машина была украдена. В ту же ночь из небольшого порта неподалеку отплыла какая-то яхта. Насколько помню, полиции не удалось ничего выяснить. Ни с какой дополнительной информацией по этому делу я не знаком.

— И не мог ознакомиться, — заметил М. мрачно. — Это были очень близкие мне люди. Нам не дали возможности заниматься этим делом. Так бывает. — М. прочистил горло… Не часто он использовал Службу для личного расследования. — Да, я хорошо знал Хавлоков. Кстати, я был шафером на их свадьбе. Мальта, 1925 год.

— Понятно, сэр. Действительно, ужасно.

— Прекрасные люди. Ну, да ладно. Я все же приказал отделению «С» провести расследование. Раскрутить людей Батисты не удалось, но у нас появился человек с другой стороны — от Кастро. Судя по всему, ребята из его разведки глубоко внедрились в правительство Батисты. Я получил досье пару недель назад. Дело сводится к тому, что Хавлоки были убиты по приказу некоего Хаммерштейна или фон Хаммерштейна. В этих банановых республиках окопалась масса немцев. Это нацисты, которым удалось выскользнуть из сети в конце войны. Он бывший гестаповец, возглавляет контрразведку Батисты. Заработал кучу денег с помощью вымогательств, шантажа, используя свое служебное положение. Казалось, все шло для него хорошо, но тут появился Кастро. Хаммерштейн один из первых почувствовал, что пахнет жареным. Он нанял одного своего подчиненного, по имени Гонзалес, который с двумя боевиками начал вкладывать деньги Хаммерштейна на имя подставных лиц за пределами Кубы. Покупал только лучшее, не жалея денег. Хаммерштейн мог себе это позволить. Когда деньги не помогали, в ход шли другие методы, устраивались поджоги, похищались дети — словом, в дело шло все, что вело к поставленной цели. Как-то Хаммерштейн услышал о поместье Хавлоков, одном из лучших на Ямайке, и приказал Гонзалесу завладеть им. Думаю, именно Хаммерштейн приказал уничтожить старших Хавлоков, если они откажутся от сделки, с тем чтобы потом убедить их дочь продать поместье. Дочери Хавлоков сейчас должно быть лет двадцать пять. Я никогда ее не видел. Ну, вот, собственно, и все. Как вы знаете, они убили Хавлоков. Теперь, две недели назад, Батиста убрал Хаммерштейна с поста начальника своей контрразведки. Может быть, до него дошли слухи о «художествах» немца. Впрочем, точно я не знаю. Так или иначе, Хаммерштейн — преступник и находится на свободе вместе с тремя своими подручными. Словно подгадал по времени: все идет к тому, что если дела у Кастро и дальше так пойдут, то к зиме он войдет в Гавану.

Бонд осторожно спросил:

— А где сейчас этот квартет?

— В Штатах, на севере Вермонта[8], близ канадской границы. Люди такого сорта предпочитают обретаться поближе к границам. Местечко называется Эко Лейк. Он арендовал там ранчо какого-то миллионера. Судя по фотографиям, место роскошное. Расположение в горах, со своим горным озером. Несомненно, он выбирал такое место, где его не будут донимать визитеры.

— Как вам удалось на него выйти, сэр?

— Я послал всю информацию по этому делу Эдгару Гуверу[9]. Он знал о Хаммерштейне. Гавана была у него в поле зрения с тех самых пор, как американские гангстеры стали интересоваться игорными домами на Кубе. Он сообщил, что Хаммерштейн со своими людьми прибыл в США по полугодовой гостевой визе. Гувер мне очень помог. Интересовался, достаточно ли у меня материалов для возбуждения против них дела. Он заинтересован, чтобы их выслали обратно на Ямайку для проведения судебного процесса. Я обсудил это с нашим генеральным прокурором, и мы пришли к выводу, что только получив свидетельские показания из Гаваны, мы можем рассчитывать на успех. Но, к сожалению, это невозможно. Ведь благодаря ребятам из разведки Кастро нам удалось получить ту информацию, которой мы располагаем. Официально никто ничего делать не будет. Гувер предложил мне аннулировать их визы с тем, чтобы заставить их бежать. Но, поблагодарив, я отказался от этого. На том мы и расстались.

М. на мгновение замолчал. И раскурил потухшую трубку.

— Я связался с ребятами из канадской службы безопасности. Их руководитель всегда помогал нам. Он направил патрульный самолет в район Эко Лейк, и они произвели воздушную разведку этого местечка. Предложил любую помощь, какая может понадобиться. И вот теперь, — М. медленно повернул свое кресло к столу, — мне нужно решать, что делать дальше.