Мошенники же в это время спокойно на двух машинах подъехали к дому Георгия, чтобы поделить богатую добычу и отметить удачно завершенную операцию, которую преступники на своем жаргоне называют «Разгон».

Саид, оправившись от испуга, на следующий день пошел к тому месту, где он в панике забросил мешочек со слитками, но ничего не нашел. А если бы и нашел, то убедился бы, что не все золото, что желтого цвета. Однако жаловаться бы все равно не пошел, так как и сам был участником преступной сделки. Это хорошо учитывали психологи-мошенники.

Вскоре ему позвонил Эдик и коротко предложил «для его же блага» побыстрее исчезнуть из столицы и не появляться здесь несколько лет.

Тот, конечно, уехал, но ремесла своего не оставил и однажды, допустив просчет, был задержан с поличным. Во всем признавшись, он рассказал и эпизод о неудачной сделке с Георгием и его «шефом».

Мошенников, которые к тому времени уже были известны органам, задержали. Осудили.

А разработанный ими способ изъятия денег у желающих нажиться лишний раз напомнил истину: «Ничто не ново под луной». Он дошел до наших дней с дореволюционных времен и описан в воспоминаниях начальника московской сыскной полиции А. Кошко.

В самом начале девятисотых годов в Риге, где Кошко был тогда начальником рижского сыскного отделения, произошло весьма замысловатое мошенничество, над раскрытием которого пришлось изрядно потрудиться.

По городу стали ходить слухи о шайке мошенников, ловко обманывающей доверчивых людей и продававшей им медные опилки под видом рассыпного золота. Слухи были очень упорны, причем молва называла даже инициаторов этой хитроумной комбинации. В числе их значились: домовладелец Лацкий, местный купец, обрусевший немец Вильям Шнейдерс, богатый латыш Ян Круминь и другие.

Между тем никаких заявлений от потерпевших в полицию не поступало. Впрочем, это было неудивительно, так как все добываемое на приисках золото по закону обязательно должно было сдаваться в казну и оставление его в частных руках, а, следовательно, и все торговые манипуляции с ним, воспрещались и преследовались в уголовном порядке.

Но так как слухи не прекращались и назывались все те же лица, то Кошко решил навести о них подробные справки. Выяснилось, что эти люди хорошо знакомы друг с другом, часто видятся, бывают нередко в местном клубе, где репутация их сильно «подмочена»: администрация клуба давно на них косится, подозревая в шулерстве.

Придравшись к этому подозрению, начальник полиции произвел тщательный обыск у Лацкого, Шнейдерса и Круминя, отыскивая якобы крапленые карты, на самом деле в надежде обнаружить запасы меди, служащей для мошенничества. Однако обыск оказался безрезультатным: ни меди, ни золота ни у кого из них обнаружить не удалось.

Примерно через месяц после этих неудачных обысков Кошко получил вдруг письменное приглашение от германского консула в Риге с просьбой пожаловать к нему по важному и совершенно конфиденциальному делу. Он отправился. Консул весьма любезно принял его и сообщил, что на днях получил письмо от саксонского купца Альтенбурга, в котором последний рассказал ему подробно, как стал жертвой поразительно ловких мошенников, пригласивших его в Ригу и продавших ему, под видом рассыпного золота, медные опилки по 170 тысяч рублей. Альтенбург описал приметы мошенников и указал место совершения сделки — Северную гостиницу. В конце письма он заявил, что никаких материальных претензий не предъявляет и дела не поднимает, так как знает, что покупка россыпного золота в России воспрещена. Пишет он об этом консулу в силу альтруистических побуждений, желая оградить на будущее время других.

Подробнейшие приметы и прямо художественное описание внешности мошенников, сделанное Альтенбургом, не оставляли, несмотря на вымышленные фамилии, сомнений в том, что и он стал жертвой шайки, возглавляемой Лацким, Шнейдерсом и Круминем.

Появились таким образом уже конкретные данные. Но что с ними делать? Кошко пришла в голову мысль перлюстрировать всю корреспонденцию упомянутых лиц. И он сделал это на свой страх и риск, несмотря на отказ в этом местного губернатора М.А. Пашкова.

Результаты не замедлили сказаться.

Так, на имя Лацкого вскоре пришло письмо от кенигсбергского купца Амштетера для передачи представителю торгового дома «Синюхин и Ко», где Амштетер изъявлял принципиальное согласие на покупку 5 пудов золота и просил сообщить ему детали предполагаемой сделки. Стали просматривать корреспонденцию, отправленную из Риги на имя Амштетера, и вскоре прочли письмо некоего Фоминых на бланке упомянутого торгового дома, Фоминых уговаривал немца приехать в Ригу, гарантируя ему пропуск «товара» в таможне, где у торгового дома давно подкуплены чиновники и т.д.

По исследованию почерка Фоминых, этот последний оказался ни кем иным, как Шнейдерсом.

Полиция продолжала следить за разрастающейся перепиской, фотографируя все письма и аккуратно пересылая подлинники к месту назначения. Наконец, было получено сообщение от Амштетера о дне и часе приезда, с указанием названия парохода. Аккуратный немец приложил к письму даже собственную фотографию: добродушный толстяк в широком дорожном пальто в кепке и с сигарой во рту. С фотографии немедленно была переснята дюжина карточек, и сыщики стали готовиться к встрече. В условленный день, часа за два до прибытия парохода восемь лучших и опытнейших агентов заняли наблюдательные позиции. На пристани, на мостках, на берегу люди Кошко в виде носильщиков, извозчиков, городовых и пассажиров вели наблюдение. Каждый из них хорошо знал в лицо главарей шайки и был снабжен фотографией Амштетера. Минут за пятнадцать до прибытия парохода к пристани подъехал на извозчике Лацкий с каким-то типом в поддевке, в высоких лакированных сапогах, с предлинной седой бородой. В этом типе сыщики не без труда узнали загримированного и переодетого Шнейдерса.

Когда одним из последних среди высаживающейся с парохода публики показался Амштетер, мошенники тотчас подошли к нему, радостно приветствуя, а Лацкий схватил даже чемодан приезжего И любезно понес его. Усевшись на парного извозчика, они покатили в Северную гостиницу. Здесь Амштетер с ними распрощался и направился в отведенный ему номер.

Северную гостиницу содержал уже много лет некий Антонов, человек, чрезвычайно дороживший репутацией своей гостиницы, вполне надежный, не раз сообщавший полиции о постояльцах, казавшихся ему подозрительными. Кошко немедленно вызвал его к себе.

— К Вам сейчас с парохода приехал некий Амштетер?

— Да-с, господин начальник, вот их документ-с.

— Вот что, Антонов, этот Амштетер вошел в соглашение с местными мошенниками и думает купить у них золото. Наверное, Вы слышали уже, что в Риге завелись мошенники, которые продают медь за золото? Говорили даже, что эти сделки происходили и в вашей гостинице.

— Как не слыхать — слыхал! Опозорили мою гостиницу!

— Так вот! Нужно будет сменить Вашу коридорную прислугу того этажа, где занял номер Амштетер, и заменить ее моими людьми, конечно, на время.

Антонов подумал и сказал:

— Нет, господин начальник, это зря! Поднимется шум, пойдут разговоры, Вы только мошенников спугнете. А вот что я Вам скажу: люди у меня служат подолгу, народ надежный — ручаюсь за них, как за самого себя! Если там что присмотреть, аль последить, а то и полюбопытствовать в вещах, примерно — это они в лучшем виде смогут, только прикажите. Опять же я лично присмотрю и пособлю Вам. А то менять прислугу — нет, это не дело!

— Что же, Антонов, пожалуй, Вы правы! Ладно, так и сделаем. Я поставлю лишь наружное наблюдение, а Вы настройте своих людей, да и сами смотрите в оба!

— Будьте спокойны, господин начальник, все в точности исполню!

Установить наружное наблюдение за Амштетером было тем более легко, что Северная гостиница помещалась как раз напротив полицейского управления, из окна виден был каждый человек, выходящий из ее подъезда.

Амштетер помылся, переоделся, отправил телеграмму в Кенигсберг со своим рижским адресом и, позавтракав, потребовал себе гида, который мог бы показать ему так называемый клуб Черноголовых. Клуб тот был рижской достопримечательностью. Он представлял собой объединение холостяков на корпоративных началах, с ярко выраженными монархическими тенденциями. Основан он был еще до присоединения Лифляндии к России. Помещение клуба отличалось большой роскошью, прекрасными картинами, художественным столовым серебром, и слава его гремела на всю Европу.