«Мятежные учащиеся» высмеивали его, заявляя, что он пошел вспять и ударился в сыновнюю почтительность; учитель Чжао прислал письмо, говоря, что он продемонстрировал свою слабость, не поехав с ним в Шанхай. Но Небесный дар решил не слушать их: будь что будет, а на двух лодках разом не устоишь. Что бы ему ни говорили, болезнь отца важнее, он должен быть рядом с ним, это его миссия.

Постепенно отец начал поправляться. Никто при нем не упоминал о сгоревшей лавке, и он даже сам посмеивался:

— Хорошо, что вы не говорите о «Счастье и изобилии»! Действительно, какой в этом смысл? Во время болезни я многое передумал и понял, что у меня нет никаких способностей. Я ни к чему не относился серьезно и богател только благодаря удаче. Потом решил стать серьезнее, а тут такой казус. Причин этого я не понимаю и не хочу понимать. Зачем, когда я уже состарился?

Но хотя он и притворялся беспечным, никто не верил ему. Тем более что, когда он снова начал выходить по делам, он всегда избегал того квартала, где находилось пожарище. Он шел, опираясь на палку, и разговаривал сам с собой, а его седая борода поднималась и опускалась, как белая бабочка. Потом выяснилось, что в такие минуты он вспоминал «Счастье и изобилие».

Когда отец снова начал трудиться, Небесный дар успокоился и тоже нашел себе занятие. Он вступил в «Юньчэнское общество» — поэтический союз, давным-давно созданный городскими грамотеями, служившими на разных чиновничьих постах. На воротах почти всех ведущих членов общества красовались таблички с надписями «бакалавр», «магистр» и прочее. Проходя мимо уездного управления, эти ученые мужи звонко и гордо откашливались, а возле торговой палаты презрительно плевались. Волосы они отпускали очень длинные, чтобы можно было сразу заплести их в косу, если вдруг восстановят систему государственных экзаменов[30]. Юность и старость они, как правило, проводили в Юньчэне, а зрелые годы — в других провинциях, где зарабатывали деньги и иногда даже удостаивались видеть императора (позднее — президента). С местными жителями они почти не общались, считая их «картофелинами». У Небесного дара не было бы ни малейших шансов попасть в «Юньчэнское общество», если бы его не рекомендовал один бывший однокашник, который сказал, что он почтительный сын, поэт, человек очень начитанный и, хотя происходит от торговца, начисто лишен торгового духа.

Звали этого однокашника Ди Вэньшань. Ему, как и Небесному дару, было всего около двадцати лет, но он уже ходил сгорбившись и важно покашливая, поскольку «Юньчэнское общество» особенно ценило старость. Ценило оно также сыновнюю почтительность, монархизм и поэтический талант, поэтому скрепя сердце и приняло Небесного дара в свои ряды. Общество заседало первого и пятнадцатого числа каждого месяца по лунному календарю, поскольку солнечного календаря не признавало[31].

Заседания происходили по очереди в доме каждого члена; на них занимались сочинением стихов, поэтическими играми, разгадывали старинные загадки на фонарях, а иногда баловались и восьмичленными сочинениями[32]. Для Небесного дара здесь открылся новый, очень интересный мир.

Все члены «Юньчэнского общества» были людьми зажиточными, но в своих стихах постоянно грустили и обожали такие слова, как «тоска», «беспокойство», «печаль», «страдание». Устремив глаза к потолку, они долго сидели, курили сигареты и «творили». «Творили» они все что угодно и грустили тоже о чем угодно.

Когда Небесный дар пришел к ним на заседание в первый раз, они сочиняли стихи о персиковых цветах. Подражая им, он устремил глаза к потолку, но персиковые цветы перед ним не появлялись, да он и не любил их. Ученые мужи моргали, мотали головами, однако не могли сочинить ни слова. Это показалось ему забавным, он начал фантазировать, грустить и вскоре выгрустил:

Небесный дар и сам понимал, что это стихотворение не имеет особого смысла — он просто намычал его, пока мотал головой. Если бы он мычал подольше, то и грусти получилось бы побольше, но он уже был не в силах мотать головой, потому что голова закружилась.

Едва он начал читать свое стихотворение вслух, как понял, что это победа. Все члены общества, до того почти не смотревшие на него, увидели в нем молодое дарование, которое они выдвинули собственными руками. Он уверовал, что его творение действительно интересно, и вновь пожалел, что недостаточно мотал головой. Особенно понравились «старикам» слова «грусть наслаивается на грусть». Один из них тоже сумел сочинить грустную строку, но гораздо слабее:

Тем не менее все закрыли глаза, долго думали, а потом разом воскликнули:

— И это стихотворение очень глубоко! Старый автор вновь задумался:

— А кто скажет, что нет?

Небесный дар тоже закрыл глаза. Пожалуй, на самом деле глубокое стихотворение, если ласточки действительно умеют грустить.

Кроме стихов, Небесный дар познал много других новых вещей. В доме каждого члена общества были антикварные предметы, картины, каллиграфические надписи, изысканные фрукты на подносе — типа «рука будды»[33]. Одежда тоже была изысканной, сшитой по разным древним фасонам. Чай пили крохотными чашечками и еще более крохотными глотками. Когда кто-нибудь хотел говорить, то разевал рот и долго молчал, а потом либо говорил, либо нет. Харчевню никто не называл харчевней, а только «местом для легких закусок». В сдержанном смехе каждого таилось жало или по крайней мере презрение. Все у них было изощренным, и даже Небесного дара они называли Небесным старцем.

Он, конечно, хотел походить на них. Эти люди были еще лучше учителя Чжао. Тот не отличался богатством одежды, они тоже одевались внешне просто, но в этой простоте все-таки была изысканность: верх они делали из бумажной материи, а подкладку из шелка. Учитель Чжао часто по три месяца не стригся, члены «Юньчэнского общества» тоже носили длинные волосы, совсем по-другому: их волосы были опрятны и хорошо пахли даже без одеколона. Они не признавали модных кожаных туфель, зато щеголяли в старинных парчовых туфлях с подошвой из прессованной материи, которые великолепно гармонировали с традиционными шелковыми чулками. Это был мамин стиль, только более эстетизированный, напоминающий о цветах коричного дерева — невзрачных, но очень ароматных. «Да, мама была права! — думал упоенный Небесный дар. — Человек должен избирать чиновничью стезю, служить вдали от родного города, видеть императора или президента — только так он может стать необыкновенным!»

Члены «Юньчэнского общества» презирали разговорный язык, стихи на нем и даже из старинной прозы предпочитали новеллы эпохи Тан[34], поэтому Небесный дар раскаивался, что до сих пор писал стихи на разговорном языке. Они не выносили женского равноправия, а любили брать женщин в наложницы и слагать о них стихи — таков был стиль просвещенных мужей древности. Они не спрашивали его о домашних делах, о денежном состоянии, потому что они вообще заговаривали о деньгах лишь случайно, например, когда хотели сказать, что такая-то антикварная безделушка стоит две с половиной тысячи, а еще не продана. Подлинную цену антикварной вещи они определяли безошибочно. Почти все они умели писать пейзажи и сами расхваливали их, знали толк в традиционной медицине и могли выписать рецепт. Упомянув о каком-нибудь человеке, они сразу начинали перечислять должности, которые он занимал, да еще с точными датами, и никогда не ошибались. Начальника уезда они называли не иначе как Собачкой — по детскому прозвищу.