- А если откажет?

- Федерация есть.

- Ну а и она?

- Генеральный!

- Он тоже?

- Н-не может быть.

- А если?

- Н-не может быть, товарищ комиссар.

- А не фетишист ли ты, майор?

- Г-где уж нам уж выйти з-замуж!

- Смотри, в понедельник изволь мой приказ выполнить - парня забери.

- Ясно, будет сделано.

- Шутник ты, Садчиков.

- С-стараюсь.

Комиссар поднял трубку, нажал белую кнопку селектора и попросил:

- Из шестнадцатой ко мне Назаренко приведите.

Ночной разговор

Заспанный Чита вошел в кабинет боком и остановился у двери.

- Проходи, проходи, - сказал комиссар, - садись…

- Не беспокойтесь…

- Это ты беспокойся, хороший мой, мне беспокоиться нечего. - Комиссар неторопливо закурил, долго и лениво тушил спичку, а потом неожиданно спросил: - Где ваш дед, кстати, живет?

- Какой дед?

- Не играй, Чита, - сразу же включился Садчиков, - актер из тебя п-плохой, просвечиваешься сразу. Где старик?

- Какой старик?

- Который машину вам доставал…

- Прохор?

- Да.

- Я его адреса не знаю.

- Что ж ты, неполноправный какой?

- Да нет. Сударь тоже не знает.

- Уж и так…

- Точно.

- На, пей чай. С сахаром, - предложил комиссар. - В камере небось так густо не кладут?

- Что вы…

- Вон печенье. У меня от ужина осталось. Домашнее, на сливочном масле. Бери парочку.

- Благодарю вас.

- Воспитанный ты, парень, - усмехнулся комиссар, - дипломат просто-напросто… Ну а как ты думаешь, где он может жить?

- Он вообще-то за городом, мне кажется. А можно еще печеньице?

- Что, оголодал?

- Да, несколько…

Комиссар снова хмыкнул и покачал головой.

- Прямо дивлюсь на такого деликатного вора. Приятно говорить - видно воспитанного человека.

- Я не вор.

- А кто ты? Священник? Или, может, врач-общественник?

- Я советский гражданин, товарищ комиссар, я глубоко ошибся и за это несу сейчас раскаяние.

- Нести куль можно, раскаяние - не уцепишь, это тебе не мешок с опилками.

- Нет, товарищи, - вздохнул Чита, - я ощутимо чувствую, как тяжело раскаяние.

Комиссар поморщился и сказал:

- Знаешь что, Чита? Иди-ка ты напрочь со своим раскаянием. Я вашего брата тридцать пять лет ловлю, и все одну пластинку крутят, когда ко мне попадают. Брось. Скучно, и не верю. В тюрьме посидишь, баланду пожрешь - вот тогда раскаяние к тебе придет. Вот тогда ты головой о нары биться начнешь. Выть воем будешь: «Чего мне, дураку, не хватало? Квартира была, костюм был, заработок был. Девки любили!» Ан нет, все побольше грабануть хочется. Вот тебе и отольется. Это я так говорю, если на тебе милиционер не висит. Если Копытов на тебе - вышку получишь, не иначе.

У Читы сразу же затряслись руки.

- Я не знаю никакого Копытова, я не убивал милиционера, я вообще никого не могу убить.

- Чем ты д-докажешь свое алиби? - спросил Садчиков. - Где ты был в ночь убийства?

Чита стал ломать свои длинные пальцы, поднеся их к подбородку.

- Сейчас, сейчас я вспомню. Только погодите одну минуточку. Сейчас. Ну да, конечно, я в ту ночь был у Наденьки…

- В какую? Откуда ты з-знаешь, в какую ночь был убит Копытов?

- Я не знаю…

- Врешь. Отвечай быстро! Смотри в глаза!

- Только не бейте меня!

Садчиков засмеялся.

- Д-да кто об тебя р-руки станет марать? Наслушался глупостей о нас и пошел истерику выкручивать. Т-ты лучше мне ответь на вопрос.

- Вы не спрашивайте так строго. Я не могу, когда строго.

- Чита, тебе Сударь говорил про убийство? Отвечай правду.

- Клянусь жизнью - нет! Он мне только дал пистолет.

- А какой из себя Прохор, Чита? Опиши-ка нам его…

- Обыкновенный. Старичок. С палкой ходит и говорит вроде как блаженненький. Он мне и дал…

Чита осекся, потому что понял: скажи он слово - и полетит к чертям версия о пистолете, купленном на вокзале. Садчиков, как показалось Чите, ничего не заметил, а комиссар что-то писал на листке бумаги и, казалось, вообще в разговоре не участвовал.

- Ч-чита, скажи-ка мне вот что… Старик Прохор с какого вокзала приезжал?

- Вроде бы, с Курского. Он там нам встречу назначил.

- Это-то за день перед задуманным грабежом профессора и скрипача?

- Да.

Комиссар оторвался от своих бумаг и спросил:

- Именно там, у Курского, Прохор и дал тебе пистолет?

- Какой пистолет?

- Смотри в глаза!

- Я… смотрю…

- Ну!

- Ой, не надо так смотреть на меня…

- Отвечай!

- Я не знаю…

- Да или нет?

- Нет…

- Врешь! На рукоятке есть следы пальцев Прохора!

- Этого не может быть! Он в перчатках…

- Вот это другой разговор, - улыбнулся комиссар, - а то «нет, нет»!

- Дурак! - закричал Чита и стукнул себя кулаком по голове. - Осел!

- Верно, - согласился комиссар. - Давай еще себя побей, только не до синяков, а то с меня голову снимут.

- Что мне теперь будет? Расстрел? Скажите мне правду, я умоляю вас! Только скажите мне правду! Спасите меня, я буду во всем вам помогать! Я буду все рассказывать обо всех, только защитите меня!

- Заслуженный артист, - сказал комиссар, - тебе только Смердякова в театре играть. Не кривляйся! Если на тебе нет крови милиционера, если твои доводы подтвердятся, ты будешь жить.

- Вы правду говорите?

- А какой резон мне врать, сам посуди?

Чита улыбнулся белой, вымученной улыбкой и перестал ломать пальцы.

- Да, да, - сказал он, - какой вам резон…

- Ч-чита, - спросил Садчиков, - ты сможешь узнать Прохора по фотографии?

- Конечно.

- Он по ф-фене ботает?

- Нет, он как поп изъясняется.

- Матом ругается?

- Нет, я не слыхал ни разу.

- Так. Хорошо. Ну а Сударь будет о нем говорить, как думаешь?

- Нет. Он вообще ни о чем говорить не будет. Вы его не знаете - он же зверь, железо, а не человек.

- З-заговорит, - пообещал Садчиков, - и н-никакая он не железка. Он ржа по-одзаборная. Завтра у т-тебя с ним очная ставка будет.

- Не надо.

- Б-боишься?

- Нет, не боюсь, но все-таки не надо…

- Надо, милый, надо, - сказал комиссар, - так что ты мужайся. И чтоб без штучек мне. Без фортелей. Вот ручка, бери печенье, пей чаек, сиди и пиши мне все про дедушку Прохора. Подробно пиши, бумагу не жалей. Усек, Чита?

- Усек, товарищ комиссар.

- Ну тогда молодец. И запомни - гусь свинье не товарищ, так что ты меня впредь гражданином величай.

- Простите, гражданин комиссар.

А Сударь-то наглец

Когда Читу увели в камеру, комиссар внимательно прочитал все, написанное им, а потом передал Садчикову. Покачал головой, отошел к окну, закурил. Серый рассвет делал небо бездонным и близким. Было слышно, как дворники подметали улицы.

Сударь в камере не спал и поэтому, когда его привели на допрос, глядел волком и на комиссара, и на Садчикова.

- Здравствуй, - сказал комиссар, - садись.

Сударь, подвинув к себе стул, сел.

- Благодарить надо.

- Спасибо.

- Что, не спится?

- Почему… Спится.

- Физиономия у тебя больно бодрая.

- От характера.

- Ш-шутник.

- А это от положения. В моем положении только и шутить.

- В твоем положении плакать надо, Ромин. Горючими слезами плакать.

- Москва слезам не верит.

- Это тоже правильно. Все на себя берешь?

- Что именно?

- Все.

- Я на себя ничего не беру. И если вы хотите со мной говорить по-человечески, прикажите, чтобы марафету дали.

- А еще чего хочешь?

- Больше ничего. Только я без марафета не человек, зря время тратим.

- Ч-человек, человек, - успокоил его Садчиков, - самый настоящий ч-человек.

- Что касается настоящего, - поправил комиссар, - то здесь я крупно сомневаюсь. Ну, Ромин? Милиционера на себя берешь?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: