– Лимбо и калипсо, я уверена. Забавно, мне всегда нравился калипсо, независимо от того, как часто я его слушаю.

– Какое прекрасное платье, оно вполне заслуживает тех денег, которые за него заплачены.

Белый шелк казался даже более белым, а жемчуг – более блестящим по сравнению со слегка загорелой кожей. Она была довольна собой.

– Где браслет? – спросил Роберт.

– Который? – ответила она, зная, какой браслет он имеет в виду, так как он всегда интересовался им.

– С кабошонами. Самый твой хороший.

– Он слишком дорогой, чтобы брать его с собой в путешествие, – сказала она ему.

Это была и на самом деле особая вещь, всегда заметная, когда бы она ее ни надевала, и она надевала его только тогда, когда он просил ее об этом. Браслет напомнил ей о забытом отчаянии той холодной ветреной ночи на скамейке на берегу озера Мичиган. Было бы неразумно пережить такую ночь еще раз.

Хуммели зарезервировали столик вблизи балкона столовой комнаты, выходящего на море. Шампанское было уже в ведерке со льдом. Оба сияли, он был в летнем выходном костюме, а она в легком голубом шифоновом платье. Пара солидных бюргеров, думала Линн, и почувствовала доброе к ним расположение. Пятьдесят лет супружеской жизни!

– Так приятно быть с молодыми людьми в честь нашего небольшого праздника, – сказал мистер Хуммель. – Вы, может быть, расскажете нам больше о себе. У вас дома остались малыши?

– Не малыши, – ответила Линн. – Две дочери: семнадцати и одиннадцати лет.

– Боже мой, у нас внуки старше. Мальчик двадцати семи лет. Он работает в банке Франца, – добавила она гордо.

Разговор разделился: миссис Хуммель описывала Линн каждого члена своей большой семьи, в то время как мужчины пустились в разговор, искусно направляемый Робертом. Вполуха Линн, которую мало интересовали внуки Хуммелей, могла слышать кое-что из разговора мужчин.

– Я начинаю изучать венгерский язык, – сказал Роберт. – Я не знаю, как я смогу выкроить время, но я должен это сделать.

– Человек вашего типа всегда выкроит время. Я знаю ваш тип.

– Благодарю, но это трудный язык. Он родственен финскому, мне говорили. Я решил начать с Венгрии потому, что она уже сравнительно процветающая страна. Моя фирма имеет дело с домашними электроприборами, как вы знаете, и, если эта страна станет богаче, спрос будет расти.

– Вы были уже в Венгрии?

– Нет, я хочу подготовить группу для России, Польши и всего этого региона до того, как я поговорю с руководящей верхушкой, то есть с президентом. Мне необходимо научиться свободно говорить на этих языках. Это производит впечатление, если вы можете показать тем, с кем вступаете в контакты, что вы по крайней мере пытаетесь изучить их языки.

– Вы правы. Верно, ведь не все говорят по-английски. Хотя существует мнение, что все говорят.

– …Часто думают, что мальчиков воспитывать легче, – говорила миссис Хуммель. – Я думаю, вашему мужу хотелось бы иметь сына.

– Я полагаю, ему хотелось бы, но двух детей достаточно, а он обожает наших девочек.

– В настоящее время я занимаюсь маркетингом, но нужно расширять свою сферу деятельности. Я должен знать, что они делают для развития производства, правда?

Да, да. Технология изменяется каждый час. Вы дайте мне свою карточку, я дам вам мою, и, если я смогу как-то помочь, кто знает, может, мы сможем хорошо вместе поработать? Не правда ли?

– Я восхищен. Теперь я думаю, что мы забыли о вашем великом событии. Я закажу еще одну бутылку, и мы выпьем за следующие пятьдесят лет.

Ваш муж – очень честолюбивый, очень интеллигентный молодой человек, миссис Фергюсон, – сказал мистер Хуммель, обращаясь к Линн.

– Это радостно, – продолжала она, – видеть пару людей, таких молодых и красивых одновременно. Все эти недовольные пары, я никогда не думала, что их так много. Нам с Францем семьдесят три. Я старше его на семь месяцев, но мы никогда никому об этом не говорили. – Все четверо засмеялись, а Линн сказала вежливо:

– Вы оба выглядите моложе.

– Правда? – Миссис Хуммель была рада. – Если это так, то только потому, что мы были очень счастливы друг с другом. Моя мама любила повторять поговорку – не отправляйтесь спать раздраженной.

– А моя мама говорила так: «Солнце да не зайдет во гневе вашем», – сказала Линн.

– Ах, да. И это действует, на самом деле действует.

– Интересные люди, – сказал Роберт, когда они встали и пошли танцевать.

– В настоящее время такие люди совсем не модны в нашем обществе.

– Да, но хорошо, что существуют такие люди, они необходимы обществу.

Компания вышла во внутренний двор. Когда музыка прервалась, можно было слышать прибой. Музыка вливалась в эту благоухающую ночь. «Дым попадает тебе в глаза» и «Всегда и всегда» звучало повсюду.

«Может быть, сентиментально, – думала Линн, – но все-таки эта музыка остается такой же прекрасной, как в тот день, когда была написана, – до того как я родилась. И она по-прежнему возбуждает страстное желание, которое не умирает, независимо от стиля выражения, хотите вы того или нет».

– Я танцую так же хорошо, как Том Лоренс? – прошептал Роберт.

Она отпрянула от него и сказала с упреком:

– Для того, кто может быть таким тактичным, когда он хочет им быть, ты удивляешь меня.

– Прости меня. Я хотел пошутить, и оказалось совсем не смешно. Прости меня. – Он поцеловал ее в ухо и прижал к себе. – Прости меня.

Проходя мимо Хуммелей, которые танцевали на расстоянии друг от друга, две пары улыбнулись друг другу.

– «Солнце да не зайдет во гневе вашем», – пробормотал Роберт. – Запомним это. Да, да. Начнем все снова. Шампанское ударило мне в голову. Такое прекрасное ощущение. – И над плечом Роберта небо внезапно заполнилось мерцающими звездами.

– Здесь звезд больше? Это возможно, Роберт?

Или я пьяна?

– Возможно, что ты пьяна, но здесь, по-видимому, больше звезд, потому что нет загрязнения воздуха, и небо чистое. Во всяком случае, созвездия здесь другие. Мы находимся близко к экватору.

– Ты так много знаешь, – прошептала она.

И она посмотрела вокруг на мужчин, двигающихся в такт музыке. Ни один из них не мог сравниться с Робертом, таким изысканным, таким желанным, так много знающим, с такими чудесными глазами, пристально глядящими в ее глаза долгим, долгим взглядом.

«Я не могу не любить тебя». Их тела двигались навстречу любви и острому желанию.

– Я не могу не любить тебя, – пел он ей в ухо.

И она думала: я была так рассержена, что желала, чтобы он умер. Ох, Боже, ох. Боже, и, борясь со слезами, она потянулась к его рту и здесь, на танцевальной площадке, целовала его снова и снова.

– Ох, мой дорогой, мой самый дорогой.

– Пойдем отсюда, – прошептал он. – Скажем «спокойной ночи» этим людям и уйдем отсюда. Быстрее, я не могу ждать.

В комнате он захлопнул дверь и закрыл ее на замок, крича:

– Скорее, скорее.

– Я здесь. Не разорви мое платье.

– Я куплю тебе другое.

Он схватил ее и понес на широкую холодную постель. За окном шелестели пальмы, а морской ветер дул все время, и в первый раз, и во второй, а затем всю ночь, спустя много времени, когда они заснули.

Они плавали и ходили ловить рыбу в глубоких водах, затем играли в теннис, совершали долгие пробежки по берегу и лежали в тени, отдыхая. Другие ходили по беспошлинным магазинам и возвращались с сумками вина и парфюмерных изделий, но Линн и Роберт уходили только туда, куда увозил их парусник. После того как уехали Хуммели, они были, по молчаливому соглашению, всегда вместе.

По утрам, когда раздавался первый шелест листьев на деревьях, они снова занимались любовью.

– Никакой работы, никаких покупок, никаких телефонных звонков, ни часов, ни детей, – шептал он.

Это было восхитительное неторопливое наслаждение. Это было похоже на то, как будто они родились заново, поженились заново. Роберт был прав. Это было именно то, что им было нужно.