— Ты боишься. Ты не можешь отстоять свои взгляды, свой образ жизни. Сам не знаешь, что не веришь в себя. Вряд ли ты останешься среди нас…

Кобра оторопел. Угроза смерти нависла над ним, и даже ниже, чем недавно в темном переулке.

— Почему? Я же анархист, — Кобра сорвал с себя куртку, демонстрируя черную футболку со знаком анархии.

Кэно сел на стул и вновь взглянул в глаза парня. Кобре начало казаться, что матерый террорист видит его всего насквозь и что перед ним невозможно скрыть ни одной своей мысли.

— Мало быть анархистом, чтобы вступить в наши ряды, — заключил лидер «Черных драконов». — Говорить легко. А мы действуем. Мы перевернем этот мир. Анархизм — это целое учение, философия, состояние души. А ты ничего не видишь дальше понятия «безвластие». Ты не подходишь нам.

Кобра сосредоточился. Страх готов был разорвать его безумствующее сердце. Нужно было продолжать бороться — но знать бы, как…

— Что будет со мной, если я не подхожу?

— Отпустить тебя мы не сможем — ты сильно много знаешь о нас. Придется тебя убить, — проговорил Кэно, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Он уже клал руку на рукоять ножа.

Кобра почувствовал, будто все его внутренности скрутило в один тугой узел, холодный пот окутал под одеждой все тело, к горлу подступила тошнота.

— Стойте! — закричал он со слезами на глазах. — Не надо! Если я ничего не знаю об анархизме, то я очень хочу узнать! Я и статью Вашу читал! Я хочу научиться быть одним из вас!

Кэно опустил руку.

— Почему тебе это так важно? Боишься смерти, слабак?

— Нет. Мне нужна свобода. Свобода и авторитет. Если бы у меня была свобода, — все еще рыдая, Кобра перешел на крик, цепляясь за последний шанс отстоять себя, — я бы не стал на этот проклятый путь наркоторговли!

Лицо Кэно ничуть не изменило каменного выражения. Кобре начало казаться, что у этого жестокого человека вообще отсутствуют эмоции.

— Ты не сказал ничего нового, — заключил Кэно и встал в центре комнаты, глядя в потолок. — Если бы у нас была свобода, все мы жили бы по-другому.

Синяя лампа дневного света озаряла изувеченное лицо анархиста, и Кобра пристально вгляделся в глубокие старые шрамы. От правой брови не осталось почти ничего — она была рассечена в четырех местах.

— Что у Вас с лицом? — нерешительно поинтересовался Кобра.

— Получил ранение в Афганистане, — не глядя в его сторону, ответил Кэно.

— Вы были в Афганистане? — удивленно переспросил парень.

Кэно опустил голову и тихо ответил:

— Проездом.

— Я прошу Вас помочь мне! — казалось, Кобра начал сходить с ума от страха и отчаянья. — Вытащите меня из этого омута! Я умоляю…

— Ты сам выбрал эту участь, — сурово проговорил Кэно, — а теперь бежишь от нее. Слабак. Сам-то колешься?

— Нет! — резко ответил Кобра, показав вены. — И не собираюсь!

— Ну, хоть в чем-то ты поступил правильно. А откуда такая страсть к восточным единоборствам?

Кобра немного успокоился и заговорил увереннее:

— Сначала хотел научиться постоять за себя. Теперь совершенствую свои навыки. Мечтаю испытать их в реальных условиях. Это в «Karate DoJo» я взял себе псевдоним Кобра.

Кэно саркастично улыбнулся:

— Случайно не потому, что оружие кобры — яд? А что касается твоих навыков… Хм… Ночью уже испытал. Не впечатляет. Ты весьма слаб духом. И ты нервничаешь, потому что не хочешь слушать эту правду.

— Знаешь, — помолчав минуту, продолжил он, — я позволю тебе остаться. Но только потому, что знаю, что иначе ты пропадешь.

— Вы что, просто пожалели меня? — спросил Кобра с надеждой в голосе. Это была безумная надежда на то, что в душе террориста еще осталось хоть что-то человеческое.

— Лишь потому, — ответил Кэно с укоризной, — что ты хотя бы на словах анархист. Иначе я бы тебя зарезал без разговоров. Надеюсь, среди нас ты поумнеешь.

Он выключил в гараже свет и ушел, заперев за собой дверь. Кобра остался наедине со своими мрачными мыслями.

* * *

Тяжелая дверь отделанного дубом кабинета распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Одним шагом Кэно оказался в кабинете и закрыл дверь за собой, хлопнув ею так, что она еле удержалась на петлях. Он одновременно выхватил оба ножа, раскрутил их в руках и метнул в стену. Он стоял молча, тяжелое глубокое дыхание его походило на рычание разъяренного зверя, кровь била в голову, гнев во взгляде и оскал желтоватых зубов вселяли ужас. Кира прижалась спиной к спинке стула, утратив дар речи.

— Что произошло? — крикнул Джарек.

Кэно положил в рот сигару и клацнул зажигалкой:

— Он ничего не слышал о «Красном драконе» и тем более об этом гребаном Мавадо! — Кэно затянулся. — Ничего.

— И что ты намерен делать? — поинтересовался Тремор. — Устранишь его?

— Вряд ли, — покачал головой Кэно и выпустил дым через нос. — Он прокричал: «За анархию!». Так? Мы никогда не убивали своих сторонников. Он такой же обиженный жизнью, как и мы. А если он — еще одна сломанная судьба, то это не могли быть пустые слова. К тому же, пацан занимался восточными единоборствами. Бойцы мне нужны позарез.

Кэно сел в кресло и схватился за голову. Кира глядела на него с негодованием. Она встала из-за стола, подошла к вожаку и начала нежно гладить руками его усталые плечи и спину.

— Ну почему ты так нервничаешь? — сочувственно прошептала она. — Что такого произошло?

— У меня давно нервы ни к черту, детка, — промолвил Кэно, перебросив сигару в зубах из одного уголка рта к другому, — а теперь… Я, похоже, не отвечаю за себя. Меня на хер вымотала эта война с «Красным драконом». Три года резни! Три года в крови и в дерьме, мать моя женщина! Я так устал…

Руки Киры ласково опустились на его мускулистую грудь.

— Но ведь ездили в Стерджис, — девушка пыталась ободрить его, успокоить, чтобы он перестал так себя изводить, — отдохнули? Ведь было хорошо? Как по мне, я могу сказать с уверенностью: такие дни стоят целой жизни. Ради них стоит жить!

Воспоминания о байкерском слете сделали свое дело — Кэно даже заулыбался.

— Было круто… — согласился он, но тут же вновь помрачнел. — А потом все сначала. Замкнутый круг. Я теряю время, я теряю людей… Сколько ребят гибнет! И за что?!

— Ты и вправду устал, — отметила Тасия. — Эта война измотала даже тебя.

Все погрузились в уныние. От жестокой резни устали все. Казалось, этому аду не будет конца.

— А помните, как последний раз дрались? — злобно усмехнулся Тремор, пытаясь разрядить обстановку. — Их толпа, а нас пятеро! И тут из-за угла с криком: «Smoke on the water, Fire in the sky!» — выскакивает Безликий и укладывает половину из огнемета! Стоит — довольный, и тут замечает: «Что-то у огнемета резервуар дымится…». Кэно смотрит на него, охреневая. «Ты идиот! Выкинь его на хер! Сейчас рванет!». Ну, Безликий же послушал Кэно — выкинул свою цацку в самую гущу врагов. Полздания разворотило к херам! Класс!

Кэно хрипло засмеялся. Кира тоже чуть заметно улыбнулась, чувствуя, что ему стало легче.

— Ты еще тогда надел мне на безымянный палец кольцо от гранаты, — вспомнила она.

— Но Безликий, конечно, дал жару! — не мог угомониться Тремор. — Брат, как ты вообще стал таким психом-взрывателем? Что, мать твою, тебе приснилось?!

— Ну, как вам сказать? — заговорил Безликий, скромно молчавший все это время. — Я ж родился и вырос в небольшом поселке в России. Вроде прекрасная местность: лесок, речка… Проблема в том, что там осталось до хрена снарядов после Второй мировой. Мне было около двенадцати лет, мы с пацанами постоянно бегали в тот лес, и однажды нашли мину. Долго рассматривали, пытались разобрать, пока мне в голову не стукнула бредовая идея: «А давайте ее подожжем». Распалили костер, значит, кинули эту хреновину туда, сидим час — ни черта! Тут кого-то из пацанов домой позвали, мы с ним ушли. Только вышли из лесу — она там, сука, как рванет! Тогда никто не узнал, что это мы, только слухи ходили о том, что какие-то придурки мину подожгли. А вот потом… На речку с теми же пацанами пошли — раков ловить. Я нырнул, смотрю — хреновина какая-то между камней. Достаю — граната. Стою, спрашиваю: «Пацаны, чего делать?». У них на лицах ужас. «Ты придурок! Выкинь ее на фиг!». Я в реку кинул… Потом, помню, стоит передо мной злющий мужик из МЧС, допрашивает: «Где ты ее взял?». Я показываю на кратер, где раньше дно реки было: «Там». Он: «Где именно?». Я весь дрожу от страха: «Ну, вон там». Он как заорет на меня: «Малой! Ты что, не вкурил, что где ты взял «там», это все теперь здесь!». Тогда мужик один — бывалый военный — заступился за меня. «Ты чего, не понимаешь, что пацаненок ни в чем не виноват?» — говорит. Меня отпустили. Кинул мне этот из МЧС вслед: «Иди уже, террорист». Местность потом взрывчаткой чистили… А я… Да что я? Все любят смотреть на огонь, так? Я всего-навсего люблю его чуть больше, чем все остальные. Всего-то.

— А огонь любит тебя, — с иронией улыбнулась Тасия. — Вот вспоминаю, каким ты пришел к нам в клан… Ты был тем еще красавцем! Завидная фигура, светлые волосы, быстрые зеленые глаза… А теперь? Куртки и свитера под горло или шарф и перчатки при любой погоде и закрытое всем, чем можно, лицо. Из-за любви к огню и взрывам все тело в шрамах и ожогах — сказать, что у вас с ним страстный роман, значит не сказать ничего! Никогда не жалеешь?

— Ничуть, — сипло утвердил Безликий.

— Что тебя удивляет? Каждый из нас, — грустно заключил Кэно, — здесь по-своему дурью мается! Каждый по-своему сходит с ума.

— Кэно, а что с этим белобрысым будем делать? — спросил Джарек.

— Обучать его,— приказал главарь. — А что?

— А он справится?

— Не справится — подохнет, не захочет дохнуть — справится! А нам… надо что-то менять, — бросил Кэно и вышел из кабинета.

Хотелось выпить. Но ему почему-то было тошно.

Только ему было известно, насколько эта война на самом деле измотала его. Лишь он один знал, как он устал — от всего мира, от самой жизни.

7. Ставки сделаны!

— «Хотя под анархизмом обычно понимают насильственное, антигосударственное движение, на самом деле анархизм — намного более тонкая и полная нюансов традиция, чем простая оппозиция государственной власти. Анархисты противостоят идее о том, что власть и доминирование необходимы для общества, и вместо них предлагают более кооперативные, анти-иерархические формы общественной, политической и экономической организации». Л. Сьюзан Браун, «The Politics of Individualism», стр. 106», — дочитав цитату, Кэно подкинул газету вверх, и она упала посреди стола, на ее страницах проступили пятна от разлитого на столе пива. — «Веселый Роджер» прямо пытается изобразить нас в хорошем свете!