- Это зачем?

- К Надьке съездим.

- Расстрелять хочешь?

- Ага. Приведу в исполнение.

- Ладно, пошли. Наган не бери, заметят - шухер будет. А Надьку лучше душить, у ней шея толстая, под пальцем будет ерзать…

Теперь Садчиков, подменивший Рослякова, который уехал на другое задание, шел вместе с Ленькой, а Костенко с оперативником фланировали параллельно с ними, только по другой стороне улицы. Они по очереди закусывали в столовой на углу проезда МХАТа и улицы Горького, а потом снова выходили в жаркий шум и бродили от проспекта Маркса до площади Маяковского.

Садчиков сказал:

- Обидно, Лень, мы с т-тобой бандитов ищем на таких хороших улицах. Одни названия чего с-стоят. Как ты думаешь, что формирует у нас бандитов?

- Не знаю.

- А ты п-подумай…

- Я думал…

- Водка, Л-леня… Пить не умеешь - глотай кефир. Ненавижу пьяниц.

- Это вы всё про меня? - спросил Ленька.

- Отчасти, - улыбнулся Садчиков, - но ты еще н-начинающий алкаш.

- У меня начало оказалось концом.

- Как на торжественно-траурном заседании излагаешь, - снова улыбнулся Садчиков, - ты проще г-говори, это с-сближает. Мы ж с тобой условились… Проще из-злагай…

- Так я ж просто и говорю. В жизни больше водки не выпью.

- Ну, зароков вслух не давай, не н-надо. Ты про себя больше ст-тарайся. Вслух - все легко. У нас одного товарища в управлении прорабатывали на с-собрании. За дело, правильно прорабатывали. А он потом вышел на трибуну - и айда себя помоями обливать. «Я, говорит, и т-такой и с-сякой, я и негодяй, я и слепец…» А потом - фьюить! «Все, говорит, о-осознал, все понял и вас, говорит, благодарю». Даже, представь себе, хлопать ему н-начали. А по-моему, он подонок. Если б он выш-шел на трибуну и минуты две просто-напросто помолчал и в глаза людям посмотрел, - куда как п-правдивей это все было бы, честное слово.

Садчиков легонько подтолкнул Леньку в бок и показал ему глазами на парня, шедшего им навстречу. У парня был шрамик на лбу и половину лица занимали большие зеркальные очки.

- Нет, - сразу же ответил Ленька, - не он.

- Тише, - поморщился Садчиков, - г-головой качни, и достаточно.

Он отошел на самый край тротуара, вытянул руку по направлению к витрине магазина, мимо которой шел парень в очках, и сказал Леньке:

- Смотри, как к-красиво «Березку» отделали, а?

Ленька не понял и переспросил:

- Что?

- Красиво, говорю, в-витрину отделали, - ответил Садчиков и пошел дальше.

А оперативник, который был рядом с Костенко, заметил знак Садчикова, быстро перебежал улицу и двигался следом за парнем в зеркальных очках и с маленьким шрамом на лбу.

Росляков вернулся в управление к девяти часам. Он объездил десять спортивных обществ и отобрал фотографии всех высоких тренеров от двадцати пяти до тридцати лет, у которых когда-либо была кожаная куртка с желтой «молнией» и с потертыми манжетами на рукавах. Почему-то именно эта деталь - обтрепанные манжеты, - о которой ему рассказал рыжий геолог Гипатов уже в передней, провожая, врезалась Рослякову в голову и никак не давала покоя. Ему казалось, что именно по этой детали он должен выйти на второго преступника. Споря с самим собой, он думал: «Шерлокхолмовщина заедает. Манжеты, видите ли! Еще пушинку мне надо для полноты картины. Ребята засмеют, если узнают…» Он настойчиво отвергал эту «манжетную шерлокхолмовскую версию», но она неотступно сидела у него в голове.

Впрочем, Костенко всегда спорил с теми, кто потешался над Шерлоком Холмсом.

«Это от интеллектуальной недостаточности вы на англичанина нападаете, - говорил он. - Дедуктивный метод в ваши годы не проходили, его, наверное, считали буржуазным и идеалистическим… А мозг тренировать надо… И Конан Дойл именно к этому призывал своих читателей… И потом, это благородно-отважный сыщик… Шерлоку Холмсу даже памятник стоит в Лондоне. А у нас про майора Пронина рассказывают анекдоты; и если милиционеру нужен свидетель, бегут люди, как лани… Конан Дойл был логик; это качество не столько врожденное, сколько благоприобретенное, в нашей работе необходимое, а мы от него, как черт от ладана…»

Росляков спустился к дежурному и спросил:

- От Садчикова нет ничего?

Дежурный ответил:

- Молчит.

- Может быть, мне туда подключиться? - сказал Росляков.

- Пожалуй, лучше вам быть здесь.

- Пожалуй, - согласился Росляков, - я пойду перекушу на полчасика, ладно?

- Валяйте…

- Если оттуда позвонят - я в буфете.

Ленька спросил:

- Может быть, немного посидим?

- Это ночью, - ответил Садчиков.

- Ноги отваливаются.

Садчиков остановился и сказал:

- А ну, п-покажи! Никогда не видел, как н-ноги отваливаются.

Ленька улыбнулся.

- Знаете, - сказал он, - я хотел у вас попросить совета.

- Это можно.

- Что мне делать?

- Смотреть по сторонам, - ответил Садчиков.

- Я не о сегодняшнем дне.

- Ах так… Ну что ж… По-моему, надо хорошо сдать эк-кзамены - и сразу на завод. Чтоб до суда тебя р-рабочие успели узнать, понимаешь?

- А судить все равно будут?

- Почему «все равно»?

- Ну, потому что я с вами хожу, помогаю…

- Так ты уходи. Милый мой, если т-ты только для суда нам помогаешь, тогда т-топай домой.

- Я хожу с вами не для суда!

- Ну, извини, з-значит, я тебя не так понял.

- Просто я думал, что судят преступников, а настоящий преступник никогда не будет помогать искать вам своего сообщника.

- Милый мой, ты не п-представляешь себе, как ты не прав. И попросил я тебя помочь просто потому, что думаю о т-тебе неплохо, понимаешь? И потом, стихи у тебя хор-рошие. Больше ничего не написал?

- Нет.

Садчиков показал глазами на парня, который шел с забинтованным лбом. Ленька отрицательно покачал головой.

- Напишешь, - закурив, пообещал Садчиков. - Я отчего-то верю, что ты много напишешь.

- Когда на заводе писать? Там надо успевать поворачиваться.

- Ты знаешь, что такое им-мпульс? - спросил Садчиков.

- Знаю.

- Так где у тебя будет больше импульсов для т-творчества - на заводе, когда надо только успевать поворачиваться, или в полном спокойствии, дома, когда все тихо и птички щ-щебечут?

- Не знаю.

- А я знаю. Вот у меня когда б-башка особенно здорово соображает? Когда всё решают минуты, когда очень т-трудно, когда надо принять только одно решение и оно должно быть точным. А если у меня много времени, оп-пасности никакой, так я тюфяк тюфяком. Что смеешься? Я верно говорю. У п-поэтов так же.

- У поэтов иначе.

- Не может быть.

- Может быть. Думать надо много, чтобы образ родился.

- Дома холодно д-думать, уж больно все со стороны выйдет.

- Нет. Сердце - оно и на заводе и дома одинаковое.

- Разное, - возразил Садчиков. - Завод - он т-только называется так холодно, а ведь это люди. Завод - это я условно говорю. Иди д-дома строй, коров дои, письма разноси, трубы чисти. Надо, чтобы ты людям не только про себя одного г-говорил, но и про них тоже. Ты смотри, кто о себе память оставил? Достоевский, Пушкин, Лермонтов. А как их ж-жизнь ломала! То-то и оно. Им-мпульсы - великая штука. Если ты в сплошной р-розовости живешь - какой ты, к черту, поэт? Так, демагог, да и только.

- Сами говорили, что мои стихи нравятся…

- Говорил.

- Значит, обманывали?

- Чего мне тебя обманывать? Просто ты раньше жил тем, что у тебя было дома. Вот и все. Плохо было, ты и п-писал, чтобы боль внутри не лежала. Скажи, не так?

Ленька изумленно посмотрел на Садчикова и ничего ему не ответил.

Около ресторана «Баку» Садчикова догнал оперативник из пятидесятого и негромко сказал:

- Проверили мы того. Он из цирка, наездник. Очень нервничал.

- Извинились перед ним?

- Крикливый, черт. Дежурный хотел на него протокол за хулиганство накатать.