Распахнув окно, Кира зацепилась руками за подоконник и, подтянувшись, запрыгнула в комнату. За спиной у нее был маленький кожаный рюкзак.

— Зачем ты пришла? — будто с мольбой осведомился Кэно, сложив руки за спиной. — Детка, я прошу тебя. Уходи. Я за себя не ручаюсь.

Кира указала рукой на разбитое окно:

— Стекло выбито, на стекле кровь. Понятно мое беспокойство?

Кэно отвернул голову, стараясь переключить внимание с образа Киры на что-нибудь иное, пусть даже на растущее чувство голода, от которого начинал болеть желудок.

— Что ты прячешь за спиной? — строго спросила Кира.

— Ничего, — недовольно буркнул в ответ Кэно.

— Что ты прячешь за спиной?! — прикрикнула женщина с упреком.

Кэно нервно ухмыльнулся, на секунду обнажив заострившиеся зубы, и нехотя выставил руки вперед. Старая чешуя уже окончательно уплотнилась, стала твердой, как броня, и почернела, помимо нее появилась новая, еще мягкая, ярко-красного цвета. Его пальцы удлинились, последнюю фалангу каждого из них покрывал прочный кривой коготь. У основания под светлыми когтями, в которые превратились ногти человека, запеклась кровь. Кэно дернул головой, указывая Кире на царапины, оставшиеся на досках. Женщина взглянула на него без страха и отвращения, вопреки ожиданиям самого анархиста, а наоборот: с сочувствием и жалостью. Кира взяла правую руку Кэно и осмотрела порезы.

— Здесь есть мелкие осколки, их нужно вытащить, — заключила она, сбрасывая с плеч рюкзак. — Сядь на кровать.

— Детка, это плохая идея, — не глядя на нее, прошептал Кэно. — Я не ручаюсь за себя.

Но женщина не хотела ничего слушать. Она молча достала из рюкзака необходимые инструменты и медикаменты. Она извлекла осколки из ран, промыла порезы и перевязала руку главаря. Руки Киры ни разу не дрогнули — она четко и уверенно осуществляла каждое действие. Только лицо выражало небывалое напряжение — она несколько раз отбрасывала назад падавшие на глаза волосы, незаметно смахивая при этом пот.

— Все, — проговорила она, поглаживая его руку. — Все, что могу. Так, правда, легче?

Кэно схватил ее за плечи и, обхватив ее губы своими, проник языком в ее рот. Кира почувствовала, что ее зубы соприкасаются с его удлинившимися клыками, а язык его холодный, будто занемевший, и гладкий, как змея извивается у нее во рту. Он целовал ее взасос и не мог насытиться, но она решительно отодвинула его от себя, закрывая покрасневшие губы ладонью.

— Не сейчас, — попросила она.

Кэно облизнулся. Он обнял Киру за талию и прильнул к ней всем телом, чувствуя ее тепло, легкую дрожь и запах. Он упивался запахом женщины, хотел вечно обладать ею. Анархист провел рукой по ее спине, опуская ладонь ниже поясницы, и резко сжал сильные пальцы. Кира тут же крепко схватила и убрала его руку со своей пятой точки, недовольно пронзая его укоризненным холодным взглядом. Кэно похотливо лязгнул зубами и с довольной ухмылкой снова попытался схватить ее.

— Этого не будет, — твердо повторила женщина и встала с кровати. — Не сейчас!

Кэно не слышал ее слов. Ее запах, казалось, стал еще слаще, он дурманил его сильнее самого крепкого напитка, самого сильного наркотика. В таком опьянении он почти ничего не ощущал, кроме растущего приятного напряжения внизу живота и в паху. Взгляд, как будто в первый раз, изучал ее смуглое точеное тело амазонки. Кэно заворожено смотрел, как по ее телу скатываются капли выступившего от волнения пота. Он вскочил, вцепился руками в ее кожаный топ и разорвал молнию, сволакивая одежду с ее тела. Женщина сопротивлялась, как могла, ее рука случайно задела его штаны, ощутив под своей ладонью горячую твердую плоть. Ее сердце взбесилось от осознания того, что никакие ее усилия теперь не смогут остановить его. Кэно сбросил с кровати медицинские инструменты, антисептики и бинт, затем повалил Киру на постель. Ее худые, но мускулистые, напряженные до предела руки уперлись в его грудь, она отталкивала его от себя, слыша его хриплое рычание:

— Моя… Моя…

«Черный дракон» схватил ее за плечи так, что она застонала от боли, почувствовав, как кожу раздирают когти. Кира ощущала горячее дыхание на своем лице и шее — Кэно ненасытно вдыхал ее запах. Он провел языком по ее шее там, где бился пульс. Что-то до боли родное было в его пропахшем сигарным дымом дыхании и колючих прикосновениях его щетины к шее, но и эти обычно приятные чувства не дали забыться и смириться с происходящим, когда нечеловеческие когти практически сдирали со спины кожу. Кэно жадно вздохнул полной грудью — воздух пах чарующе: сладостью и кровью. Он осатанел. Сорвал ремень с брюк женщины, стащил с нее оставшуюся одежду, затем сбросил собственную. Она несколько раз попыталась ударить его ногами в живот, ее пальцы погрузились в поросль на его груди, она до последнего пыталась отодвинуть его от себя, но Кэно совершенно не замечал ее усилий. Его руки до боли сжали ее небольшие груди, когда его губы снова соприкоснулись с губами Киры. Анархист полностью забылся, ему было плевать на все, для него в те мгновения весь мир в одночасье прекратил свое существование — наконец-то было просто хорошо, упоительно хорошо, сладостно. А Кира молча терпела боль, ощущая все новые царапины и ушибы на своем стонущем от напряжения теле. Вожак навалился на нее, буквально впечатав в жесткую кровать, он держал ее, не рассчитывая силы, за руки, за грудь, за горло. Несколько раз в немыслимом напряжении он вонзал острые зубы в ее плечи. Его грубые действия причиняли ей немыслимые страдания — она боялась одновременно того, что на пике этого животного наслаждения он просто убьет ее, и того, что сам Кэно, единственный человек неизменно дрогой ее сердцу, уже навсегда погиб. Когда мучительное совокупление, наконец, закончилось, Кире не хотелось ничего, кроме как быстро умереть или забыться, чтобы не осознавать того, с чем она столкнулась.

— Почему?! Ты же, твой дух… Почему?!

Ее крик заставил Кэно немного опомниться. Он встал с постели и оставил женщину в покое. Он отрешенно смотрел на нее, но не понимал ее слов.

— Что ты уставился?! Ты животное! Ты хоть понимаешь, что мне было больно?! Я думала, что сдохну! Ты хоть что-нибудь понимаешь!?

Кэно отскочил к стене. Разум, наконец, прояснился. Он будто резко протрезвел, его чувства померкли, только зрение небывало обострилось. Он смотрел ошеломленными глазами на свою женщину, божественно прекрасную женщину, которую он посмел изувечить, на кровоподтеки и царапины на ее потном теле, на то, как она в изнеможении сдерживала слезы боли и гнева, лежа на изодранных окровавленных простынях. Так он отплатил ей за ее веру?! Так, как она, ведь никто никогда не верил… Кэно почувствовал такую дрожь во всем теле, будто по всем нервам раз за разом проходил разряд электрического тока. Его дыхание сорвалось, он сделал несколько глубоких резких судорожных выдохов, напрасно пытаясь отдышаться и успокоить разбушевавшееся сердце. Оно не просто билось с небывалой частотой и силой, его сжала тупая боль, расползавшаяся по всей грудной клетке, бившая даже в левую лопатку и левое плечо, а потом с каждым ударом отдавалась во всей левой руке, ударяя в ладонь и пронзая пальцы. Сначала анархиста бросило в жар, потом в холод. Страх сдавливал сердце — его жизнь, все, что в ней еще оставалось хорошего, была им самим разрушена, уничтожена в мгновение ока! В голове эхом отдавались выкрики Киры:

— Ты животное! Животное!

Кэно не осознавал, как трясутся его руки. Он понял это, когда присел у валявшейся на полу одежды и снял с пояса своих брюк клинок в ножнах. Он ловко схватил оружие, прижал холодное лезвие к предплечью, его указательный палец плавно лег на рукоять. Кэно выставил руку перед собой, протягивая нож Кире. Его лицо не меняло выражения все это время — он смотрел перед собой, его левый глаз был широко распахнут, бровь судорожно подрагивала, челюсти свело. Когда Кэно, наконец, справился с закоченевшими мышцами своего лица, он произнес всего одно слово, заставляя Киру взять нож:

— Убей!

Кира резко вскинула растрепанную голову, ее глаза расширились, у нее пропал дар речи. В один миг она перестала чувствовать боль во всем теле — просьба ударила сильнее. Кэно дернул рукой, будто настаивал на своем: «Возьми же нож!».

— Убей меня! — повторил он.

— Во имя Аллаха! Почему я?! — сипло прошептала Кира, кусая губы и сжимая кулаки.

— Мы все здесь без соплей. Помнишь? Давай, детка!

— Нет! — крикнула Кира из последних сил. — То, что ты сделал сейчас — дерьмово! Но во имя всего хорошего, что было у нас все эти годы! Это не будет моя рука.

Кэно опустил нож.

— Тогда уходи! Живо! Потому что сейчас от вида и запаха крови я снова озверею! Прости меня, детка.

Кира начала одеваться, не глядя в его сторону. Боль и злоба в ее душе граничила с безмерным состраданием и страхом. Она поспешила покинуть комнату, заперев за собой оконную решетку. Правда, когда женщина закрывала замок, руки вздрогнули — ей было больно лишать свободы того, кто ценил волю больше жизни.

Кира устало села на траву у стены дома, обхватив руками колени и понурив голову. Ей хотелось скорее пойти в душ и хорошенько помыться, смыть с себя грязную звериную похоть, но она не могла пошевелиться. Словно непосильный груз злобного рока разом навалился на ее кровоточащие плечи. Ссадины, царапины и синяки с тела не смыть водой, а уж тем более не смыть боли и разочарования с души. Кира решила закурить, чтобы хоть немного успокоить нервы. Кровоподтеки и царапины на теле пройдут — обязательно сойдут, недели через две, это ерунда. А пройдет ли когда-то душевная боль? Можно ли жить без нее в мире, который не знает жалости?

Что делать дальше? Как теперь смотреть в его глаза? Чьи это теперь глаза?

Кобра упоминал, что Джарек собрался звонить Генриху Вайнеру. Цепляется за последний шанс! Он до конца будет бороться за своего друга. А как еще быть? Поверить, что Кэно мертв навсегда? Что больше нет на свете того человека, которого они знали? Конечно, так было бы гораздо проще. Только кому нужно это «проще»?