Углубление понимания бессознательного значения фантазий о первичной сцене привело меня к открытию, что влияние этих фантазий при пограничных состояниях очень существенно, и — что было даже более поразительно — они могут быть причиной даже психосоматических приступов. Обращаясь к соматическим «сообщениям» моих полисома-тизированных пациентов, я узнала, что ужас перед растворением, утратой телесных границ или чувства Собственного Я, ужас уничтожения в другом или поглощении им и часто встречается, и обнажает скрытые связи с архаическими сексуальными и любовными чувствами, происхождение которых скрыто в самом раннем младенчестве. Эти детские страхи, связанные с первыми опытами взаимодействия между матерью и младенцем и не имеющие вербального интрапсихического представительства, хранятся в памяти тела.

Часто эти анализанты приходят к пониманию того, что за их необъяснимой тенденцией постоянно покушаться на свое собственное соматическое функционирование стоит (соединившись со страхом телесного или психического разрушения в сексуальных отношениях, равно страшная для них и отрицаемая ими) их склонность к деструктивным отношениям в сексуальном партнерстве. Подобные тревоги повторяют гнев младенца, его желание сосать кровь и желание причинить смерть, проецируемые им на родительские фигуры. В психическом мире младенца, где ненависть и любовь сливаются в динамическом потоке либидиноз-ных вложений, эти воображаемые обмены с родительскими объектами вносят свой вклад в формирование образа пусть и страшной, но зачаровывающей первичной сцены.

Вербализация этих первичных желаний и архаический ужас, который они возбуждают, играют кардинальную роль в психических изменениях, которые происходят по мере продолжения анализа восстановленных фантазий. Некоторые анализанты находят, что их отношения со значимыми другими углубляются и, в частности, что их любовная жизнь и сексуальные отношения значительно обогащаются. Некоторые достигают освобождения от психосоматических симптомов, мучавших их всю жизнь, таких как аллергия, язва желудка, существенное повышение кровяного давления, респираторные и сердечные дисфункции. У других появляются силы преодолеть серьезные творческие затруднения или развить художественные и интеллектуальные способности, которые прежде лишь смутно ощущались или казались отсутствующими. Из обширного клинического материала я отобрала несколько примеров для иллюстрации фантазий о первичной сцене и их связи с сексуальностью.

Клинические иллюстрации

Любовь, которая душит

Говорит Жан-Поль: «Однажды я посадил уховертку в паутину. Она сражалась с пауком насмерть. Это было отвратительно! А еще я любил смотреть, как пауки опутывают мух своими шелковистыми нитями. Они такие жутко агрессивные и ядовитые».

Мой пациент продолжал вспоминать другие энтомологические драмы, где он был режиссером, часы детских игр, в которых осы, пчелы, муравьи, улитки и червяки бесконечно повторяли первичную сцену, в уменьшенном размере и специфических вариантах. Смертельные удары жалом, схватки, где они давили и душили друг друга, неизменно присутствовали и вспоминались со смаком. За ассоциациями Жана-Поля я могла почувствовать возбужденного и страдающего маленького мальчика, пытающегося через игру вымещать и справляться с мучительными сексуальными фантазиями о половых отношениях родителей, в которых они душили друг друга до смерти. Жан-Поль вспомнил, что во время подростковой мастурбации он туго обматывал свой пенис веревками;

однако глубоко беспокоившие его сексуальные фантазии, находившие разрядку в мастурбации, исчезли из сознания взрослого.

По мере того как Жан-Поль взрослел, ужас перед «удушающей вагиной» уступил место фобии пауков, наряду с выработкой других способов защиты. В то же время, он не испытывал выраженных затруднений в том, чтобы заниматься любовью. Тем не менее, мы, по мере продвижения анализа, открыли, что его, внешне свободная от симптомов, сексуальная жизнь была тесно связана со взрывами психосоматических симптомов. Его детское сексуальное желание к матери осталось в сознании, но фантазийное желание задушить и поглотить свою мать в эротическом и смерти подобном экстазе было полностью стерто из сознания, наряду с похожими и столь же первичными мечтами (сознательными фантазиями). В то же время эти глубоко погребенные фантазии защищали Жана-Поля от осознания еще более регрессивного желания — полностью слиться с матерью, фактически стать ею. Тем не менее, бессознательная фантазия о первичной сцене в ее наиболее архаичной форме (эротически наполненная, но смертельная борьба) нашла выражение в его аллергических кожных реакциях и жестоких приступах язвы желудка. (Другие измерения анализа Жана-Поля использованы для иллюстраций по теме Главы 9.)

Каннибальская любовь

Жоржетта всю жизнь страдала от аллергических реакций на рыбу, моллюсков и фрукты (клубнику и малину), которые находила очень соблазнительными и аппетитными. Но любое нарушение этих соматических табу вызывало тяжелый отек или пугающее дерматологическое обострение. Сны Жоржетты, ее свободные ассоциации и чувства, принадлежащие переносу, обнажали, наряду с другими элементами, скрытую связь между определенными запахами (в особенности запахами моллюсков и блюд из них) и ее фантазиями о любовной жизни родителей. На одной из сессий она рассказала сновидение, в котором она была младенцем, искала грудь, но вместо соска там была ягода малины. В другом сне она видела тело женщины, усыпанное ягодами клубники, которые превращались в клей, когда она пыталась их схватить. В этом сне она поняла, что должна содрать с себя кожу, чтобы избежать смерти, и проснулась в ужасе. В другой раз она припомнила, что когда ей было около четырех лет, отец угостил ее устрицей. «Я видела, как он раскрывает две ее маленькие створки, как губы, и капает туда несколько капель лимона.

Я проглотила ее моментом. Это было восхитительно». Ее жестокие аллергические реакции на морепродукты развились примерно в это время. С оживлением этого воспоминания, 35 лет спустя, Жоржетта смогла реконструировать эротическое значение запахов и вкуса «первичной сцены», где Отец капал свой «сок» в «устрицу» Матери; и по мере того как прорабатывался этот материал, ее бесчисленные аллергии на «запретные плоды» постепенно исчезали. (Эта часть анализа Жоржетты более подробно изложена в Главе 8.)

Другие тревоги, связанные с фантазиями о первичной сцене, заставляли маленькую Жоржетту постоянно бояться «провалиться куда-то в бездну или рассыпаться». В детстве она приучила себя «волшебно» задерживать дыхание, чтобы предотвратить эти воображаемые катастрофы. Мы поняли, что, помимо воображаемого достижения других целей, эти действия также временно прекращали сексуальные отношения родителей и давали ей безусловные права в качестве единственного сексуального партнера матери. Наша работа продолжалась, и через фантазию, принадлежащую переносу, когда Жоржетта открыла, что желание проглотить мать в страстном слиянии также позволяло ей заменить мать в глазах отца, тем самым став и его единственным сексуальным партнером.

Другой анализант, цитированный в моей предыдущей книге (Мак-Дугалл, 1992), вспоминал сходные оральные фантазии, в которых нашли место сексуальные желания и тревога, ими возбуждаемая. «Исаак» боялся, что его «проглотят» или «покалечат» неодушевленные предметы; эта фобия в конце концов привела к раскрытию фантазии, в которой он оказывался в опасности быть «съеденным» своей матерью. Его отцу, в фантазии Исаака, также грозила опасность той же участи. «Наверное, то, что мать поедом ела отца, и было причиной его сердечных приступов»,— задумывался Исаак. В нашем аналитическом путешествии драматическим моментом стало раскрытие детского убеждения Исаака, что его родители поедают друг друга в своем сексуальном соединении. Столь же драматичным было открытие, что и он сам таил в глубине души желание быть съеденным матерью.