При всей мрачности рисовавшейся пессимистам картины, оптимистов обнадеживали два обстоятельства. Уж коль там плавали, работали и работают другие, то с неменьшим успехом это можем делать мы. Это первое. Ну, а второе – все те сведения, которые нам удалось собрать о полынье. Они внушали надежду на успех. Для выбора места и создания базы мы должны были придти туда как можно раньше. Организация базы в середине января была лишена смысла – времени на летние полевые работы не оставалось.

Плавание началось в обычную ленинградскую слякотную погоду, которая тащилась вслед за нами до самых Канарских островов. В районе Бретани, вконец испортив некоторым настроение, произошло маленькое ЧП, которое можно было истолковать как дурной знак перед такой дальней дорогой. Здесь на клотик к нам уселась самая обычная ворона. Она меланхолично почистила перья, глазом не поведя на беснующихся чаек, каркнула зловеще, взмахнула крыльями и скрылась в клочьях тумана, направившись в сторону французского берега. Задрав головы, мы гадали, к чему бы это? Ну, чайка на клотике – это ясно, вслух и говорить не хочется, а эту серую ведьму зачем туда занесло? Штормовая погода сопровождала нас и к югу от экватора, а на широте Кейптауна стали преобладать холодные ветры, достаточно буйные. Они напоминали нам о том, что Антарктика уже близко. Это были еще не «ревущие сороковые», но их преддверие. «Капитан Марков», вступив в пределы сороковых, попал в жестокий шторм у архипелага Тристан-да-Кунья и у острова Гоф. Появились странствующие альбатросы, которые стали нашими спутниками до пятидесятых широт, где на смену им пришли первые айсберги.

Собственно говоря, с 50° ю. ш. мы вступаем в пределы Антарктики. Все с нетерпением ждут появления первого айсберга. Для «старичков» – ветеранов антарктических плаваний это старый знакомый. Еще год-два назад он торчал где-нибудь на рейде Мирного или Молодежной. Потом, основательно подтаявший и изувеченный волнами, пустился в свое последнее плавание и встретил нас, надеемся, с лучшими пожеланиями, в этих бурных широтах, где ему и предназначено закончить свой путь.

Для «новичков» первый айсберг – долгожданное прикосновение к великому ледяному континенту, такому не похожему на все то, что им до сих пор приходилось видеть. Вахтенный штурман всегда воздает ему почести и возвещает по радио о его появлении. Этот трубный глас услышали и мы, и вскоре у входа в кают-компанию появилось первое письменное распоряжение начальника будущей базы Дружная Гарика Эдуардовича Грикурова, суть которого сводилась к тому, что пора, разбившись на бригады, приступить к сборке домиков и осмотру техники. Ему вторил приказ капитана Матусевича – о подготовке грузовых стрел, лебедок и такелажа к разгрузке. Авиатехники, как муравьи, облепили вертолеты. Наконец, было принято весьма дальновидное и мудрое решение; срезать с кормовой надстройки все поручни и пожарные ящики, одним словом, все выступающие части, и превратить ее, невзирая на ее миниатюрные размеры, в посадочную площадку для вертолета. К этому же времени у нас появился собственный «ледовый лоцман» – группа геофизиков из ГДР, идущих зимовать на Новолазаревскую, наладила ежедневный прием снимков со спутников, так что теперь мы войдем в неведомые нам просторы моря Уэдделла во всеоружии. В общем-то генеральный курс был намечен еще в Ленинграде, и также по данным ИСЗ: спускаться по 12-му меридиану к мысу Норвегия – по этому маршруту льда было поменьше, – а от мыса Норвегия на запад вдоль берега уже кое-где просматривались пятна чистой воды, по которым можно было пробиться к леднику Фильхнера.

Тем временем строительные бригады один за другим монтировали у четвертого трюма домики и в готовом виде, даже частично загруженные экспедиционным имуществом, спускали их в его недра – дабы под ногами не путались.

Лед не особенно докучал нам. Порядком изъеденный солнцем, перемолотый зыбью, он не представлял серьезного препятствия для «Капитана Маркова». И уже спустя месяц после выхода из Ленинграда мы подошли к Антарктиде у мыса Норвегия.

В лоции написано, что ледяной купол мыса Норвегия дает четкое характерное изображение на экране локатора. На вахте старпома, уже под утро, мы вошли в его окрестности. Несколько дней из-за плотной облачности штурманы не могли определиться, и мы знали свое место весьма приблизительно. Дно морское было не мерено, и старпом включил эхолот. По прокладке мыс Норвегия был где-то рядом, но на экране локатора рисовались лишь айсберги, живописные толпы которых можно было увидеть и невооруженным глазом. А когда эхолот вычертил глубину 3 м под килем, старпом занервничал, поставил ручки машинного телеграфа на «стоп» и поднял капитана Матусевича.

Матусевич долго изучал в бинокль горизонт, хмыкая над эхограммой, гонял на всех диапазонах локатор… Карты и прокладка утверждали, что желанный мыс в 20-25 милях на юго-юго-восток от нас и глубина под нами 500 м. Но ни эхолот, ни локатор этого не подтверждали.

– Иди буди гидролога. Он у нас дока. В Антарктике пятый раз. Говорят, в этих льдах собаку съел и за это ему даже степень кандидата дали. Пускай тоже голову поломает. А мы тут люди новые, с нас и спросу немного.

Судно тихо досматривало утренние сны. Еще наполненный ими гидролог поднялся в рубку. Капитан сунул ему в руки бинокль.

– Норвегия, по идее, там. На, посмотри, не разглядишь ли ты где-нибудь в том направлении берег.

Над айсбергами низкая облачность. За их частоколом горбится что-то: то ли айсберг, то ли склон купола… Ага, вон темные тени на белесом фоне. Или тени от облаков на склоне, или трещины… И вон сквозь айсберги купол высвечивает при появившемся солнце.

– Если берег и есть поблизости, то только там. Вот, пока солнце светит, смотрите.

– Так, ну допустим, похоже. И похоже, что его просто из-за этого изобилия айсбергов локатор не видит. А теперь, скажи-ка, это на что похоже?

И Матусевич разворачивает эхограмму.

– Это похоже на слой скачка. Либо на скопление внутриводного льда, что в принципе то же самое. Это здесь бывает. Особенно весной, и летом.

И гидролог сделал небольшой экскурс в причуды прибрежной антарктической гидрологии.

– Тогда вперед и с песней.

Так начался тот день, с обстановки несколько загадочной, но вполне терпимой. После завтрака Гарик Грикуров связался с англичанами. Начальником станции Халли оказался его старый знакомый – они вместе зимовали на другой английской станции, Стонингтон-Айленд. Результатом полуторачасовой беседы по радиотелефону помимо взаимных приятных воспоминаний из серии «а помнишь…» оказались составленное по спутниковым данным сообщение о ледовой обстановке в море Уэдделла, переданное со станции Мак-Мёрдо, и приглашение посетить Халли как можно скорее.

Полынья у мыса Норвегия и западнее его была видна теперь и с судна – покрытая ниласом, она матово отсвечивала в сгущающихся сумерках, змеилась меж айсбергами и терялась где-то далеко впереди за одним из них. Тут-то нас и поджидал неприятный сюрприз. Мы вошли в проход шириною миль десять между берегом и айсбергом. Айсберг этот в общем не вызывал у нас особых подозрений, разве только по локатору было видно, что он тянется вперед миль на пятнадцать. Да и то сомнение было; возможно, это не один айсберг, а гряда их, сидящая на банке – изображение на экране было местами прерывистое. Но начался довольно сильный восточный ветер – в корму нам, который стал тащить вдогонку за «Капитаном Марковым» дрейфующий лед из-за мыса Норвегия и все эти обширные ниласовые поля, так успешно взрезанные нами пару часов назад. Проход, которым мы шли, медленно, но неотвратимо сужался, и, когда его ширина уменьшилась до шести миль, мы уперлись в кромку очень сплоченного льда, остановившего наше продвижение: обломки полей однолетнего льда с вкраплением обломков многолетнего припая, сильно заснеженного и всторошенного. Ткнулись в одном месте, ткнулись в другом, и тут, подгоняемый восточным ветром, нас закупорил лед, дрейфовавший вслед за нами.

Сжатие было вполне достаточным, чтобы лишить нас хода. Решив, что утро вечера мудренее – да и выхода у нас не было, – мы, несколько обеспокоенные, разошлись спать. Ночью восточный ветер не прекращался, и утром за кормой у себя чистой воды мы не обнаружили. Более того, дрейф за ночь составил полторы мили, и нас протащило еще дальше в глубь этого чертова прохода мили на полторы. Он явно сужался. И это нам совсем не нравилось. Что творится там, впереди, не было видно: несколько небольших айсбергов милях в пяти от нас перегораживали нам путь. Значит, исходя из того, что дрейф за сутки будет составлять две мили, мы начнем их таранить дня через три. Заманчивая перспектива.