Не хочу я верить, что пришел домой

Телом жив еще, но умерший душой.

Мира ныне я прошу у всех богов,

У всех звезд, что светят в небе всех миров.

Мира ныне я желаю всем мирам,

Чтоб все расы никогда не знали ран. 

Не винить меня прошу друзей, родных – 

Не понять вам, как непросто быть в живых!

Я ведь искренне о мире том пою,

Но в душе так жажду вновь шагать в строю.

Зан Янт пел солдатскую песню? Это было что-то новое. Все в госпитале знали, что помимо врачебной практики он серьезно занимался музыкой, виртуозно играл на кветарре, досконально знал всю забракскую классику и высоко ценил ее. Он долго изучал традиционные мотивы разных колоний и мог точно узнать, откуда родом забрак, играющий в придорожной кантине, не глядя на его татуировки и рога, но также прекрасно чувствовал, что общего было в музыке всех забраков. Но в госпитале, куда Янт пришел в погоне за романтикой войны, в ходу были песни военных врачей, передающиеся от одного поколения специалистов к другому. Зан знал эти песни, но лишь изредка подпевал им, чувствуя себя частью братства, именуемого военной медслужбой.

И хотя солдатские песни, написанные сотни лет назад, тоже были почти классикой, утонченная душа Янта никогда не лежала к такой мужицкой музыке. И если сейчас он сам затянул такие строки, то на душе у него была не просто тяжесть…

Было ясно: Зан выжат этой операцией, а ему еще нужно взять неймодианца. И он возьмет его и вытащит, как всегда. Только его золотые руки годились для этого.

Янт вышел из комнаты дезинфекции в чистом хирургическом костюме. Сестра Тайзин все еще нянчилась с обожженным пациентом:

- Ты, видимо, хороший пилот, Нун, если тебе доверили ответственную миссию в твои девятнадцать.

- Я «личьинка»… - слезно проговорил тот в ответ. - «Льичинки» - так у нас называют тех, кто пьереучьивается с грузового кораблья на боевой.

- Ну, ты учился на боевой. Значит, ты должен быть стойким. Потерпи, - просила его медсестра. - Еще немного потерпи – скоро тебе помогут. У нас дежурный – очень хороший доктор. У него блестящий ум и талантливые руки…

- Взгляни на результаты сканирования, Зан, - попросила хирурга Триз. – Складывается ощущение, что парень вообще не получал лечения!

Янт вгляделся в изображение грудной клетки неймодианца. Он увидел скопление гноя и отек в легком, что, скорее всего, было осложнением термохимического поражения дыхательных путей. Хирург хорошо знал, что медицина – далеко не точная наука, и когда он вскроет полость тела, он, скорее всего, увидит совсем не ту картину, что показал ручной биосканер. Все могло оказаться еще серьезнее.

- Давайте анестезию и на стол его, - распорядился Зан. – Начнем.

Он наденет чистый халат, новые перчатки и маску, возьмет стерильные инструменты. Он снова войдет в операционную и молча возьмется за дело. Потому что забрак делает свое дело даже тогда, когда внутри у него все переломано. Забрак никогда не подает виду, что он глубоко ранен, болен или устал. Он терпит это и гордо идет по жизни, пока в один момент не падает замертво. И тогда ему выносят вердикт «сердечный приступ», и никто не узнает, что так побило его потасканный двойной мотор.

***

Дарт Мол, как всякий забрак, очнулся от наркоза вскоре после вмешательства. Он почувствовал боль практически во всем теле, и снова больнее всего было внизу… Так, может, то, что он помнил о неймодианском полевом госпитале, не происходило на самом деле? Был лишь один способ узнать истину: поднять простыню, покрывавшую его тело по грудь, и увидеть свои ноги… либо пустоту.

Забрак сбросил с себя отталкивающую ткань и хрипло взвыл, столкнувшись с действительностью. Его тело занимало меньше половины койки! Ниже ребер его покрывали бинты и пластыри. Ног не было! Ничего ниже пояса не было! Ничто там не могло болеть! Но боль ведь была?...

Мол отказывался верить своим глазам. Он был готов к смерти в любой момент, как истинный воин, но никак не был готов к тому, что будет искалечен и выживет. Медсестра Тайзин, вбежавшая в палату, по долгу службы пыталась утешить пациента словами о том, что у него есть надежда на полноценную жизнь: врач пообещал, что он будет жив, и будет ходить. Но эта новость никак не трогала Мола. Его мир рухнул.

Тайзин умолкла, осознав, что забрак все равно не слышал ее слов сейчас. Едва различимое напряжение мышц его лица выражало боль, которую он, судя по движениям рук, ощущал в отсутствующих ногах, низу живота и половых органах. И когда его рука не находила саднившие части тела, в его взгляде появлялась растерянность и ужас, а на смену им приходила пустая отрешенность. Очевидно, он терялся в реальности. Сестра приняла решение вколоть ему успокоительное.

- Так… входим в гиперпрыжок, - проговорила она, производя инъекцию.

Несмотря на взведенное состояние, Дарт Мол смог заснуть. Падение… Ему снилось то самое падение в шахту реактора, с четким ощущением реальности боли. И последнее, что он видел перед тем, как в глазах потемнело, был его враг, стоявший на краю. Лица не было видно, против света фигура казалась черной. Но это точно был не джедай!

От этого интуитивного осознания на Мола нахлынул ужас. Иридониец проснулся. Он отчетливо понимал, что в этой черной фигуре ничего страшного не было, да и сам он был давно выше всех страхов, тем более таких ребяческих, как страх, вызванный ночным кошмаром. Но пока он лежал во мраке, переводя взгляд от одного темного угла к другому, каждая мысль о черном силуэте на краю шахты возвращала его в пучину иррационального ужаса. Забрак был слишком истощен, ему не хватало сил, чтобы одолеть это. И его учителя, этой молчаливой, но крепкой поддержки, не было рядом. Тем не менее, Дарт Мол мужественно сохранял терпение. Ситхская гордость не позволяла ему попросить помощи, пусть даже он отчетливо чувствовал, что в таком состоянии тревога и боль точно сведут его с ума. Правда, фантомные боли в отсутствующих частях тела исчезли, как-то странно и внезапно.

Кто-то вошел в палату. Мол медленно повернул голову – и его снова ожидало потрясение. Килинди стояла у его кровати. Наутоланка молча смотрела на него, без злобы или укора, а, скорее, даже с некоторым любопытством. Ну, если она жива в Силе, что тут было необычного? Такая теория успокаивала иридонийца, словно давала опору его пошатнувшейся картине мира.

- Килинди, - прошептал Мол, глядя в потолок. - Как же я тебе завидую. Всем вам.

- Чему завидовать? – холодно проговорила наутоланка.

- Вы ушли чистыми. И Темная Сторона не пробовала вас на вкус…

- Это благодаря тебе, - прозвучал ее ответ, лишенный оттенков любых чувств.