«Феномен подкидышей», из-за которого я (до операции, разумеется), выглядел на пятнадцать лет моложе и здоровее ровесников, было то самое «особенное», что я смог припомнить. Я мало слышал о феномене и особо никогда не придавал тому значения. Официально никакого феномена не существовало, его даже относили к псевдонауке. Однако небольшая группа учёных около семидесяти лет назад провела исследование над людьми с замедленным старением и обнаружила одинаковую странную мутацию в генах. Ещё одной особенностью всех этих людей – и меня в том числе – было то, что все эти дети являлись или подкидышами с неустановленными родителями, или один из родителей, обычно отец, внезапно после рождения бесследно исчезал.

Как у меня. Мать мало рассказывала об отце, говорила, что он был красивый, молодо выглядящий и очень богатый. Похоже, именно это пленило мою молодую тогда и несмышленую матушку. После того, как я появился на свет, мой отец появлялся дома очень редко и пропал, не дождавшись моего первого рождения. Единых баз данных тогда не существовало, и никого похожего на него ни маме, ни в последствие мне разыскать не удалось. И, честно говоря, не особо хотелось – гораздо более важным для меня в последние месяцы казался поиск пропавшей жены. Ирена, кстати, была сиротой, но я видел её в последний раз молодой и не знал, распространялся ли феномен на неё.

Говорят, некоторые подкидыши доживали до двухсот лет, а может, и больше, но потом сами где-то исчезали. Эта мысль временами даже немного грела меня, хотя в ней было что-то неприятное, нарциссическо-превосходящее. Также свойствами всех «подкидышей» была феноменальная память, свойственная и мне. Впрочем, современные методы психомодификации позволяли развить подобную память и простому смертному, только монополией на подобные методики располагали лишь спецслужбы.

Может быть, именно память и привлекла Верховного Отца синдиката, подумалось мне. Поразмыслив над этим, я неизбежно вернулся к мысли о побеге. Восток тянул меня, звал своей дикой тайной Заповедника. Кеолра – тоже закрытая территория, закрытая страна, пусть и с полу-военным режимом, казалась мне такой близкой. Наверняка действие синдикатов там не столь велико. Теперь уже казалось, что не только поиск жены, то и сам смысл моей жизни – вырваться из-под контроля, перейти границу и оказаться где-то там.

Главное, чем меня сдерживали, не считая угроз и влиятельности синдиката – это чип. Оставалось узнать, как именно он отслеживал местоположение – с каких-то устройств у Радика, станций мобильной связи или даже неизвестных широким массам спутников, на запуск которых лишь недавно сняли мораторий. Я порылся в сетевых энциклопедиях. Там говорилось, что технология использования этих устройств – засекреченная, а все попытки обратного инжиниринга потерпели фиаско. Но надежды я не терял.

Следующая неделя выдалась откровенно скучной. Мне показали квартиры синдиката, лаборатории по производству наркотиков, склады для контрабанды, оружейную мастерскую. Я заметил, что начал привыкать к своим апартаментам, узкому двухэтажному коттеджу на окраине, привык и к неустанному присутствию двух парней, дежуривших во внутреннем дворике.

Привык я и к Сереброполису, в который меня отпускали на прогулку в сопровождении телохранителей. В какие-то моменты я даже пожалел, что не оказался здесь раньше, когда был свободным.

Этот город, тоже портовый, несмотря на размеры, оказался намного уютнее своего южного брата, Дальноморска. В его архитектуре, сохранившейся с феодального периода, привлекало какое-то старинное изящество и простота. Климат в этих широтах был намного прохладней Дальноморского, говорят, несколько раз за полвека здесь даже выпадал снег – невиданное для центральной Рутении и Новоуралья явление. Народ, намешавшийся из славян и латиноамериканцев ещё во время первых волн земной колонизации, оказался по-южному приветлив. Национального и языкового разнообразия здесь было намного меньше. В Полярный Океан, в отличие от Левиафанового моря, имели доступ всего три державы – Рутенийская Директория, Королевство Иаскан и Соединённые королевства Амирлании, причём последние многие годы вели с нами торговую войну, и эмиграция что в их сторону, что в нашу казалась редкостью. Иасков в городе проживало всего около десяти тысяч, и они почти не выходили из своего в изолированного посёлка недалеко от моих апартаментов.

Радик приезжал раза три, один раз приезжала Рина. Она осталось на ночь, и моё притуплённое чувство совести оказалось как никогда кстати. Кажется, она даже осталась довольна.

– Ты сильно помолодел. И неплохо научился заниматься любовью в тюрьме, – сказала она после, откинувшись на подушку.

Отдышавшись, я решил уточнить, что она имела в виду.

– Тебе не кажется, что это слишком рискованная шутка?

– Ты редко бил женщин раньше, поэтому я не боюсь так шутить. И я вовсе не подозреваю тебя в мужеложстве – говорят, сейчас в колониях даже каторжникам дают раз в месяц жрицу любви.

Я многозначительно промолчал и нахмурился.

– Но если ты хочешь, мы не будем это обсуждать, – тактично завершила она. – Понимаешь, весь тот арест… Я говорила, не надо было убивать прокурора. Ты ушёл из моей жизни так внезапно, что я надолго разучилась быть вместе с кем-то. Знаешь, я тут читала про таинственные исчезновения людей двадцать лет назад…

Холодок пробежал по моей спине.

– Что за исчезновения?

– Ну, может быть, слышал. По всей Рутении тогда пропало около пяти тысяч человек. Похищали во сне, из закрытых помещений, было много разбирательств, и непонятно, как это сделали. Думали на синдикаты или спецслужбы, хотя ни мы, ни они… В общем, не важно. А потом их списки подбросили на сервер городской охраны в Красноморе. Я как раз начинала работать. Говорят, сейчас новая волна начинается, в Сереброполисе уже два случая.

Язык зачесался спросить подробности, но я вытерпел. Выдержал паузу и спросил:

– Это ты к чему?

– Вот ты точно также пять лет назад пропал из моей жизни. Словно тебя вытащили из моей спальни.

Осталось неясным, почему она вспомнила эти исчезновения именно сейчас, и я списал всё на случай. Случайностей и совпадений в моей жизни и так было предостаточно. Пока речи о моём освобождении не шло, не было смысла продолжать поиски и расспрашивать Рину о судьбе моей первой жены.

Мне показалось, что Рина вела себя достаточно искренне со мной. Ещё, к своему стыду я почувствовал, что держать дистанцию становится всё сложнее, я начал привыкать к её телу, голосу и движениям. Она казалась мне чем-то очень похожей на вторую жену, Наталью. Но не тем, что мне никогда не нравилось, а, напротив, тем немногим, что нравилось. Меня останавливало то, что всё в этих отношениях – женщина, уютный особняк, красивый старый город, – по сути, были инструментами моего «приручения», затягивания меня в омут Синдиката.

Оставалось только ждать, не терять контроль над ситуацией и искать возможность стать свободным.

Радик ввалился в мои апартаменты рано утром и сказал, что мы едем осматривать дальнюю лесную базу и знакомиться с теми самыми загадочными «инновационными сферами деятельности». Я, разумеется, спросил, какими сферами?

Он сказал, что расскажет всё по дороге. Мы погрузились в небольшой сферолёт втроём. Третьим был водитель, пожилой, но крепкий иаск чуть старше меня. Я так понял, что он почти не понимал по-рутенийски и перед полётом общался со мной и Радиком через автопереводчик, который затем был изъят и выключен.

Мы полетели на юго-восток. Под нами пролетели обширные поля, тепличные плантации и коттеджные посёлки. Около получаса мы мчались по достаточно оживлённому маршруту в сторону какого-то заводского комплекса – другие сферолёты летели в нашем направлении в десятках метров впереди и сзади. Внезапно Радик дал знак водителю, и тот опустился из потока вниз, к роще, после чего повернул на юг.

Холмистая местность с перелесками прервалась длинным, в десяток километров горным обрывом, спускающимся в долину незнакомой полноводной реки. Сферолёт нырнул с полукилометрового обрыва вниз, пересёк реку и стал петлять вдоль берега. Внезапно нашему взгляду открылось то, о существовании чего я попросту забыл – настоящая староверская деревня.