Глава 8

Весь мир – театр, а я – лучший актер

Круз

Независимо от того, чем занят мой член, а дел у него хватает, я не могу выбросить из головы то, что произошло в баре. Показалось, будто Харлоу стала другим человеком. В прошлом году она была похожа на того же человека, взяла на себя ответственность, доминируя над ситуацией, выйдя за пределы этой чертовой оболочки.

Хотя я никогда не говорил, что мне это нравится.

Моя голова все еще кружится с того времени, когда ее глаза изменили свою форму, а синий цвет стал мрачным, когда она увидела, как он прошел через эту дверь. Не думаю, что видел что-то подобное. Я никогда не видел, чтобы глаза делали то, что делали ее. Когда она заметила его, там не было ничего. Они были безжизненными, как будто он высосал из них свет. Это испугало меня. Это было настолько хреново, насколько казалось.

А я не пугаюсь.

Я получил эту девушку, Лейлани, которую встретил в баре той ночью, оседлавшую Морти сейчас, так что завтра мне, возможно, придется отмачивать его в ванне со льдом. По какой-то странной причине я не могу выкинуть поцелуй с Харлоу из головы. То, как она схватила меня за шею и прижалась своими губами к моим.

И это пугает меня даже больше, чем взгляд в глазах Харлоу.

Я не боюсь. Я ничего не чувствую. Моя мать – наркоманка, я практически вырос на улице. Мой отец ушел, когда мне было два, я никогда не знал его. Знал только тех мужиков, которые появлялись и исчезали из жизни моей матери. Каждого их них я должен был называть «дядя». Дядя, черт побери. Но последней каплей стало то, что когда мне было десять, один из них сказал, что моя мать отказывается сосать его член, а потому мне придется занять ее место. Я пригрозил ему ножом для мяса, поднял его сумку над туалетом, угрожая смыть ее и перерезать ему горло, если он даже попытается дотронуться до меня. Больше никогда не видел этого урода.

Конечно же, моя мамаша-наркоманка обвинила меня в том, что я разрушил ее жизнь, когда он ушел. Единственное, что ее когда-либо заботило – это наркотики. Она не любила ни меня, ни брата. Она никогда не проявляла ни сочувствия, ни заботы. По большому счету, мы росли сами по себе. Родители моей золовки Беллы брали нас на выходных, чтобы накормить, и часто навещали. Они были нашими соседями и присматривали за нами. Я всегда хотел, чтобы мы могли жить с ними. Не то чтобы мы часто видели мать. В течение дня она спала без задних ног, а ночи проводила на улицах, продавая себя или стараясь изо всех сил с кем-нибудь перепихнуться.

Мы жили в грязи, чувствовали себя грязью, именно ею мы и были.

Грязью.

Чувствам не место в моем доме. Я чувствую то, что хочу чувствовать физически, а не мысленно. Как будто чувствую, что киска этой девушки поднимается и опускается на мой член, и мне хорошо, не поймите меня неправильно, но это так. Мне не хочется целовать ее, касаться ее кожи, ощущать ее губы. Я просто хочу подняться и указать ей на дверь.

Я не показываю эмоций. Не показываю эмоций, но по какой-то причине я нарушил это правило сегодня вечером. Это была смесь эмоций. Взгляд Харлоу, то, как она была напряжена, как смотрела на меня, как она... Поцеловала меня. Я не был готов к этому.

Я не готов к чему-либо, что связано с Харлоу, но на один момент... на один дурацкий момент, из-за которого меня передернуло, она позволила ему называть себя «деткой» и даже глазом не моргнула, когда он это сделал. Не было чего-то вроде «не называй меня малышкой», она просто позволила ему сказать это. Слово, которое она ненавидит, нет, позвольте мне перефразировать это... которое она чертовски презирает. Я машинально называю ее так почти каждый день, и каждый день она поправляет меня своим учительским тоном, будто отчитывает ребенка. Но не с этим кретином, будто он произносил другое слово. Когда же это говорю я, ее глаза мечут молнии. Серьезно. Такое впечатление, что это слово – яд. Я не понимаю этого. Я не понимаю ее.

А я должен?

Я не могу кончить. Чем быстрее девушка двигается на мне, тем больше думаю о сегодняшнем. Я должен просто сымитировать его, но черт, как же это сделать в презервативе? Здесь темно, поэтому я должен, по крайней мере, попробовать.

– О, Круз, ты такой чертовски большой. Это оно, малыш. Дай мне то, что я хочу, – задыхаясь, она просит трахать ее жестче.

Это ничего не меняет в моих мыслях. Грязные словечки, которые она говорит, на самом деле только лишают меня желания, к тому же я даже ничего не делаю. Бога ради, это она меня трахает.

– Ты близко, Круз? Я скоро кончу, малыш. Вот оно. О боже, да! Да! Да!

Я точно слышал это раньше. Много раз, но я собираюсь применить свои актерские способности.

Готов.

Начали.

– О да, детка. Я уже близко. О, Боже, да!

Я поднимаюсь и опускаюсь, раз, два раза, вот и весь спектакль, ребята.

Подделал.

Даже через миллион лет я бы не подумал, что мне придется имитировать оргазм с кем-то, похожим на нее. Отличная грудь и задница. Я заслуживаю аплодисментов за это выступление. Даже «Оскара». Ей нужно слезть с меня, а не утыкаться лицом мне в шею. Мне нужно вытащить Морти и бежать в ванную комнату, чтобы смыть пустую резинку в унитаз.

Мне как-то удается выбраться из-под Лейлани, практически соскальзывая с кровати на пол. Я почти чувствую необходимость бежать в ванную.

– Куда ты, малыш? – она говорит страстным голосом.

Она зовет меня «малышом». Меня тошнит.

Забавно.

– В ванную. Я не очень хорошо себя чувствую, так что... Эм... это было весело. Ты же знаешь, где находится дверь, верно? – я даже не даю ей возможности что-либо сказать, и не оглядываюсь на нее, когда в сущности просто говорю ей проваливать. Моя голова сейчас не там, где должна быть. Она должна быть между ног этой цыпочки, но я чувствую, что поступил правильно.

Я прислоняюсь к двери ванной для поддержки, щелкаю по выключателю и резко срываю презерватив с члена, как лейкопластырь. Я не могу сдержать вздох.

Прости, Морти.

Жду, пока не раздается звук закрывающейся двери и, выдохнув, чувствую себя прекрасно как никогда. Вода, которую я плескаю себе в лицо, одновременно шокирует и лишает дыхания, я понимаю, что мне нужно на воздух. Понятия не имею, есть ли кто-то дома. Не слышно никаких звуков из гостиной или хлопанья дверей. И не слышно шлепков по телу. То, что произошло в комнате, отвлекло мое внимание. Это маленькое свидание не удержало мой интерес надолго, чтобы понять, что происходит, если вообще что-то происходило в моем доме. Мысли о Харлоу занимали все место. Из того, что я знаю, в гостиной сейчас может быть хоть сотня человек. Не то, чтобы мне не было все равно.

Я распахиваю дверь ванной и, пройдя в свою комнату, натягиваю шорты. Сейчас слишком жарко, чтобы надевать что-то еще.

Дом тих и темен. Не думаю, что здесь кто-то есть. А если и есть, то потеряли сознание. Я выхожу на веранду, соленый воздух ударяет мне в ноздри. Закрываю глаза и, сделав глубокий вдох, провожу руками по своим непослушным волосам. Опираюсь на перила веранды, чешу подбородок, чувствуя щетину, и задаюсь вопросом, почему Харлоу отреагировала таким образом на этого парня.

Чед Нокс.

Имя, которое Харлоу прошептала во сне несколько дней назад.

Почему той ночью, обращаясь к нему сквозь сон, она говорила, что ей жаль?

– Я вижу, ты остался один.

Вздрогнув, я подпрыгиваю, услышав ее голос. Поворачиваюсь к Харлоу, сидящей в кресле рядом с дверью, ведущей в дом. Ее лицо затеняется выступом маленького навеса, который прикрывает раздвижную дверь. Девушка завернута в одеяло, как в кокон, и все, что я вижу, это пальцы, выглядывающие из-под него.

– Господи, ты чертовски меня напугала.

Прижимаю руку к груди, как раз над сердцем. Оно колотится, мне нужно немного времени, чтобы отдышаться.

– Что, черт возьми, ты делаешь здесь так поздно? Где все? – я игнорирую ее прошлый вопрос. Может быть, она забудет, о чем спрашивала меня, и я смогу притвориться, будто этого никогда не было.

Медленно подхожу к месту, где она сидит, но останавливаюсь и, повернувшись, опираюсь спиной на перила.

– Кровать, – отвечает она прямо.

Между нами возникает неловкое молчание, и я действительно не знаю, что сказать. Подождите, зачеркните это... Я много чего могу сказать. Миллионы вопросов разрывают мою голову, но я решаю не задавать их сейчас. Стараюсь не смотреть в ее сторону, хотя мне любопытно узнать, который час, и почему, пока все остальные спят, она бодрствует и торчит здесь.

– Так почему ты здесь? – спрашиваю я.

Она вздыхает и встает с кресла. Свет луны и один уличный фонарь позволяют видеть ее лицо. Сверху ее волосы вьются, а кончики касаются лица. На ней очки, они слишком горячие для учительницы.

Чертовски сексуальные очки.

Когда она подходит ближе, я могу видеть ее глаза. Они покраснели, а на щеках следы слез, и мне хочется схватить ее и спросить, что случилось. Что случилось сегодня вечером? Почему она поцеловала меня? Но я играю роль, роль человека, которого ничего не волнует. Мне нужно свести свои вопросы к минимуму.

– Я не смогла уснуть, – говорит она, притворно зевая.

– Почему?

Харлоу плотнее закутывается в одеяло, подходит, чтобы встать рядом со мной:

– Было слишком шумно.

Я не следую за ней. На улице тихо, как в церкви. Улицы пусты, все остальные спят. Спросил, какой шум не давал ей спать. Еще один момент молчания накрывает нас, пока я не понимаю, что же могло помешать ей заснуть.

Твою мать!

– Шум, доносящиеся из-за стены моей комнаты. Вообще-то, со стены упала картина. Ударила меня вот сюда.

Она указывает на свой лоб, и я вижу небольшую красную шишку, которая уже сформировалась. Мое лицо вспыхивает.

– Я встретила твою подругу... Лейлани, да? Столкнулась с ней, когда она уходила.

Так и знал. Девушка была страстной и чертовски громкой. Наши с Харлоу комнаты находятся рядом. Наши кровати упираются в одну и ту же стену с разных сторон, это из-за меня на нее упала картина. Ладно, не из-за меня, из-за девушки.