Хват тем временем нашел красивую рогатую ракушку и сразу сообразил, как ее можно использовать.

- Выкурим оттуда этого  жмурика, -  деловито  объяснял  он  Сашке,  тыча пальцем  в  моллюска, - вычистим  и  сделаем  пепельницу.   Все   покультурнее консервной банки, скажи?

- О!  Эта  ракушка  называется   роговидный   мурекс, - вставил   Айболит радостно.

Сашка разыскал другую диковинку: толстую колючую рыбу с маленьким  ртом и большими круглыми глазами.

- Это рыба-сова, - снова с готовностью прокомментировал Айболит.

Витя осторожно, чтобы не уколоть ногу,  разгреб  колодкой  груду  рыбы. Ничего  особенно  интересного  не  было:  сопливые  каракатицы,   измазанные чернилами; красные,  утыканные  ядовитыми  иглами  морские  ерши;  несколько маленьких акулят; скользкая, тяжелая,  словно  налитая  металлом,  скумбрия; сабля-рыба,  ее  змеиная,  вытянутая  вперед  голова   неаккуратно,   наспех приставлена к слабому, плоскому телу. И казалось, что голова эта принадлежит ей по ошибке, не для такого туловища предназначалась голова. "Сабля" у  Юрки есть. С проволокой внутри. Гнется, как хочешь...

Витя гребанул дальше и увидел огромный, в ладонь шириной, рачий хвост.

- О це экспонат! - пропел Хват, осторожно поднимая рака.

- Лангуст!  -  засуетился  Айболит. -  Вот  это  чучело   будет   просто изумительное! Осторожно, не обломите ему усов! Красавец! Красавец!

Усы, действительно, были на диво, сантиметров по шестьдесят каждый.

Рака окружили, щупали, считали ноги, искали клешни.

- Эх, нет на него пива! - искренне вздохнул Кавуненко.

- Это точно,- с готовностью поддакнул Голубь. - С таким в обнимку кружек шесть умнешь. В парке. Под грибком...

Вдруг лангуст, доселе лишь  тихо  шевеливший  усами,  сильно  и  звонко ударил хвостом. Витя от неожиданности выпустил его, рак шлепнулся на палубу, секунду лежал неподвижно, потом повел усами и пошел неожиданно быстро,  метя поближе к слипу, к воде.

Витя поспешил за лангустом и уже  нагнулся,  чтобы  взять,  но  в  этот момент чья-то рука, ловко схватив рака за усы, выдернула его  из-под  самого Витиного носа.

Никто и не заметил, как подошел капитан-директор.

- Кончай базар! - раздраженно сказал Арбузов.-  Две  корзины  на  камбуз, остальное - в шнек... - Он повернулся и зашагал к трапу.

Лангуст хлопал хвостом, сам раскачивался под этими ударами, но  Арбузов держал его крепко.

- Досадно, - рассеянно сказал Айболит.

- А у капитана теперь  своя  коллекция  будет.  В  животе!  -  хихикнул Голубь.

Никто не улыбнулся. Все сразу притихли, стали расходиться  с  кормы.  С камбуза пришла Анюта, и Витя с Сашкой выбирали ей рыбу.

Когда вторая корзина наполнилась рыбой и Анюта нагнулась к ручке, Сашка остановил ее:

- Или мужиков у нас нет? - молодцевато, с наглой улыбкой глядя на  нее, спросил он и, обернувшись к Кавуненко, крикнул:

- Эй, Ваня, подсобите девочке!

На берегу  Витя  Хват  был  шофером,  возил  директора  стройкомбината. Работа - не бей лежачего. С утра директор торопился в обком или в совнархоз. Это у него называлось "съездить обменяться".  Пока  он  "обменивался",  Витя досыпал, а доспав, вылезал из машинной духоты, потягиваясь,  пинал  сапогами скаты и снова ложился, теперь уже на заднее сиденье - читать  газеты.  После обеда ездили на объекты. "Надо забежать!" - как всегда, говорил  директор.  По дороге Витя рассказывал директору, что нынче пишут в газетах: директор очень всем интересовался. На объектах директор застревал надолго, носился по лесам и лаялся с прорабами. Витя курил в тени (после обеда кузов очень накалялся), читал книжки,  иногда  подбрасывал  кого-нибудь  неподалеку,  если  директор просил подбросить. В августе Витя пересаживался  на  "ЗИЛ-150"  и  катил  на уборку. Там вообще была лафа, кормили: ешь -  не  хочу,  опять  же  купание, загар, вечерами - в клуб на танцы, а после с девками в  стога.  Колхозы  тут были богатые, "маяк" на  "маяке",  и  в  редком  колхозе  не  было  у  Хвата "невесты".

В рейс на  "Державине"  сманил  его  сосед  Сережка  Голубь.  Витя  все "соображал" через свой списанную "Победу", все искал случая подколымить. Без этого скопить денег не было никакой возможности. Отец Вити был мужик цепкий, всю зарплату сгребал дочиста. Хорошо, если тридцатку выдаст. А  если  купить что, - покупал сам. Выбирал долго, все щупал, мял в руках,  у  материй  нитку жег, нюхал... Редкие "левые" рейсы доход  давали  ерундовый,  "невестам"  на шоколадки. А тут дело было как будто верное. Голубь ходил в прошлом году  на сардину, привез за четыре месяца чистыми семь  тысяч,  да  четыре  ковра  из Гибралтара, которые загнал за полторы тысячи. Это каждый за полторы!  Вот  и считай!

Когда Витя решил идти в рейс, он начал директору  намеки  подавать,  но директор и слышать не хотел, уперся - ни в какую. Витя понял, что  директора голыми руками не возьмешь. Но и ссориться с ним он очень даже не хотел: ведь от  директора  зависела  "Победа".  Подумал  -  придумал.  Пришел  в  горком комсомола: так, мол, и так, желаю - и баста!  По  велению  сердца!  Выписали Вите "комсомольскую путевку" на траулер.

     - Ловкач, черт! - кричал директор комбината. Он очень торопился  и,  не читая, черканул поперек Витиного заявления:  "В  бух."  и  еще  что-то,  что невозможно было разобрать.

На базе Гослова путевка его никакого особенного действия  не  возымела. Велели, как всем, заполнить анкету, пройти медкомиссию и  сфотографироваться без головного убора и желательно в галстуке.

Когда узнали дома, мать, понятно, плакала. Отец ходил черной тучей,  но молчал. Витя помянул про "Победу", быстро добавив, что никаких денег  он  не просит, объяснил, что с машиной в хозяйстве будет большая выгода:  кабанчика прихватить из района, мешок-другой картошки, - все дешевле, чем на базаре.  А расход какой? Да никакого! Бензина и масла в гараже  залейся!  А  траулер  - дело стоящее. Опять же харч бесплатный. И спецовку дадут. Отец прикинул  все и одобрил. А когда Витя написал ему доверенность  на  зарплату,  которую  во время  плавания  выдавала  семьям  база  Гослова,  прямо  растрогался,  даже пол-литра купил, что делал редко, только тогда,  когда  звал  в  дом  нужных людей. Так и порешили: зарплата в дом, а пай с рыбы и шмотки, какие привезет на валюту, - это все на машину.

Недели через три началась  погрузка.  Витя  вперед  не  лез,  но  и  не "сачковал" - тушевался, приглядывался к народу. А когда отвалили, всех стали распределять по местам. И тут Витя узнал,  что  он  матрос  первого  класса, записан в траловую команду, в бригаду Ивана Кавуненко. Чудеса!

Работа в траловой Хвату нравилась. Палубная, команда уродовалась целыми днями: тару таскали то в трюм, то снова из трюма,  палубу  мыли,  надстройки разные красили. А траловая  была  пока  в  глубоком  перекуре.  Ну,  лебедки проверили, чалили концы, потом, когда порвались, чинили трал.  Но  это  была работенка сидячая, "итээровская". За все время трал  спускали  от  силы  раз десять, И хлопот с ним было не много: рыба не шла. Ну, да Витя  и  не  очень огорчался: известное дело, солдат спит, служба идет - база зарплату платит.

Не успел Юрка после завтрака выйти на верхнюю палубу, как по внутренней трансляции объявили команду: "Резнику, Голубю и Зыбину явиться в жиро-мучной цех". Это просто анекдот: сел на корме - "иди на  мостик",  ляжешь  -  "всем вставать", пошел на палубу - "явиться в цех". Он  снова  спустился  вниз.  В коридоре, рядом с каютой № 64, находился его шкафчик с грязной  спецодеждой. (Со шкафчиком ему повезло: внутри проходила какая-то всегда горячая труба, и это очень помогало сушить портянки.) Юрка переоделся в грязное  и  пошел  на вахту.

Когда он спустился в кормовой трюм, где помещался жиро-мучной цех,  или попросту мукомолка, дед Резник, его бригадир, был уже на месте. Он сидел  на табуретке у пресса и курил трубку. Юрка любил поговорить с дедом,  послушать его байки. Правда,  дед  часто  ругал  нынешнюю  молодежь,  но  у  него  это получалось интересно и не зло.