— Он зверь. Это моя охота. И в этой охоте подранков оставлять нельзя!

* * *

На Бордуолке Рузвельта не осталось свободного клочка асфальта. Здесь собрались многие сотни людей, одетых в черную кожу и легкие бронежилеты. Они были вооружены дробовиками и автоматами. За ними стояли два ряда «боевых машин», разрисованных гербами «Черного дракона» и анархистской символикой. Сами анархисты держали в руках множество черных и красных флагов с теми же символами. Солнце озаряло напряженные, облитые грязным потом лица, в глазах толпы горело безумие и жажда крови. Блад вскочил на одну из машин, и сотни бешеных глаз обернулись к нему. Разговоры в топе затихли. «Черный дракон» ждал.

— Жертва ничтожными приведет к победе достойных, — сказал сам себе Блад. Так ему было проще смириться со своей миссией проводника на тот свет.

— Анархия — мать порядка! — хрипло взревел он.

— Да-а-а! — взвыла возбужденная толпа.

Сердце Эдварда Блада подпрыгнуло в груди, по всем венам разошлось тепло, как после бокала хорошего виски.

— Будь свободен или сдохни!

— Да-а-а! — прогремел вновь раскатом грома рев толпы, сотни стволов были подняты вверх, сотни лиц сменились страшными звериными гримасами и в сотнях пар глаз вспыхнул азарт, граничивший с бешеным припадком. «Свободы! Крови! Да в рай бы попасть!» — будто прочел мысли головорезов Блад и снова заорал:

— Vivat anarchia!

— Да-а-а! Vivat anarchia!

Кровь била в голову Блада, вставала перед глазами алой стеной, по спине его пробежала приятная дрожь.

— Анархия — наша мать, Кэно — отец!!!

— Кэно навсегда!!! — зарычала толпа, как дикий зверь, впавший в ярость.

Блад поднял вверх кулак:

— За свободу! За анархию! За «Черных драконов»! В бой!!!

— За анархию!!! — кровожадно заорали смертники, хватаясь за оружие. Перекошенные оскалы на их лицах были каким-то подобием улыбки — им нравилась убивать, им было совершенно не страшно быть убитыми.

На берег десантировались агенты Германа Блейда. Головорезы, как и планировалось, атаковали в лоб, укладывая врагов, но вскоре погибали сами. Асфальт становился мокрым от крови.

— Все… Мясорубка началась… — удрученно проговорил Кэно, наблюдая с крыши одной из высоток в бинокль за происходящим. Он поправил передатчик нам правом ухе и закричал:

— Паук вызывает Летучую Мышь! Прием!

— Летучая Мышь на связи, — отвечал хриплый голос Блада. — Паук, прием!

— Отступайте! Сейчас пойдут огнеметы! — приказал Кэно.

— Есть, — спокойно ответил Эдвард Блад. — Прием окончен.

Агенты окружали анархистов, занимая всю территорию набережной. Теперь Деймос и Фобос с воздуха видели не площадь, а зеленый остров среди моря бетона, каким стала толпа вояк в камуфляжной униформе. Три черных потока хлынули к острову с трех сторон — и зелень вспыхнула. Там, высоко над землей это зрелище напоминало пожар в джунглях, но Кэно видел в бинокль совсем иную картину. Разлет огня был неконтролируемым, он укладывал и чужих, и своих — смертников, кинутых атаковать в лоб. Многие сотни людей были заживо сожжены на площади. Гремели тысячи взрывов — взрывались гранаты из арсенала спецагентов. Черный дым с запахом человеческого паленого мяса рассеивался над городом, огонь не унимался.

— Out of the darkness, Brighter than a thousand suns! Out of the darkness, Brighter than a thousand suns! — прошептал Кэно, чувствуя острую боль в сердце. — Эх, Безликий, жать, что ты не видишь!

События минувшей осени приучили Кэно вглядываться в свою душу. Сидя на крыше высотки, он понимал: он и Эдвард Блад похожи — они оба давно стали проводниками для других на тот свет. Но было и то, что в корне отличало главаря «Черных драконов» от Эдварда Блада — желание жить. И чем больше Кэно видел смерти, тем сильнее становилась его собственная жажда жизни.

Осознав, что операция завершилась успешно, но с неумолимо горьким осадком в душе, лидер анархистов вернулся на базу. Он рассчитывал принять на грудь и успокоиться, но даже не успел войти в кабинет. В коридоре Джарек схватил его за плечи. Глаза кровного брата были налиты кровью, все мышцы лица напряжены, зубы оскалены. Кэно знал, что это значит.

— Кэно! — вскричал Джарек. — Надо отступать! Мы не выстоим!

«Дьявол, почему же ты ни разу не ошибался?!» — пронеслось в воспаленном сознании Кэно.

— Давай здраво смотреть на вещи, — попытался сохранить спокойствие он. — У нас есть машины, вертолеты, два самолета… Выстоим.

— Дьявол! — заорал Джарек, будто одержимый бесом. — Ты дьявол, Кэно! Ты никого не хочешь слушать! Как после этой бойни ты сможешь заснуть?!

— Не засну! — гневно бросил Кэно. — И не говори больше никогда, что я тебя не слушаю! Я принял во внимание, и вот тебе новая задача — обеспечь нам пути отхода. Свобода или смерть, да, но штабным крысам мы не дадимся!

Он ушел в свой кабинет и закурил. В коридоре Джарек в изнеможении упал на колени, будто в последней мольбе подняв вверх воспаленные слезящиеся глаза.

— Я понял, Господи! — вскричал он, к напряженному лицу в отчаянии прилила кровь. — Понял Твое изощренное наказание за грехи мои. Я принял его с гордостью. Как и мой брат принимал все свои страдания. Но что еще мы должны пережить, чтобы Ты простил нас?! Господи! Не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня! — взмолился он об избавлении от своего тяжелого «дара». — Господи, ибо кости мои потрясены, и душа моя сильно потрясена! Ты же, Господи, доколе?! Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей!

Джарек обессилено опустил голову, тяжело дыша. Он беззвучно рыдал, стоя на коленях. В глубине души он уже давно знал, что тщетно надеется, что где-то есть добрый бог, способный их простить после всего, что они натворили в жизни. Им не было прощения. Расплата продолжалась.

Огонь погас. Набережную покрывали страшным черно-коричневым ковром обгорелые трупы, а чаще — разорванные куски трупов спецагентов и анархистов. Блад вышел на Бордуолк Рузвельта, переступая между клочьями паленой плоти, и поставил посреди набережной черный флаг.

— Вы свободны, парни, — прошептал он, окинув взором изуродованные тела своих людей. — Мертвые свободны. Вы свободны.

* * *

— Как вы повелись на это?! — в ярости орал на подчиненных полковник Герман Блейд. — Решили, что Кэно — полный идиот, будет атаковать в лоб, даст окружить и вырезать своих людей? А этот прохиндей всех вас обвел вокруг пальца! И что вы предпримете теперь?! А?

— У них два самолета, — доложил Беран. — Это слишком круто для нас. Но это все еще не война?

Полковник проигнорировал его провокационный вопрос:

— Что за самолеты?

— «Рокуэллы».

— Что ты предлагаешь?

— Хоть как-то договариваться с армией, — развел руками лейтенант. — Вы же уважаемый человек. Убедите их дать два «Харриера» — они положили бы этому конец. Потом пойдет снова наш десант. В конце концов, пилоты-дезертиры — это их проблема!

Герман Блейд задумался. Это был большой риск, в том числе для его репутации. Но оставался ли иной выход? Выполнить требования террористов? Он знал, что этого категорически нельзя было делать. А остров нужно было освобождать, чего бы это ни стоило. После боя террористы уже начали выполнять свои угрозы — «убивать мирное население такими пачками, что в страшном сне не снилось», взрывая жилые здания. Каждые три часа они, как по расписанию, взрывали очередной объект! Этот кромешный ужас нужно было остановить, и как можно скорее! Герману показалось, что его плечи хрустнули под грузом ответственности.

— В Ваших словах есть смысл, лейтенант, — похвалил он Джейка Берана. — Мы обязаны растоптать эту змею!

* * *

Над Статен-Айлендом вместо звездно-полосатых знамен реяли черные флаги. Кэно чувствовал, что траур этих черных флагов не закончится никогда. Это был траур по каждому из «Черных драконов», но его дверь еще не стала полностью черной.

Фобос и Деймос хорошо осознавали весь ужас случившегося.

— Мы все будем лежать в земле, воздух не спасет, — подумалось Даррену.

— Из праха — в прах, — скорбно мыслил себе Тревис.

В воздухе появились два прытких «Харриера». Руки братьев Бруверс приросли к штурвалам.

— Фобос, веди того, что к тебе ближе, за собой! — закричал в микрофон передатчика Даррен. — Я подобью!

Тревис вошел в пике. «Харриер» шмыгнул за ним. Деймос прицелился, он преследовал «Харриер», пытаясь предугадать, что будет секунду спустя. Пилот «Харриера» перевел реактивные сопла в переднее положение — и самолет Даррена проскочил мимо. Деймос рванул штурвал на себя, выходя из пике.

— Спасибо судьбе, что я не выстрелил, — подумал он. — Сбил бы брата.

Пилот второго «Харриера» пустил в самолет Деймоса ракету. Крыло «Рокуэлла» разлетелось в щепки, небо зазвенело от взрыва, клубы огня и черного дыма рванулись ввысь.

Деймос видел, как приборы будто взбесились. Он падал. Он не видел черного шлейфа из дыма за самолетом, но он чувствовал — этот дым был словно саван смерти. Ее коса уже легла на его шею. Даррен продолжал попытки выровнять самолет, но все было тщетно. Он закрыл усталые глаза и запел:

Silently to silence fall

In the fields of futile war.

Toys of death are spitting lead

Where boys that were our soldiers bled…

Его губы двигались так, будто он молился, но слова были в корне противоположными:

War horse and war machine,

Curse the name of liberty

Marching on as if they should

Mix in the dirt our brothers' blood.

«Только бы не рвануло над городом! Только не над городом!» — молил судьбу в своих мыслях Даррен, до последнего выравнивая крылатую машину и отводя ее к воде. А душа его цеплялась из последних сил за тело, тело из последних сил цеплялось за жизнь.

Once a ploughman hitches his team,

Where he sowed his little dream.

Now bodies, arms and legs are strewn,