— Минуточку…

— Слушаюсь!

— Зачем вы все-таки это сделали?

— Проверял свою волю.

— Какой у него класс? — Генерал резко обернулся к Алимову.

— Первый.

— Первый класс, как мне известно, не дается безвольным.

И тогда Кирсанов произнес, как в прорубь бросился:

— Хочу быть испытателем.

Генерал пристально, изучающе вгляделся в него.

— А разве испытателям дисциплина не нужна?

Кирсанов молчал.

— Ваша фамилия? — уточнил генерал.

— Кирсанов.

Генерал поглядел в окно, нахмурился.

— Был у меня на фронте друг. Тоже Кирсанов. Тот был настоящий…

На минуту в кабинете командира полка наступила тишина. Кирсанов топтался у двери, не зная, что ему делать.

— Разрешите идти? — наконец произнес он.

Но генерал будто не слышал. Он обратился к полковнику:

— Раньше он таких номеров не откалывал?

— Нет. Что и удивительно, — сказал Алимов.

— Можете идти.

…Кирсанов уныло брел в общежитие. На спортплощадке ожесточенно сражались в волейбол. В другое время он бы сразу включился в атаку и начал бы сыпать своими пушечно-неотразимыми ударами, но сегодня его не влекло никуда, да и Кирсанова никто не замечал, только Володя Михайлов приветственно помахал ему рукой:

— Ну что, Сергей?

— Беда.

Володя бросил играть и подошел к другу.

— Зря ты это сделал, Сережк…

— Что зря? Что сознался?

— Что остановил двигатель.

Кирсанов снисходительно поглядел на друга и ничего не ответил.

— Я понимаю, — обиженно сказал Михайлов, — тебя потолок не устраивает: все выше, выше… Опасности ищешь. А ты не ищи ее. Она сама тебя найдет. И не тогда, когда тебе хочется, а как раз, когда не ждешь.

— Все? Ты кончил? — с усмешкой спросил Кирсанов.

— Нет, это ты, кажется, кончил. Ему — первый класс, ему — должность командира звена, а он — мало. Даешь испытателя!

Кирсанов устало отмахнулся, но не таков Михайлов: от него так запросто не отделаешься.

— А теперь не известно, чем все это кончится. Могут и в должности понизить…

— Что мне должность?

— Могут и от полетов отстранить.

При последних словах Сергей вздрогнул и, бледнея, крикнул:

— Хватит!

…Прошло две недели. О Кирсанове, казалось, забыли. В плановой таблице на полеты его фамилия не значилась, а если и вписывали иногда, то внизу, в уголочке, под графой «Стартовый наряд».

Все эти дни он жил как во сне: машинально вставал, машинально плелся в столовую, машинально сидел на стартовом командном пункте, помогая руководителю полетов.

Однажды Володя Михайлов прибежал из штаба необычно возбужденный:

— Сережка, твое личное дело затребовали!

— Куда?

— А я знаю?! Видел только, как запечатывали его в конверт.

У Кирсанова сжалось сердце: это конец. Подыщут нелетную должность.

А еще через неделю полковник Алимов вызвал его к себе:

— Собирайтесь в округ.

Привыкший не спрашивать, когда приказывают, капитан ответил:

— Есть!

— К генералу Лопатину. Поняли?

— Понял.

…Генерал принял Кирсанова в просторном, кабинете, устланном пушистым ковром. На окнах цветы. Но главной примечательностью кабинета был огромный, как полигон, стол, заставленный доброй дюжиной телефонов. Каждый имел свое назначение.

«Зачем он меня вызвал? — недоумевал Кирсанов. — У него полки в подчинении. Стоит ли заниматься судьбой какого-то безвестного капитана, нарушившего воинскую дисциплину?»

Генерал неожиданно спросил:

— Вы помните своего отца?

— Нет, не помню.

— А хоть что-нибудь о нем знаете?

— Кое-что. По рассказам матери.

— Что, например?

— Что он воевал и неплохо кончил свою жизнь.

— А ты немногословен, капитан. Кем был отец? Летчиком?

— Конечно.

— Его звали Димой?.. Дмитрием? — быстро поправился генерал.

Кирсанов недоуменно поглядел на генерала:

— Да, Дмитрием Степановичем. А вы откуда знаете?

— А ты знаешь, как он погиб?

— Знаю. Смертью храбрых. Так в похоронке было написано.

— Какой ты колючий, — чуть заметно улыбнулся генерал. — Садись, ноги-то небось не казенные.

— Спасибо.

Кирсанов переступил с ноги на ногу, но приглашением не воспользовался.

Генерал взял его за плечи и силой усадил на стул. Он улыбался и совсем не походил на того властного жесткого командира, каким знали его все в округе. Несколько минут он молча ходил вокруг капитана, сидевшего как на иголках, все время порывавшегося встать, и все глядел, глядел на него, словно узнавая.

— Ну так слушай…

…Танковая бригада, совершив отчаянный рейд в тыл фашистов, затерялась где-то в заснеженных лесах. Связь с нею была прервана. Горючее, по расчетам, у танков кончилось. Надо было срочно отыскать ее местонахождение, но, как назло, погода стояла скверная. Метель не позволяла летать. Впрочем, нет худа без добра. Бездействовала и немецкая авиация, а то бы обнаружила танкистов. Едва облачность чуть рассеялась, на поиски пропавшей бригады подняли лучшую пару «ястребков»: Кирсанов — Лопатин. Перед вылетом их инструктировал сам командир авиадивизии: ни в коем случае в бой не ввязываться. Приблизительное нахождение танковой бригады — квадрат такой-то. О результатах поисков по возвращении доложить лично ему, и только в устной форме.

И Кирсанов, и Лопатин понимали важность поставленной задачи. На аэродроме стоят в боевой готовности несколько «дугласов» (на борту у них бочки с горючим, рация). По первому же сигналу они готовы доставить все это в район расположения танковой бригады. Заправившись горючим, танки снова станут силой. Вот тогда-то наши войска начнут наступление, а танки ударят по немцам с тыла.

А пока… На высоте сто пятьдесят метров, под самыми облаками, перелетев через линию фронта, два краснозвездных «ястребка» носились над территорией, занятой фашистами, искали…

Внизу, куда ни кинь взгляд, снега, снега. Метель, бушевавшая два дня, воздвигла сугробы, перемела все дороги, неузнаваемо преобразила холмистую местность. Скучное, серое однообразие, не разобрать, где что находится. Глаза устали от беспрерывного мелькания холмов, сугробов, перелесков. К тому же нет-нет да и ударят снизу запоздалые зенитки, но на них и внимания перестали обращать летчики. Нигде никаких признаков советских танков. Уже о возвращении пора подумать: бензин на исходе. «Неужели не выполним задания?» При одной даже мысли об этом Лопатину становилось не по себе. В руках летчиков — судьба танкистов. От них зависит исход готовящегося удара…

Стоп! Это что за диковинные бугорки? Они напоминают сверху рассыпанные по полю бобы, но уж очень подозрительно их расположение: длинный хвост, полукругом опоясывающий часть леса.

Ведущий Кирсанов положил самолет в вираж. Догадался — танки. Но чьи? Как узнать? Жестом приказав ведомому остаться на той же высоте, он круто спикировал вниз. Падая, увидел: танкисты машут руками.

«Немцы бы подняли стрельбу», — подумал Кирсанов, но это еще не довод: от фашистов можно ожидать любой каверзы. Ясность должна быть полная. Теперь он носился, едва не касаясь крылом верхушек деревьев. Расчет оправдался: на башне одного из танков он заметил красную звезду.

«Наши!» — обрадовался Кирсанов, и его самолет взмыл вверх, приветливо покачивая крыльями: мы придем! Теперь — домой. Все шло как по расписанию. Сейчас они сядут, доложат о местонахождении танковой бригады, и транспортные самолеты с бочками солярки взмоют в небо…

И надо же попасться этой проклятой «раме»! Немецкий самолет-разведчик нагло висел над передовой, высматривая позиции советских войск. Подвижная, верткая «рама» была трудноуязвимой для истребителей. Но особенно люто ненавидели ее пехотинцы: где она повисела, жди воздушного налета. Сбить, немедля сбить коварную! «Рама» была настолько увлечена разведкой, что не сразу заметила пару «ястребков», на бешеной скорости несущихся в атаку. А когда обнаружила, решила уйти из-под удара излюбленным своим приемом — переворотом. Да, видно, просчитались вражеские летчики, забыли впопыхах, что высота-то предельно мала. И на глазах ликующих пехотинцев «рама» с ревом врубилась в землю.