Он рассеянно выслушал поток жалоб, и, когда наконец дал ей несколько сладких таблеток и проводил к двери, оба они почувствовали себя значительно лучше.

Когда он вошел в комнату, где заседало Правление, Кэтрин Руффин и Стертевант уже ждали его. Стертевант, как обычно, нетерпеливо постукивал испачканными чем-то зеленым пальцами по мраморной поверхности стола. Во рту он держал одну из своих антиникотиновых неканцерогенных сигарет. Толстые круглые очки и острый нос придавали ему сходство с совой. Но тонкая линия губ привносила в его облик черепашьи черты. «И уши, как у лося», — подумал Ливемор, а вслух сказал:

— Вам известно, Стертевант, что запах ваших сигарет напоминает выгоревшую помойку?

— Это вы уже говорили, — сказала Кэтрин Руффин, тщательно подбирая английские слова.

В молодости она эмигрировала из Южной Африки, вышла замуж за давно умершего мистера Руффина, но сохранила акцент, доставшийся ей от жизни среди буров. В полном расцвете, с округлыми, как у голландской домохозяйки, формами, она тем не менее обладала памятью компьютера и занимала пост старшего администратора.

— Оставим в покое мои сигареты, — Стертевант выкинул окурок и немедленно потянулся за новой сигаретой. — Вы можете прийти на собрание хоть раз вовремя?

Кэтрин Руффин постучала костяшками пальцев по столу и включила диктофон.

«Протокол заседания Генетического Управляющего Совета, Сиракузы, Новый Город, 14 числа, вторник, 2025 год. Присутствовали: Руффин, Стертевант, Ливемор. Председатель — Руффин».

— Что там у вас опять случилось с пробирками? — спросил Стертевант.

Ливемор вместо ответа махнул рукой.

— Определенный процент неудач заложен в эксперимент. Я разберусь с этими последними и к утру представлю отчет. Беспокоиться не о чем — просто технические неполадки. Вот что меня действительно волнует, так это генетические приоритеты. У меня тут с собой список.

Он принялся рыться в многочисленных карманах куртки, и Стертевант нахмурился, снова напомнив Ливемору черепаху.

— Опять вы с вашими списками, Ливемор. Может, хватит? Приоритеты — это дело прошлого. У нас теперь готовая программа, которой мы должны следовать.

— Приоритеты никогда не утратят важности. И говоря так, вы демонстрируете типичное для социолога невежество в вопросах генетики.

— Вы меня оскорбляете!

— Мне жаль, что приходится вас обижать, но это правда, — Ливемор наконец разыскал во внутреннем кармане смятый листок бумаги и разгладил его на столе перед собой.

— Вы привыкли к этим чертовым графикам и диаграммам, к демографическим кривым и прогнозам, которые, по вашему мнению, отражают реальную картину мира. Тогда как на самом деле они весьма приблизительно соответствуют фактам. Я не собираюсь мучить вас цифрами. Их слишком много, и вряд ли они что-нибудь вам скажут. Но я хочу, чтобы вы учитывали огромное многообразие нашего генетического фонда. Человечество, насколько мы его знаем, за полмиллиона лет своего существования претерпевало мутации, изменялось, скрещивалось. И смерть, и создание семьи во всех поколениях были своего рода селекцией. Плохие, хорошие признаки; мутации, способствующие развитию и его подавляющие; развитый мозг и гемофилия — все перемешалось в роде человеческом. Теперь мы говорим, что хотим улучшить этот род путем генной селекции. Мы черпаем признаки из бездонного резервуара: яйцеклетки каждой женщины, сперма каждого мужчины. Можно проанализировать признаки генетических композиций, заложить результаты в компьютер для создания благоприятных комбинаций, оплодотворить яйцеклетку и вырастить плод эктогенетическим способом. Если все пойдет нормально, через девять месяцев мы получим дитя нашей селекции — и тем самым род человеческий станет на одну единицу лучше. Но что такое улучшение и что такое благоприятная комбинация? Темная кожа благоприятна в тропиках, но в северном полушарии она будет поглощать слишком мало ультрафиолета, тело не сможет вырабатывать витамин D, что приведет к развитию рахита. Все относительно.

— Мы уже говорили об этом, — сказала Кэтрин Руффин.

— Но недостаточно часто. Если мы не будем пересматривать и обновлять наши задачи, мы неизбежно пойдем по пути с односторонним движением. Забраковав какие-либо генетические признаки, мы отвергаем их навсегда. В некотором смысле работа команды из Нового Сан-Диего попроще. Перед ними поставлена особая задача. Они должны вывести новые породы людей, специальные типы для различной среды и рода деятельности. Космонавтов со сверхустойчивой психикой для полетов к дальним планетам, которые могут длиться десятилетиями. Поселенцев для жизни на Марсе с повышенной стойкостью к воздействию температуры и низкого давления. Они безжалостно отбрасывают гены, имея перед собой четкую цель. Мы же улучшаем породу вообще, и наша цель довольно туманна. Чего мы достигнем, создав новую расу суперменов? Если они будут с розовой кожей, то что делать с неграми…

— Бога ради, Ливемор, не нужно снова начинать этот разговор, — закричал Стертевант. — У нас утвержденные графики, правила и нормы для каждой операции.

— Я уже говорил, что вы не имеете представления о генетике, и получил еще одно тому подтверждение. Вы просто не в состоянии понять, что после каждой селекции игра начинается заново. Как там они говорят в исторических программах стереоканала — «это совершенно новая игра». Весь мир рождается заново с рождением каждого ребенка.

— Полагаю, вы излишне драматизируете ситуацию, — бесстрастно сказала Кэтрин Руффин.

— Ни в коей мерю. Гены — это не кирпичики. Нельзя построить желаемую структуру по заказу. Мы только можем найти оптимум, посмотреть, что получится, и начинать все сызнова. Никакие директивы не в состоянии охватить все параметры, на основании которых мы делаем выбор, или проконтролировать каждую случайную комбинацию. Техник — это маленький бог. От него зависят жизнь и смерть. А некоторые их решения, в смысле перспективы, кажутся весьма сомнительными.

— То, что вы предлагаете, — невозможно, — сказал Стертевант, и Кэтрин Руффин согласно кивнула.

— Возможно, но дорого. Мы должны внимательнее изучать каждое произведенное нами изменение и прогнозировать, куда это нас заведет.

— Придите в себя, доктор Ливемор, — сказала Кэтрин Руффин. — Вы уже предлагали это раньше. Тогда, после оценки бюджета, ваше предложение было отвергнуто из-за дороговизны. Вспомните, не мы приняли такое решение. Оно исходило от руководства. Мы ничего не добьемся, если будем постоянно возвращаться к прошлому. Нам нужно рассмотреть новое дело, которое я и хотела бы представить Совету.

У Ливемора заболела голова, и он достал таблетку из пузырька в кармане. Двое других продолжали беседу, но он больше не обращал на них внимания.

Поговорив с доктором Ливемором, Лита Кребб повесила трубку и почувствовала, что вот-вот расплачется. В течение нескольких недель ей приходилось работать по многу часов подряд, и она совершенно не высыпалась. Глаза ее покраснели. Лита принадлежала к тому типу людей, которые никогда не плачут, хоть и относятся к женскому полу. Но семнадцать испорченных пробирок — это семнадцать смертей. Семнадцать крошечных жизней оборвались, так и не увидев свет. Она остро переживала потерю» будто это и в самом деле были дети…

— Такие крошечные, едва можно разглядеть, — сказал Визи. Лаборант поднес к свету одну из отсоединенных от системы жизнеобеспечения пробирок и встряхнул ее, взбалтывая жидкость внутри. — Вы уверены, что они погибли?

— Прекратите! — резко оборвала его Лита, но тут же постаралась взять себя в руки. Она гордилась умением обращаться с подчиненными. — Да, они погибли. Я проверяла. Профильтруйте их, заморозьте и наклейте этикетку. Я еще буду их изучать.

Визи кивнул и забрал пробирку. Лита подумала, а стоит ли воспринимать их, как живых существ, как детей. Видимо, сказывается усталость. Они были лишь группами растущих клеток, такими же безликими, как и клетки, образующие нарост на ее ладони. Она потерла его, снова напомнив себе, что нужно будет им заняться.