Когда в начале Малого Средневековья случился раскол, и все окраины Директории начали отделяться, в восточных краях образовалось феодальная Федерация Мангазея. Столицей стал Сереброполис, бывший самым крупным городом в этой части материка. Уже тогда, в первый век колонизации, в Сереброполисе заработал крупный машиностроительный завод, который всё Средневековье продолжал делать тракторы, экскаваторы и другие машины по старинным технологиям. В центральной Рутении, которая всеми силами старалась не потерять Новоуралье, были введено военное положение, законами были закручены все возможные гайки. Именно поэтому на восток, в окрестности Сереброполиса стали стекаться фанатики, анархисты, сектанты, язычники, староверы, вегетарианцы – словом, все, чьё пребывание в западной части страны становилось опасным. Здесь, в условиях отсутствия промышленности, на удалении от дорог и магистралей, основывались сотни деревень, в которых люди возвращались к традиционному укладу жизни. Власть над Сереброполисом то возвращалась в руки Директории, то ускользала из неё, а десяток деревенских княжеств, вскормленный на комбайнах с завода, продолжал расти, как на дрожжах, воевать друг с другом, торговать с соседями и осваивать всё новые земли в сторону Заповедника.

– Выходи, – скомандовал Радик. – Сейчас пойдём пешком, местные не одобряют, когда у них над головой шарики крутятся.

Мы дошли до ближайшего деревенского проулка, прошли мимо заборов основательных деревянных домов. Я разглядывал их с нескрываемым интересом – последний раз мне приходилось видеть такие больше пятнадцати лет назад, когда судьба занесла меня в подобную, но уже осовремененную деревню.

Здесь всё было по-настоящему. Когда мы пересекли центральную улицу, я заметил деревянную церковь и какие-то культовые сооружения на небольшой площади, шарообразный памятник, изображающий не то глобус Земли, не то сферолёт-ковчег. Про такие памятники ходит много шуток, они стояли на каждом углу в самом начале Малого Средневековья, и сейчас в крупных городах их уже давно нет.

Деревенские были странно одеты – разумеется, на праздниках я видел традиционный наряд староверов, но в реальных условиях это гляделось куда экзотичнее. Они испуганно озирались на нас, я заметил, как одна женщина почему-то схватила ребёнка за руку и потащила с улицы в дом.

Дорогу перебежала индюшка, и Радик топнул ногой, пугая птицу. Чувствовалось, что он в каком-то непривычно-шутливом настроении.

– Похоже, нас тут не жалуют?

– Раньше деревни в этой местности были под «Горными Тритонами», – объяснил Радик. – У них был налажен экспорт донорских органов из сельских регионов.

От нехорошего предчувствия мурашки побежали по спине.

– Так поэтому мы здесь?

– Нет, сейчас с этим сложнее, слишком заметно. В деревнях бывают комиссии из департамента развития, пограничники из вольных отрядов навещают, местные могут рассказать, потом придётся долго решать проблему. Мы здесь не для этого.

Мы миновали ещё пару заборов и вышли на узкую тропку, ведущую в лес. Я проходил мимо вековых сосен, прикасаясь руками к их шершавой синеватой коре – мне всегда нравилось это делать. В середине тропы нас встретил парень, похожий по внешности на новоперса. одетый по-местному. Молча пожал руки, посмотрел на меня со смесью опасения и ненависти.

Возможно, он знал о личности Стояна чуть больше, чем знал я сам.

– Как эта неделя? – спросил его чуть погодя Радик.

– Нормально. Вес потерял не сильно. Собрали пока немного, но надо дождаться, не сезон ещё. В основном кормлю свиньями.

– Как настрой?

– А какой может быть настрой? – усмехнулся парень. – В яме сидеть. Я-то тут – и то помираю со скуки.

Заложник? Пленник?

– Как зовут? – осторожно спросил я.

– Меня или его? – обернулся проводник.

– Обоих.

– Меня – Эсхак. Его – Амамг-са.

Последнее слово было сказано с какой-то странной артикуляцией. Затейливое имя, подумал я, и начал соображать, каких кровей может быть пленник. Сначала я подумал, что это восточно-денниец, кеолранец или иаск, ещё слегка напоминало имена народности маори с архипелага колоний Амарлании но почти сразу же осенила жуткая догадка.

Собрали. Вес потерял. Про обычных пленников такого не говорят.

Вскоре мы оказались около длинного пластикового забора, прошли вдоль него пару десятков метров и зашли внутрь маленькой будки, наполовину спрятанной внутрь огороженного участка. Внутри будки стояли кровать, компактный кухонный синтезатор, биотуалет и шкафы со всякой ерундой.

– Сейчас наденем комбезы, – Эсхак завозился у шкафа. – Эти твари редко вылетают дальше чем пятьдесят шагов от улья, но, всё равно, не стоит рисковать.

Мы напялили комбинезоны химзащиты – старые, допотопной модели, но частично закрывавшие лицо. Затем Эсхак достал с полки и показал автопереводчик, который нацепил с помощью ремня на голову. Модель была особая, старая и большая, видел подобные пару раз в армии и на общественных мероприятиях. С переводчиком и в комбинезоне он выглядел по меньшей мере нелепо.

– Обычные речь мрисса не понимают. Он у меня один, если захотите поговорить – передам, – сказал Эсхак и открыл вторую дверь будки.

За забором начинался небольшой овраг, в котором виднелись сарай и загон с парой свиней. Мы спустились вниз по склону, миновали загон. Я заметил, что спины свиней в кровавых ссадинах и подтёках.

– Вон они, кружат.

Эсхак на миг остановился и показал куда-то в воздух. Я пригляделся и увидел десяток крупных насекомых, кружащихся над загоном.

– Пчелоры – пчелиные комары, – пояснил наш проводник. – Они же – пчёлы-вампиры. Рой молодой, они ещё только строят улей.

– Матка стоила кучу денег, – сказал Радик. – Порода не местная, привезли с острова Дель-Сорос в Центральном архипелаге. Против них нет антидотов, сильнейшая аллергическая реакция, и кирдык.

Про пчелоров я, конечно, слышал. Видел на картинках и видеороликах из Заповедника. В отличие от обычных москитов, сосущих кровь, эти твари охотятся на жертву целыми роями, а кровь на надкушенных ранах из-за их фермента может не сворачиваться несколько часов. Собранная кровь жертв их ульях перерабатывается, смешивается с нектаром и превращается в кровавый мёд, чем-то похожий по свойствам на гематоген. Живут они в болотах от самых северных островов Заповедника до юго-запада Денны.

– Это всё потом, – обрезал я. – Покажите пленника.

Мы вошли в сарай, пчелоров здесь было больше, чем снаружи, и я заметил вверху, под стрехой, клетку с ульем. Посередине пола был старый, присыпанный листьями решётчатый люк с кодовым замком.

Эсхак открыл его, и мы спустились вниз. Я лез по лесенке последним и почувствовал, что мне даже не хочется туда спускаться. Потому что я уже понял, что ждёт меня там.

В бетонном бункере размерами три на четыре метра сидел мрисса.

* * *

«Мрисса – разумная нечеловеческая раса, аборигены Рутеи. Эндемик особого государственного образования «Заповедник Мрисса», отдельные группы проживают в составе культурных посольств в семи державах планеты. Вместе с неразумным видом карликовый мрисса (эндемик Ирниатана, на момент открытия находился на грани вымирания) и вымершими мриссапитеками образуют моноотряд высших амфибий или антропоамфибий. Согласно основной гипотезе – пример успешной мутации и конвергентной эволюции, когда в изолированной экосистеме Восточно-Центральной Рутении место высших приматов занял вид, не относящийся к млекопитающим.

Половой диморфизм сильно выражен (рост, вес, окраска). Рост взрослого разумного от метра пятнадцати до метра семидесяти. Условно разделяется на северный (высокорослые, светло-зелёная кожа) и южный (низкорослые, коричневая и бирюзовая кожа) этносы».

(Из школьного учебника по этнобиологии)

* * *

Пленник оказался мужчиной – слово «самец» тут не совсем уместно – небольшого роста. Его макушка едва доходила до моего плеча, худые плечи покрывали изношенные красные одежды, похожие на вязаный свитер. Морда его была замотана так, что сбоку оставалась небольшая щель для питья.