В третьем конверте лежало всего одно фото — увеличенная копия того снимка, где девочка была в шапочке. Это был шерстяной «колпачок», синий с белым, изображение уже было избавлено от размытости. Делорм понятия не имела, как торонтским полицейским удалось это сделать; на мгновение у нее перехватило дыхание. Она узнала эту шапочку. Не все вышитые буквы удавалось распознать, но кое-что четко можно было разглядеть: «АЛГОН… ЗИМ… МЕХ». Алгонкинский зимний меховой карнавал.

Зазвонил телефон.

— Делорм, отдел уголовного розыска, — сказала она в трубку.

— Это сержант Дюковски. Как вы там, уже проблевались?

— Вы, сержант, может быть, и успели привыкнуть к такого рода вещам, но мне так и хочется переселиться в леса и до конца жизни питаться ягодами и корешками.

— Понимаю, о чем вы. И этот тип — еще далеко не самое худшее из того, что у нас есть. Недавно мы получили материалы с маленькими детьми, где они проделывают все эти штуки вживую.

— Вживую? Не понимаю.

— Потоковое видео. Ставит веб-камеру и задействует детей, так сказать, онлайн, а его собратья по всему миру платят за то, чтобы на это полюбоваться.

— Господи.

— К сожалению, некоторые из тех картинок, которые мы вам посылали, выставляются в том же чате, что и это живое видео, так что я не удивлюсь, если этот наш тип вдохновится новыми идеями.

— Будем надеться, мы его до этого поймаем. Расскажите мне о шапке с зимнего карнавала. Как вам удалось убрать размывание?

— У нас тут есть пара яйцеголовых умников с шестидесятичетырехбитной шифрацией мозгов, и они неплохо умеют играть со всякими приборами обработки изображения. Супер-пупер-технологии. Однажды я у них спросил, как это работает, и тут же об этом пожалел. Они начали вещать что-то насчет фильтрационной деконволюции и алгоритмов Люси — Ричардсона. По-моему, они питаются атлоновскими микрочипами.^[13]

— А я-то думала, «Фотошоп» — это круто. Вот что интересно: несколько лет назад название праздника изменили, чтобы не злить борцов за права животных. Так что теперь это не меховой карнавал, а просто зимний карнавал.

— Это может оказаться важным. Хотя мы не знаем, когда и от кого она ее получила.

— В любом случае это не значит, что девочка живет здесь. На карнавал съезжаются со всего мира.

— Бросьте вы. Что, целые толпы людей пересекают весь земной шар, чтобы посетить меховой карнавал в Алгонкин-Бей?

— Не толпы. И они приезжают не на сам карнавал, а на аукцион мехов. К нам наведываются представители крупных меховых домов из Парижа, Нью-Йорка, Лондона и тому подобных мест — в качестве покупателей. Даже русские бывают — им же надо следить за конкурентами.

— Вы меня просветили, сержант Делорм. Как-то не осознавал, что Алгонкин-Бей — такой узел международной торговли. Вы посмотрели фотографию на яхте — ту, где на заднем плане видны всякие другие суда?

Делорм стала перебирать снимки, остановившись, когда нашла нужный. На фото была изображена прогулочная яхта, с богатой деревянной оснасткой и деревянными полами; здесь были уютные на вид красные сиденья с натяжной обивкой. Девочка расположилась в одном из них, на ней были синие джинсы и желтая футболка. На этом снимке ей было лет десять-одиннадцать; она улыбалась в объектив.

— Понятно, почему я ее пропустила, — заметила Делорм. — Это один из тех снимков, где он ничего с ней не делает. Ребенок выглядит счастливым.

— Посмотрите на фон.

— Там небольшой гидроплан, на понтонах. Можно разглядеть часть номера у него на хвосте. Буквы: С, G, К.

— Все верно. Это «сессна-скайлейн», а полностью номер выглядит так: CGKMC. Минут за пять мы соотнесли эти буквы со всевозможными «сесснами» и с Алгонкин-Бей. И получили на выходе одного парня по имени Фрэнк Раули. Более того, могу дать вам его адрес и телефон. Надеюсь, я произвел на вас впечатление.

— Но самолет — на заднем плане, только и всего. Нет никаких причин считать, будто есть какая-то связь между владельцем самолета и этим подонком на снимках, верно?

— Да, но это только начало. Уж будьте уверены, мы вам будем передавать все, что найдем, в ту же минуту, когда это раскопаем. Ну а пока можете применить свою франкоканадскую логику, с толком посидеть над этими картинками и сузить поле поиска.

— А что, если нам опубликовать фотографию этой девочки, как делают с пропавшими? Повесим ее снимок где-нибудь на почте и будем надеяться, что нам позвонит кто-нибудь, кто ее видел. Нам надо что-то предпринять, и побыстрее. Он разрушает жизнь этого ребенка.

— Проблема в том, что преступник, скорее всего, увидит этот снимок раньше, чем сама девочка. Обычно педофилы не склонны к насилию, но если он решит, что из-за нее он может получить серьезный срок, не исключено, что он ее убьет.

На следующее утро Келли вошла в кухню в своем наряде для бега: черные леггинсы, розовато-лиловый спортивный свитер с крошечным вышитым слоником, — и цапнула с разделочного стола апельсин. Эти апельсины покупала Кэтрин, подумал Кардинал. Разве станешь покупать полдюжины апельсинов, если собираешься покончить с собой?

Он налил дочери кофе.

— Овсянку хочешь?

— Может, когда вернусь. Не хочу таскать с собой лишнюю тяжесть. Господи, пап, у тебя дико усталый вид.

— Кто бы говорил, — сказал он. Глаза у Келли были красные и опухшие. — Тебе удалось хоть сколько-то поспать?

— Не особенно. По-моему, я каждые полчаса просыпалась, — ответила она, роняя кусочки апельсиновой кожуры в зеленую мусорную корзину. — Никогда не понимала, что эмоции — такая физиологическая штука. Проснулась — не могу пошевелить лодыжками, чувствую себя дико уставшей, хотя ничего такого не делала. Не верится, что ее нет. Я хочу сказать, если бы она вот сейчас вошла в парадную дверь, я бы, наверное, даже вряд ли удивилась.

— Нашел, — объявил Кардинал. Он протянул ей фотографию, которая была до этого погребена в альбоме, набитом всякими разрозненными снимками. Черно-белый портрет Кэтрин, где ей лет восемнадцать. Выглядит очень своенравной и артистичной в черном свитере под горло и больших серебряных серьгах.

Келли ударилась в слезы, что застало Кардинала врасплох. Его дочь все это время держалась относительно спокойно, — видимо, пытаясь как-то облегчить его собственное горе, — но теперь она ревела, точно девочка. Он положил ей руку на плечо, пока она исходила плачем.

— Ух ты, — произнесла она, после того как сходила умыться. — Похоже, мне надо было выплакаться.

— Такая она была, когда мы познакомились, — пояснил Кардинал. — Я решил тогда, что это самый красивый человек из всех, кого я в жизни видел. Обычно думаешь, что таких можно встретить разве что в каком-нибудь фильме.

— Она всегда была такая сосредоточенная?

— Наоборот. Она все время дурачилась.

— Может, пробежишься со мной? — вдруг предложила Келли. — И нам станет легче.

— Ну не знаю…

— Давай. Ты же еще бегаешь, правда?

— Не так часто, как когда-то…

— Ну давай, пап. Тебе полегчает. То есть нам.

Мадонна-роуд — совсем рядом с Шестьдесят девятым шоссе, так что им пришлось полкилометра бежать по обочине и только после этого свернуть налево, на Уотер-роуд, которая шла по берегу Форельного озера. День был ясный и сияющий, в воздухе стоял резкий осенний запах.

— Ух ты, чувствуешь, как пахнет листьями? — восхитилась Келли. — На этих холмах есть все оттенки, кроме синего.

По натуре Келли совсем не была жизнерадостной резвушкой; она просто пыталась подбодрить Кардинала, и его это растрогало. Он тоже воспринимал красоту дня, но, пока они бежали сквозь пригород, их шаги выбивали у него в голове дробь: «Кэт-рин мерт-ва, Кэт-рин мерт-ва». Кардинал испытывал противоречивые чувства: и опустошение, и колоссальную тяжесть, словно его сердце заменили куском свинца. Кэтрин тоже вдыхала этот морозный воздух.