— Я осиротел в очень раннем детстве и большую часть жизни провел на улицах Детройта в нищете. Я воровал все, что попадалось под руку, чтобы выжить. Из простого карманника за эти годы я превратился в опытного вора и взломщика. Помню, в целях самообороны собрал какое-то пневматическое оружие, похожее на пистолет, из того, что валялось на свалке, в основном из сантехнических запчастей. Эта самопальная пушка могла стрелять патронами тридцать второго калибра. Позже удалось приобрести настоящий пистолет — в Детройте высокий уровень преступности, и подобные вопросы решаются там в два счета. Но после одной перестрелки с полицейскими я подумал: «С меня хватит. Нужно кончать с этой жизнью, которая вынудила меня идти наперекор закону. И никто не будет даже слушать меня, когда я скажу, что другого способа выжить у меня не было». Я приобрел поддельные документы на имя Майкла Хэндрикса и пошел на контрактную службу. Мне обещали, что после пары-тройки миссий я буду свободен, буду жить на заработанные деньги. А сейчас… Лучше бы я гнил в тюряге особо строгого режима, чем смотрел, как здесь делают пепельницы из человеческих черепов — из черепов моих товарищей! Я малодушно думал о дезертирстве, но понял, что я не смогу оставить тех, с кем сражался за жизнь плечом к плечу. Можно осудить меня за то, что я жил жизнью преступника, но неужели все то, что со мной было здесь, не докажет, что я все искупил? Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых.

Лейтенант Майкл Хэндрикс окончил свою исповедь и протер пальцами серебряный крест, прикрепленный к ремешку наплечника бронежилета. На грудной секции его бронника была выведена маркером кривая надпись «Sexiest man alive».

— А что ты скажешь о себе, капитан? — обратился он к лидеру группы Тревору Гаррету.

— Я? Я мало что помню о своем прошлом. Единственное, что прочно засело в памяти — война. Я стал солдатом в семнадцать лет. Спецслужбы обучили меня владеть любым оружием, управлять всем, что ездит и стреляет, ну, или хотя бы делает одну из этих двух вещей. Я был агентом элитного спецподразделения, занимавшегося борьбой с наркоторговлей и терроризмом. Мы действовали в штате Нью-Йорк, вся информация о нас была строго засекречена. За год мы дали внушительные показатели. Но однажды засветили свои рожи в каком-то супермаркете — зашли купить пива прямо со всей своей экипировкой! За такой проступок нам выдвинули условие: или катитесь на все четыре стороны света, или держите те же показатели, но колесите по всей стране. Естественно, долго мы не продержались. Спецподразделение было распущено, нас всех спихнули кого куда. Я оказался здесь. Только сейчас уже не важно, кто из нас как здесь оказался. Только бы выжить и вернуться. Мы уже четыре гребаных года здесь! Чего только не было за эти четыре года?!

— Кстати, Тревор, ты так и не рассказал о смерти Уолтера, — перебил Гаррета сержант Джек Марстерс.

— Ты уверен, что хочешь знать?

Сержант кивнул.

— Его накачали наркотиками и срезали всю кожу. Когда действие наркотиков закончилось, умер от болевого шока.

— А как ты узнал, что это Уолтер?

— Среди обрезков кожи был его жетон… Сука! Я не могу поверить, что из целого отряда нас осталось трое. И почему вообще мы здесь? Это не наша война! Сказать честно, я тоже помышлял о дезертирстве. И остался по той же причине. Я уже ни в чем не уверен. Связи нет. Подкрепления нет. Боеприпасы на исходе. А жить, сука, хочется все так же!

Капитан встал и с удрученным видом удалился. Ему хотелось побыть наедине с собственными мыслями.

Тревор Гаррет присел на обрыве, опутанном серебристыми нитями лунного света. Его одолевало чувство небывалой тоски. Он смотрел вокруг, прижав к своей мускулистой груди холодный ствол штурмовой винтовки, видел вдали заброшенные деревни, разоренные войнами… Луна была не такой, как всегда, светила трепетно и маняще. Тревору не нравилось здесь. Здесь все было ему чуждо. Да и в США его вряд ли кто-нибудь ждал… Но зачем все это? Почему все проблемы должна решать грубая сила? И зачем было ввязываться в чужую войну? Здесь не было ничего родного, ничего ценного ни для кого из оставшихся в живых «беретов». Потому в сердце и стыла такая безнадежная слезная грусть.

Он, капитан Тревор Гаррет, исполнял здесь фальшивый долг перед фальшивой родиной, под фальшивым именем. А настоящее имя? Уже прошло больше десяти лет, как у Тревора его не было. Было только прозвище, под которым в США его знали свои. И это кодовое имя — Кэно.

В 1969 году Черный Ангел по приказу Уехибы сделал ему поддельный паспорт на имя уроженца Тасмании Тревора Гаррета, приписав ему при этом год, и отправил Кэно на службу в Форт-Кэмпбелл. Перед отбытием на военную базу Морихей сказал ему:

— Ты хотел обучиться военному делу — ты получишь лучшее обучение. Ты говоришь о безрассудстве власти, о войне, о боли, которую причиняла тебе жизнь. Вот и узнай, что такое на самом деле безрассудство власти! Узнай, что такое война! Узнай, что такое настоящая боль! Тогда ты смоешь с себя прошлое. Ты перестанешь быть ублюдком — зато будешь героем. И тогда расскажешь нам, как тебе это понравится.

Сейчас Кэно казалось, что за этими словами стояло непреодолимое желание Морихея избавиться от него. Да неужели японец боялся, что новым лидером будет Кэно? И этот человек пытался построить анархизм! На свободе и авторитете!

— Уж не это ли пророчил Клык, мир праху его? — раздумывал Кэно, потирая ладони, покрытые мозолями от оружия. — Предательство. Мастер, готовивший меня, стал вдруг опасаться за собственное теплое место — и сдал назад. Иначе какой резон гнать из клана лучшего бойца? С чего бы еще я оказался в такой гребаной глухомани? Хер с ним! В таком случае нужно выжить хотя бы ему назло! А потом прикончить его самого. Только сначала заставить его сознаться в том, что ему был за резон. Ну, уж об этом я позабочусь. Хотел сделать из меня идеального убийцу — ты свое получишь!

Кэно решил, что сходит с ума. Да что еще можно ожидать после всего пережитого? Трупы, лишенные кожи; пепельницы из человеческих черепов; куски исковерканной плоти и костей, остающиеся после взрывов; двое девятилетних арабских мальчиков, расстрелявших из автоматов американского военного; молодой снайпер, которому выкололи глаз, смотревший в прицел, и отрезали указательный палец, нажимавший на курок… Список увиденного здесь за четыре года можно было продолжать. Отсюда невозможно было выйти прежним человеком, никто уже не сможет вправить искалеченную войной душу! И теперь эти трое, оставшиеся в живых, жили одним — безумной жаждой мести. Мести за погибших друзей, мести за собственные сломанные судьбы.

— Морихей хотел, чтобы я понял, за что он борется. Что ж, я понял! Я, сука, понял — в таком мире жить нельзя…

— Тревор! — услышал Кэно бешеный крик Джека Марстерса.

Схватив штурмовую винтовку, Кэно бросился бежать к боевым товарищам. Послышались два выстрела и крики на арабском языке. Четверо арабских боевиков в камуфляжных штанах и куртках, с лицами, закрытыми пестрыми платками шемахами, обступили Майкла и Джека. Кэно прицелился и приготовился стрелять, когда один из боевиков схватил Джека и приставил пистолет к его виску. Он что-то прокричал на арабском, из чего Кэно понял только три слова: «оружие» и «он умрет». Второй боевик поставил ногу в высоком военном ботинке на грудь раненому Майклу Хэндриксу и направил дуло автомата на его лицо. Кэно осторожно положил штурмовую винтовку на землю, глядя в глаза араба. Он видел, как эти глаза забегали от волнения. В мгновение ока Кэно выхватил из ботинка нож и метнул его прямо в шею боевика, и тут же с разбегу в прыжке ударил ногой в голову второго, прежде чем тот попытался прикончить Майкла.

— Кто-нибудь, прикройте меня! — закричал Кэно, схватив свою винтовку.

Майкл вскочил на ноги и схватил пистолет убитого боевика. В этот момент раздалось еще несколько выстрелов.

— Нет, — послышался глухой предсмертный хрип Марстерса, и сержант упал, закрывая рукой раны на груди выше бронежилета. За несколько секунд его не стало, но изо рта продолжала струиться темная густая кровь.

— Джек! Мудаки, мать их! — вскричал Майкл, пытаясь отыскать глазами убийцу.

Араб, который минуту назад ставил ногу Хэндриксу на грудь, теперь поднялся с земли, шатаясь и тяжело дыша, черно-белый шемах, скрывающий его лицо, пропитался кровью. Его руки твердо держали автомат. Майкл выстрелил — пуля попала точно в сердце. Очередью «капитан Гаррет» уложил двух оставшихся боевиков.

— Как ты? Ранен? — громко отрывисто дыша, спросил он Майкла.

Хэндрикс разорвал перепачканный кровью рукав куртки — на левом плече были две огнестрельные раны.

— Кость не задета, — проговорил он, сдерживая слезы. — Силы Небесные! За что нам все это?!

Кэно снял с шеи Марстерса жетон и повесил на пояс, к десятку таких же бирок сослуживцев, которым не суждено было вернуться домой. Он накрыл мертвое тело курткой, чтобы не видеть окровавленного лица убитого друга.

— Похоронить не получится, — с горечью произнес он. — А нам надо уходить отсюда, найти своих, иначе мы погибли.

— Найти своих? Сколько уже ищем?! Связи нет, ничего нет!

— Мы выживем, Майк. Просто надо верить в это. «До победы — всегда»!

Майкл Хэндрикс пригладил испачканными кровью пальцами свои темные волосы с еле заметной проседью. Кэно вновь вспомнил слова Уехибы: «И тогда расскажешь нам, как тебе это понравится!». Что это за проклятье — быть здесь героем! Эта война уже успела отобрать у него веру в людей, в справедливость, но еще не отобрала веры в собственные силы. И эту веру укрепляло страстное желание жить, единственное желание, управляющее теперь всеми его действиями.

— Ответь мне на один вопрос, Тревор, — обернувшись, неожиданно сказал Майкл. — Но только честно. Ты как-то связан с кланом «Черный дракон»?