— Отречься от всего, что было? — с укоризной спросил мужчина.

— А как еще я мог?! — Кэно понуро уставился в пол и заговорил честно: — Я же ублюдок. Я сын серийного убийцы, а мать умерла от наркоты. С пяти лет по сути преступник, вор. Совсем обычный, если не считать того, что я убил своего отца. И ты хочешь, чтобы я всем это рассказал? — он перешел на крик, дикие глаза налились кровью: — Да я проклинаю свое прошлое и своих родителей!

Клык со всей силы ударил его в плечо.

— Кем бы они ни были, они тебе жизнь дали! — продиктовал он.

— Не могу сказать, что я им благодарен! — метнув на мужчину безумный, будто не от мира сего, взгляд, заявил Кэно.

Ковбой ударил его еще раз, на это раз по ребрам слева. Парень хрипло застонал.

— На самом деле, я подозревал, что так ты и ответишь. Дальше я угадаю: по этой причине ты и закинулся. И это ведь не в первый раз?

Кэно осознавал, что выбора не было — Клык бескомпромиссно требовал честного рассказа о его бесславной жизни в Перте.

Жизнь в столице Западной Австралии, куда он перебрался навсегда после убийства отца, была вполне сносной даже для того, кто ночевал на улице. Рядом всегда был Индийский океан, на пляже можно было и спать, и зарабатывать — как местные, так и туристы охотно давали деньги за игру на гитаре, а могли даже купить приличную еду и выпивку. Для Кэно, который к тому же приобрел определенные навыки в воровстве и уличных драках, жизнь на улицах Перта вовсе позволяла ни в чем не нуждаться. Боганы — простые грубые работяги с приличными заработками — ежедневно стекались к обилию пабов и к шести вечера уже достигали кондиции. Чаще всего грабить их не составляло труда, но когда ловкости рук все же оказывалось недостаточно, Кэно вполне успешно пускал в ход кулаки. Некоторые рабочие мужики даже восхищались такой смелостью уличного карманника.

Он тратил деньги на тренировки в тирах, а также часто дежурил под окнами школы дзюдо, пытаясь запомнить выполнение приемов. Парень практически каждый день отжимался, чтобы укрепить кулаки, и отрабатывал удары на стволах деревьев. Часть скромных честных и преступных заработков Кэно пытался отложить на покупку огнестрельного оружия, но обычно спускал их на «траву», когда накатывало отчаяние. А оно неизбежно возвращалось, всегда возвращалось. Перед ним вставала истина о том, что у него нет никакого будущего, и он смирялся с этим, убежденный, что так и полагается ублюдку. И он искал способ расслабиться, чтобы иначе взглянуть на свое положение вне жизни — по крайней мере, он был вне подчинения власти, всех представителей которой Кэно считал кончеными уродами. И, по крайней мере, от него эти твари никогда не дождутся ни цента налогов, до самого конца его неизбежно короткой, но вольной жизни.

Через полтора года Кэно стал завсегдатаем митингов против действующего правительства. И ему было совершенно не важно, какое отношение правительство могло иметь к регулярным лесным пожарам и другим экологическим бедствиям. Главное, что был повод и возможность послать их всех на хер. В его мечтах Австралия могла однажды стать подобием пиратской страны без власти, но с собственным уникальным кодексом чести. Кэно слышал, что в США есть такие «Черные драконы», которые тоже ненавидят любую власть, и нередко мечтал о том, чтобы они пришли в Австралию. Тут они, как ему тогда казалось, могли построить свой новый мир.

На одном из таких митингов он познакомился с боевой девицей по прозвищу Гиена. Она была старше его года на четыре, на что было начхать и ему, и ей. Она носила обтягивающие кожаные брюки с цепями на поясе и рваную майку в стеку, а ее черные волосы были растрепаны в актуальной тогда рокерской прическе. Той же ночью, после того, как пришлось в мыле уходить от полиции, разгонявшей забастовку, они вместе нагишом купались в океане, целовались и, конечно же, не остановились на этом. Впрочем, страсть не обернулась разочарованием, и после той незабываемой ночи они промышляли на улицах вместе, преступным дуэтом.

C Гиеной через какое-то время Кэно пошел дальше «травы», все с теми же целями — чтобы расслабиться и посмотреть на мир чуть с меньшей ненавистью. В портовом городе контрабанда была обычным делом, и достать практически что угодно не составляло проблемы. Вскоре парень перепробовал практически все известные психоделики, пару раз дошел до мета, но, к счастью, дальше кокаина заходить уже не стал. Кэно, желавшему стать сильным бойцом, было, что терять, в отличие от совершенно лишенной тормозов Гиены, давно пристрастившейся к героину. И хотя употреблять ему хотелось постоянно, у него было достаточно силы воли, чтобы долго держаться чистым.

Преступный дуэт жил в свое удовольствие, которым были, как по классике, секс, наркотики и рок-н-ролл, но с добавлением воровства, разбоя, драк и антиправительственных митингов. Гиена была прекрасна под кайфом и в такие моменты заражала любовью к жизни, и не важно, что любовь эта была искаженной. Вера в то, что все, что происходит, действительно прекрасно, была необузданно притягательной. Все переломалось сокрушительным ударом жизни в один день, когда парень проснулся на пляже с холодным мертвым телом на руках. Очевидно, Гиены не стало из-за передозировки. Боль и отчаяние накатили с такой силой, как никогда прежде. Теперь в душе образовалась пустота, отчего эту самую душу поглотил холод. Вернулось осознание никчемности жизни, в которой нет желаний, стремлений и целей.

Кэно не знал, что делать. Он просто ушел с пляжа, оставив Гиену там, навеки умиротворенную и прекрасную. Он весь день бежал, бежал как можно дальше от этого пляжа, бежал на окраины, бежал, сколько было сил. Он не возвращался в город несколько дней, а когда вернулся, еще не меньше месяца жил одной лишь игрой на гитаре. Парень чувствовал, что у него нет ни сил, ни внимательности, чтобы воровать. И все же в итоге он вернулся к этому бесславному ремеслу, и снова ради психоделиков. Ради встречи с судьбой лицом к лицу, как мог бы объяснить теперь Кэно эту потребность в изменении состояния сознания. Он силился держаться и без допинга, но все равно раз за разом его одолевало желание почувствовать ослепительную ясность. Кэно сам не ожидал, что эта жажда снова нагонит его после вступления в ряды «Черных драконов». Что не так было с этим кланом? Ничего. Просто мир оказался сложнее, чем виделся в мечтах. Да и мечты стали не призрачной надеждой, а приземленной конкретной целью, за которую нужно было приносить реальные жертвы. Громадные жертвы. А Кэно так и не чувствовал, что такой ублюдок как он, сможет внести вклад в реальное мужицкое дело войны за свободу.

— Мне хотелось этого каждый гребаный день здесь! — признался он ковбою, кончив свою исповедь. — Только так я могу вернуть это чувство, словно я чистый, свободный, и могу все, что угодно делать со своей жизнью! Мне это было нужно не для того, чтобы смотреть, какими цветами может переливаться солнце или чтобы увидеть музыку потоком света. Мне нужно это чувство! Что я не конченый! Что мои корни и моя жизнь – это все херня. Все это кажется ничтожным! И тогда я знаю, зачем мне жить. Я начинаю верить, что стоит жить дальше, несмотря на все мои косяки. Это украсило мои страдания. Все, что когда-то было плохо, стало прекрасным, потому что в этих страданиях я стоял, как спартанец!

Клык ударил его еще раз, засветив кулаком в зубы. Кровь сорвалась с разбитых губ на крепкий загорелый торс, блестящий от пота. Кэно поднял на наставника светло-карие глаза в ожидании очередной заслуженной кары, но вместо нового удара ковбой достал ключи от наручников. Он освободил парня, сел рядом с ним на паркетный пол и по-отечески обнял воспитанника.

— Не воспевай страдания, — продиктовал он задумчиво и мрачно. — Они еще покажутся тебе мелочью. В жизни им нет предела. И если мы знаем это, то все мы в ней спартанцы. А у тебя мозги есть, и неплохие — это осознание будет с тобой и без психоделиков. Тем более не стоило мешать с алкоголем. Все могло закончиться.

Кэно с болью в глазах оскалил окровавленные зубы:

— Может, я хотел помереть, видя мир таким, как в Перте! И себя тоже! Чтобы на скорости сердце остановилось, когда я въезжаю в закат! Мордой в грязь — и в Вальхаллу!

— Я могу понять это. Но ведь и эта идея пришла к тебе не просто так.

Парень задумчиво уставился в одну точку:

— Когда-то я воображал себя пиратом по прозвищу Пушечное Ядро…

— Так вот откуда тот «коронный» прием, который ты пытаешься лично от себя добавить в синъицюань, — усмехнулся ковбой, но Кэно его будто и не услышал.

— Теперь мне стоило бы сменить прозвище на Пушечное Мясо. Уйти о этого я не смог. Это судьба? Если не въехал в закат, то умру на передовой. Из тех, кто меня страховал, когда за нами увязались копы, Черный Ангел остался в живых, а Саттар — нет. Морихей считает, что я могу стать лучшим, потому что все вы можете дать мне лучшее. Но если мне суждено погибнуть, все это мне не поможет!

Клык глубоко вздохнул:

— Ты боишься умереть?

— Да нет… — махнул рукой Кэно.

— Все боятся, — твердо перебил его наставник. — Если кто-то говорит, что не боялся на войне — пусть не заливает. Я офицером прошел всю Корею. От Пусана до самого Пхеньяна и обратно. И каждый день было страшно, как в первый. Это значит, что ты хочешь жить. А это главный залог выживания, остальное все херня. Хочешь жить — выживешь.

Кэно несколько минут молчал, размышляя над его словами. Он тягостно выдохнул, прежде чем продолжить:

— Смерть меня не пугает. Просто… Меня устраивает, что у меня две ноги, две руки, что голова целая и все остальное. Я слыхал, как взрывом полтела отрывает…

Клык сильнее сжал руку на его плече и, склонившись к самому его уху, сквозь стиснутые зубы проговорил, как отчеканил:

— Это правда. Это еще страшнее, если покалечат. Но мы тут все без соплей. Если такое страшное ранение — проси кого угодно, и любой из нас поможет тебе оборвать мучения. Мордой в грязь — и в Вальхаллу.