- Ну, я бы не сказал, что он погас... Да и у него уже появилось несколько последователей. Это же о чем - то говорит.

- Говорит о том, что даже глупость повторить проще, чем совершить собственную. А особенной манерой письма он просто прикрывает дилетантство.

- Это так заметно? - Леро снова вернулся к манжете.

- Да, любому кто владеет кистью заметно.

Поэт покусал губу.

- Жан Ми, хочешь пари?

- Пари? Что еще за пари?

- Я за две недели напишу дюжину таких дождливых картин, конечно гораздо хуже, ведь я не умею рисовать, выставлю их и сделаю себе имя.

- Ты поэт, твое имя и так мелькает во всех светских хрониках.

- Я тебе просто покажу, что можно сделать, если немного отступить от канонов живописи.

- Как же? Заставить поверить, что это искусство? - я кивнул на свой этюд. - Меня засмеют люди.

- И заставлять не нужно. Они это сделают за нас. Просто дай им то, что они не понимают. Что – то новое.

- Какая чепуха. А на что пари?

- Не знаю… Какая разница.

- А все – таки?

Он пожал плечами, но в глазах мелькнули веселые искорки.

- Если выиграю, я тебя поцелую.

Я рассмеялся.

- Ну, а если я?

- Тогда ты.

- Ги, а это не слишком сложно?

- Да, пожалуй, что слишком… К черту пари! - согласился Леро, улыбаясь, и шутливо приобнял.

Я больше не смеялся, потянул его за шею и поцеловал. Поэт не ответил, но и не сделал попытки отстраниться. Мы перевернули какой – то мольберт, и я придавил его к столу. На пол посыпались кисти и старые листы с зарисовками, которые мы смахнули. Мои губы нервно метались по его лицу. Гийом что - то пытался говорить, но я не понимал ни единого слова.

- Это была шутка, Жан – Ми! Хватит… все! - Леро остановил мою руку, скользнувшую по его бедру.

- Шутка – это когда смеются двое, а не один ты как всегда… тогда это уже издевательство… - хрипло сказал я. - Ты для чего все это делаешь?

- Что делаю?

- Что… делаешь? Приходишь ко мне… – выдохнул я ему в шею. - Когда я, наконец, смог тебя забыть…

- А ты смог? – насмешливо спросил он. - И ты же пишешь мой портрет.

- Только… только из – за этого, Гийом?

- Не люблю когда меня забывают… И мы же друзья, Жан – Ми…

- Друзья… - повторил я, приподнимая его за бедра. Мы никогда не были друзьями с Леро. Кем угодно, но не друзьями. - Против такой дружбы я не против…

- Я против! Мати, прекрати! Мне больно… Больно не слышишь?! Да, что ты делаешь… Мы тут все разнесем… Подожди не рви…

Гийом уже не пытался сопротивляться натиску, и только кусал губы. Его сюртук валялся у меня под ногами. Я почти разодрал на нем рубашку, но она еще слабо держалась на плечах. Длинные волосы спутались и прикрывали лицо, мешая смотреть на него. Стоны Леро смешивались со скрипом стола, который был готов, развалится под ним в любую минуту.

Когда я отпустил его, он был в бешенстве. Как и всегда, когда у нас доходило до подобной близости. Гийом злился, но тело обмануть не могло. Ему нравилось. Не знаю, что мешало признаться в этом, хотя бы сейчас. Две пощечины Гийома не успокоили, но больше хлестать меня, я ему не позволил. Опустился на колени и подсказал еще один способ выместить злость.

*****

Часть 2

Мои странные отношения с Леро длились более восьми лет. С ужасом вспоминаю дни, когда как помешанный, искал любую возможность с ним столкнуться.

Зная где он живет и бывает, мог часами дожидаться ради легкого приветствия, или подходить с какой – нибудь нелепой просьбой. Собственно, все они были предлогами. Поэт это понимал, но не делал ни малейшей попытки развить наше знакомство.

Гийом Леро казался ослепительным, и совершенно недоступным. Впрочем, так оно и было.

Не желая выглядеть идиотом в глазах Гийома, я старался вести себя разумно и поменьше слоняться возле его дома. Но проходил вечер, другой и ноги сами несли меня на Королевскую площадь.

Блуждая по ней будто привидение, я не раз видел как Леро возвращался домой с дамой, друзьями, или совсем юными гостями, больше всего смущавшими меня. Я не понимал, почему в его жилище появлялись такие посетители, но это было не то, над чем хотелось задуматься.

Гийом с компанией поднимался в квартиру, а через пару минут окна озарял чарующий красноватый полусвет. И я мог лишь гадать, что происходит за алыми портьерами, которые немедленно смыкались от любопытных глаз улицы. Один раз этого не случилось, и я мог наблюдать за тем, что разыгрывалось в гостиной поэта.

Издали раздался смех, и Гийом Леро появился в обнимку с какой – то вульгарной девицей. Увидев меня, он перестал смеяться, наклонился к ней что – то шепча, и крепче обхватил за талию. Пара вошла в дом.

Вскоре, сквозь позолоченное свечами стекло, я мог смутно видеть комнату, и их медленные ласки. Гийом был уже без рубашки, и избавлял от одежды свою спутницу.

Оставшись в одном в корсете, она исчезла, вероятно, опустившись на колени. Но поэт не дал к себе прикоснуться. Подошел к окну, показал мне неприличный жест, и с улыбкой опустил штору.

Еще несколько минут я пытался остыть от охватившего волнения. Ничего не выходило, и я вынужден был скрыться под тенью арки, чтобы немного успокоить свое тело.

*****

А меня снова манила Королевская площадь в квартале Маре. Свои прогулки я совершал теперь только там. Воздух, в этом маленьком мирке казался каким – то особенным. Он пах праздником, корицей и приятным безумием. Я вдыхал его аромат и пьянел от мысли, что в любую минуту могу столкнуться с Гийомом Леро. Наверное, поэтому я так полюбил «Грот», в котором почти каждое утро завтракал поэт.

Это маленькое готическое кафе, не всем нравилось, поэтому никогда не было набито битком. Еще у входа клиентов могли отпугнуть две высокие полусогнутые фигуры, словно поддерживающие свод потолка морщинистыми руками.

На их серых телах болтались настоящие тканые балахоны с просторными капюшонами, наполовину прячущими лица. Время от времени капюшоны откидывали, обнажая уродливые головы гротескных скульптур, делая заведение еще неприятнее для чересчур впечатлительной публики.

Два каменных беса разместились прямо за столами, точно требуя у подсевших к ним гостей дань в несколько монет. Бронзовые чаши в их ладонях, были всегда наполнены. Никто не рисковал не заплатить.

Кафе было так плохо освещено, что посетителям предлагали свечи даже по утрам. Их отсветы бросали немного жуткие тени на стены, из которых в хаотичном порядке торчали, вросшие в них туловища животных. А звериные морды с раскрытыми пастями, были даже хуже чудищ за столиками.

Одна из стен была расписана сюжетами с картин Босха и обрамлена декоративной резной аркой, вероятно претендующей на вход в ад.

Гийом Леро садился в углу, у окна, заваливал стол бумагами, завтракал и писал. Один раз порыв ветра разбросал его листы.

Я немедленно вскочил, собрал их с пола, и протянул Леро, который только успел подняться с места. Он сухо поблагодарил, вернулся за столик и больше не обращал на меня внимания.

С минуту я мялся, не зная, что предпринять. Стоять так дальше было уже глупо, и я подсел к нему. Но это была неудачная идея. Гийом был не очень расположен к беседе, скорее раздражен.

- Это ваша новая поэма? Можно посмотреть?

- Я не показываю недописанное… Мальчик! Не надо трогать мои листочки, - рассердился он, когда я прикоснулся к одной бумажке.

Я извинился и спросил что – то еще, но Леро почти не отвечал, зачеркнул карандашом несколько строк, и ушел, даже не допив кофе.

Я проводил поэта взглядом. Взял еще не успевшую остыть чашку, и провел пальцем по серебряному ободку, там, где касались его губы. Втянув носом аромат черного кофе, корицы, и чего – то очень знакомого, чего не мог определить сразу, я осторожно сделал маленький глоточек.

Напиток оказался едва сладким, с привкусом меда. Вот что это было. А корица лишь приятно пахла, и совершенно испортила вкус, впрочем, как и мед.

Даже не задумываясь, как выгляжу со стороны, я, с удовольствием пробовал то, что осталось на тарелках Леро. Объедки яйца пашот, и кислую, надкусанную булочку с ежевикой, или «черной малиной» как именовали ее в «Гроте», и которую я помешал ему доесть.

Сегодня я все испортил и размышлял как вести себя завтра. Я ничего не придумал. Но это не имело значения. Со следующего утра поэт перестал появляться в кафе.

*****

Я подошел к двери, которая казалось, была единственной преградой между мною и Гийомом Леро. Один раз я уже мялся перед ней и, наверное, успел изучить каждую трещинку в старом дереве, но постучать так и не решился.

Понадобилось полгода и полбутылки вина, чтобы осмелиться на это. Я выпил его в «Гроте» пока смотрел сквозь затемненное стекло на дом Леро, и еще минут двадцать собирался с духом, прежде чем совершить самую большую глупость в жизни. Перед выходом я махнул последний бокал, не смакуя, почти залпом, и быстро вышел из кафе, боясь передумать.

Я замер. Шаги, смех. Дверь, с шумом распахнулась, и появился Леро. Несколько секунд он смотрел на меня затуманенными глазами, будто припоминая. Я же не мог вымолвить слова от смущения.

Гийом был обнажен, растрепан, и перемазан в помаде, которой обычно шлюхи, или дешевые актриски малюют губы. Красный след терялся где – то в его паху, и я поспешно отвел взгляд. Но сам поэт нисколько этого не стеснялся, а может просто забыл об этом.

У него была женщина, хотя я видел, что он заходил в дом без компании, иначе бы ни за что не решился подняться к нему.

Я извинился и немедленно хотел уйти, но Леро этого не позволил, поймал за руку, и силой втянул в квартиру.

- Заходи, я познакомлю тебя с одной очаровательной леди.

Я попытался отказаться, но он только смеясь, тащил меня в комнату.

На диване лежала голая, некрасивая девочка. Ее лицо раскраснелось, волосы спутанными прядями прикрывали грудь, ну или то место где она должна быть, а натертые колени выдавали род занятий. Увидев меня, она села, поджав под себя ноги, и вопросительно смотрела на Гийома.