Когда-нибудь чувствовали острый укол бессилия, потому что не можете ничего сделать, ничего сказать или быть полезным и помочь ему пройти через то, что уничтожило смысл его жизни?

Смотреть, как мой брат разваливается на части, было худшим кошмаром, который невозможно описать.

Мне потребовались все силы, чтобы доказать самому себе, что просто находиться рядом, не исцеляя, не залечивая душевные раны, не делая ничего вообще, было достаточно.

Но это совершенно не так.

К тому же страдал не только Джош.

Моя мать казалась безутешной, и отец ощущал всю тяжесть ее горя. А еще Эмма, которую в данный момент утешал Лиам, мой младший брат. Они всегда были близки друг с другом, как брат с сестрой, пусть и не по крови.

Нам с Нейтом оставалось лишь молча охранять Джоша.

Мы садимся по обе стороны от него, где он привалился к дальней стене. Именно там Джош упал в обморок, когда врачи пришли сообщить новость, которой никто не ожидал. Вот где он рухнул, когда пал весь его мир, похоронив брата заживо под обломками шока, боли и потери. Мы сидим неподвижно на одном месте, не двигаясь, что бы ни происходило вокруг нас. Наши руки лежат на его плечах, в тщетной попытке утешить.

Может, ты и не чувствуешь поддержки сейчас или в обозримом будущем, но ты не одинок.

Все дело в том, что Джош как раз-таки одинок.

Его горе принадлежит только ему.

Потеря брата не сравнится с нашей.

Это катастрофа, из которой не выбраться, и мне хочется кричать во все горло, сетуя на несправедливость жизни и злодеяние смерти.

Кажется, проходит несколько часов, хотя, скорее всего, минут, когда Джош поднимается с пола, отбрасывая наши руки, словно прикосновения обжигают его.

— Я хочу ее видеть. Мне нужно ее увидеть.

Дикий взгляд брата бегает по комнате, не останавливаясь ни на ком больше, чем на секунду.

Когда никто не двигается и не отвечает ему, Джош сжимает руки в кулаки и издает нечеловеческий рев. Как будто какое-то безумное яростное чудовище вселилось в тело моего спокойного брата.

Дело в том, что так оно и есть. Отрицание и гнев овладели обычно тихим Джошом и держат его в своей безжалостной хватке.

— Отведите меня к моей жене! — его требование вырывается из груди и рикошетит по каждому в этой комнате. — Я сказал, отведите меня к моей жене, блядь!

Ярость искажает красивое лицо Джоша. Все мы глядим на него в шоке, неспособные найти слова утешения или как-то помочь.

Грудь вздымается, руки трясутся, брат стоит перед нами в неприкрытой ярости. Вены на его шее и лбу резко выделяются на фоне бледной кожи.

Но гнев исчезает так же быстро, как и возник.

Не в силах сдержать печаль, Джош обмякает. Его голова падает на грудь, а голос исполнен чистого горя, когда брат произносит последнюю мольбу.

— Отведите меня к жене. Я нужен ей, она там одна. Лора ненавидит одиночество.

Чувствую, как бьется мое собственное сердце, пытаясь вырваться из груди. Я могу сделать это. Могу дать Джошу шанс увидеть его единственную любовь, хотя бы ненадолго.

Игнорируя всех остальных в комнате, потому что мне нужно сохранять спокойствие и не позволять боли, которую увижу на их лицах, остановить меня, я медленно подхожу к брату и легонько кладу руку ему на плечо.

Он вздрагивает от моего прикосновения, но не отмахивается.

— Пойдем со мной, Джош. Я отведу тебя к Лоре. Просто держись за меня, ладно?

Он не отвечает и не замечает меня, но позволяет медленно вывести себя из комнаты.

Медсестра, сидящая за столом чуть дальше по коридору, замечает нас прежде, чем мы подходим к ней. Женщина встает, сочувствие заливает черты ее лица, и она кивает в знак согласия, прежде чем я успеваю задать вопрос.

— Мистер Фокс? — обращается медсестра к Джошу, и тот поднимает голову. Его затравленные глаза моргают только один раз. — Позвольте проводить вас к жене.

Брат кивает. Одно жалостливое движение его головы, и мы молча следуем за женщиной в комнату, отделенную от коридора.

Остановившись рядом, медсестра снова обращается к Джошу:

— Мы устроили ее поудобнее и убрали все трубки и оборудование, так что она выглядит так, будто спит, — ее глаза находят мои, прежде чем вернуться к Джошу. — Можете находиться там, сколько потребуется. Когда будете готовы, я приду и покажу вам вашего сына.

— Нет. Просто уйдите, я хочу побыть наедине с женой. Уходите оба.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что он должен увидеть своего новорожденного ребенка, но быстрый взгляд на добрую медсестру и легкое покачивание ее головы заставляют меня молча закрыть рот.

— Все в порядке, мистер Фокс. Мы оставим вас на столько, на сколько потребуется.

Она тихонько толкает дверь в тускло освещенную комнату и широко распахивает ее перед Джошем.

Я остаюсь снаружи. Ему это необходимо. Джошу нужно попрощаться без зрителей. Брат должен говорить о своей любви свободно, прикасаясь к коже жены в последний раз.

Это его последняя возможность побыть с женщиной, которую он любил со дня их встречи, когда им обоим было всего по четырнадцать лет.

Любовь должна была сопровождать их в долгой совместной жизни. Наряду с планами создавать что-то новое, строить семью и следовать своей мечте.

Сегодня утром Джош проснулся и поцеловал жену на прощание в теплые губы. Они обсуждали будущее, которое строили, и новую жизнь, которую с нетерпением ждали.

Этим вечером теплые губы Лоры превратились в холодные. Теперь брат будет говорить о будущем, в котором ее не существует, и о ребенке, который никогда не узнает тепла ее рук.

Пока Джош проводит свои последние минуты с женщиной, которая забрала его сердце, когда тот был еще подростком, я займу его место и буду сидеть с его новорожденным сыном.

Буду присматривать за ним, чтобы он не был одинок, и пока его отец не вернется, я сам буду говорить ему, как сильно он нужен и любим.

Жизнь дает и забирает.

Она жестока и несправедлива, и я не понимаю ее, но знаю, что жизнь продолжается, с тобой или без тебя.

Медсестра удовлетворяет мою просьбу и ведет меня к моему племяннику.

Я сажусь рядом с его люлькой, смотрю на копну темных волос, так похожих на волосы Джоша, и начинаю рассказывать ему историю любви.

Историю о застенчивом мальчике и милой девочке, и о том, что ничто, даже смерть, не может погубить их любовь.

Эта любовь сейчас лежит передо мной, с десятью крошечными пальчиками на руках, десятью на ногах, и милым носиком-пуговкой. Их любовь будет расти вместе с малышом, и когда я кладу свой палец рядом с его крошечной рукой, который он затем крепко сжимает своими мягкими пальцами, то обещаю ему, что все будет хорошо. Что его папа и мама любят его.

Что все мы любим его.

Любовь — это драгоценность, это жизнь. Никогда не принимайте ее как должное.

Глава 12

Почти год спустя

Флинн

— Это последние вещи. Точно не хочешь, чтобы я помогла тебе отнести их в машину?

Элайна стоит в нашей теперь уже голой гостиной, уперев руки в бока и оглядывая пространство. Квартира совершенно пуста, за исключением нескольких коробок, стоящих у стены.

— Нет, все в порядке. Можешь ехать. Уверен, Джейс жаждет поскорее тебя вернуть.

— Он хочет, чтобы я осталась с ним на всю оставшуюся жизнь, —подруга показывает мне безымянный палец, украшенный камнем размером с Гибралтар. — Но, думаю, что Джейс способен обойтись без меня еще немного.

Бросаю последние книги в коробку у своих ног, отряхиваю руки о джинсы и подхожу к Элайне.

— Он счастливчик, Лей. Так что иди уже и живи своей жизнью. Не беспокойся обо мне, — протягиваю руки, хватая ее миниатюрную фигурку, и тяну к себе, чтобы обнять. — В любом случае, увидимся в понедельник. Первый день съемок, помнишь? Мне понадобится мой верный помощник, Слэш, чтобы держать меня за руку. Не могу поверить, что мне дали роль в фильме.

— А стоит, красавчик. Я ведь говорила тебе, что наш предел только небеса, — подруга вонзает свои маленькие пальчики мне между ребер щекочущим движением, пока я не стряхиваю их. Девушка безжалостно использует щекотку.

— Ну да, конечно. Посмотрим. По крайней мере, с тем количеством грима, которое мне понадобится для роли, если вдруг разобьюсь или сгорю, всегда смогу сделать вид, что это не я.

Элайна встает на цыпочки и щиплет меня за щеки.

— Не могу поверить, что они собираются изуродовать всю эту красоту. Какой нормальный человек захочет оставить шрамы на лице такого симпатюли?

— А называть меня сипатюлей вовсе не унизительно. Мне казалось, я нравлюсь тебе, благодаря своим обаянию и остроумию.

Лей смеется и шлепает меня по щеке, прежде чем погладить ее рукой.

— А как же. И к тебе это тоже относится, — ее лицо хмурится, и девушка добавляет: — Ну, если ты уверен, что я могу ехать…

— Уверен. Иди и пометь со всех сторон новое жилье с красавчиком женихом.

— Я передам ему твои слова.

— Какие? Насчёт того, чтобы он оттрахал тебя в каждой комнате?

— Нет, насчет того, что он красавчик.

— Вперед. У меня все равно не получится его отбить, ведь парень в тебя влюблен.

Вы не находите этот разговор немного странным? Удивлены, насколько я открыто говорю о своей ориентации? Это не потому, что я признался Элайне в том, что меня влечет к мужчинам. Просто, наконец-то, признался в этом самому себе и решил двигаться дальше. Я называю это — конечно, только мысленно — эффектом Айзека Фокса. У меня еще не было такой же неосознанной реакции на другого мужчину. И судя по тому, что меня возбуждал только Айзек, которого я не встречал с той самой ночи, год назад, похоже, что моя теория верна.

Ах, да, еще спасибо тому факту, что я втихую посещаю психотерапевта. Не только из-за своей ориентации, но и всего остального, включая потерю брата. И мне это помогает. Очень помогает.

— А теперь кыш отсюда. У меня все под контролем. Увидимся в понедельник. Сможешь оценить мое новое жилье.

— Не могу дождаться, — Лей посылает мне воздушный поцелуй и кричит через плечо: — Не забудь оставить ключи консьержу, когда будешь уходить. Даже не смей жаловаться, если они обвинят тебя в смене замков, когда ты уже будешь находиться в дремучем Уэльсе.