Белл растерянно обронил мое имя. Я улыбнулся, и, пытаясь его целовать, придавил к дивану.

- Что ты делаешь? – произнес он так тихо, что я скорее прочел это по его губам, к которым почти прикасался.

- Не понимаешь?

Эрик понимал. Я запустил пальцы в его волосы, и держал, не давая возможности, отстранится. Грубый поцелуй затянулся, и я лихорадочно избавлялся от нашей одежды. Эрик, задыхаясь, пытался сбросить мои руки со своих бедер, пока я не отбил это желание. Белл больше не мешал, и только вскрикивал в подушку, в которую я уткнул его голову…

- Ду…думаешь… тебе сойдет это с рук? – хрипло спросил Эрик, пытаясь справиться со своей растерзанной рубашкой. Американец весь дрожал, светлые волосы спутались, а глаза блестели от слез. Пожалуй, таким он мне нравился еще больше.

- Ну, а почему нет? Ты сам сюда пришел, или я тебя силой тащил?

- По - твоему я этого хотел?!

- Ну, а чего ты хотел? Кофе попить, книг почитать? Леро, Готье? Или когда я тебя лапал в фиакре, успел что – то еще придумать? Нужно быть полным идиотом, чтобы не понимать, чем все это закончится.

- Я… я не знаю… Я не думал, что до… дойдет до такого. Я не думал… - он замолчал, потому что я подошел к нему.

- Может быть… иногда стоит думать?

- Я тебя ударю, если…

- Если? – переспросил я, подтягивая его к себе.

Я не собирался мучать Эрика. Напротив хотелось извиниться. Способ понравился, настолько, что пришлось его немного успокоить. Разгоряченный американец с трудом сдерживал себя, но я дал понять, что будет только так, как я позволю. Белл продолжал настаивать, и я едва смог оторвать его от себя.

- Почему нет?! – он, задыхаясь, смотрел на меня.

- Остынь, Эрик…

- Остыть? Ты меня насиловал.

- Ну, а теперь я должен дать это сделать тебе?

- Да, - он надавил мне на плечи, опуская на диван. Я засмеялся, но почему – то поддался. Мне нравился его взгляд. Нравилось, как этот хрупкий парень пытается мной управлять, хотя прекрасно знает, что в любую секунду все окажется наоборот.

*****

Из высоких окон студии падал мягкий утренний свет, озаряя стены чуть розоватым оттенком. Эрик что – то изображал на холсте. Я ничего не исправлял, молча следя за его работой. Признаться, я испытывал некоторую досаду глядя как легко и быстро он схватывает все, что я говорю. Даже в его ошибках было что – то особенное, хотя я никак не мог этого объяснить.

Я закурил и немного прошелся по залу. Еще впервые побывав здесь, меня поразила какая - то щепетильная аккуратность Эрика. У одной из стен стояли несколько шкафов и столов со всем необходимым. Нигде ничего не валялось, не было заляпано краской, или грязью, как будто я находился не в мастерской художника, а в художественной лавке. Это даже раздражало.

Я заметил в углу мольберт, занавешенный тонким полотном. Мне стало любопытно, что Белл прячет под ним. Я подошел ближе, снял покрывало и несколько секунд смотрел на картину, не зная заплакать мне или засмеяться.

То, что я увидел, не было сумасшествием Бриса или его последователей. Это было намного хуже. Невообразимое сочетание гармонии и хаоса, глубины и легкости, новизны, и чистой первородной красоты. Оно ошеломляло, восхищало и открывало миру какую – то совершенную, незнакомую грань искусства.

Еще две картины оказались прислонены к стене, и я по очереди, разворачивая их к себе, все больше и больше убеждался в таланте молодого художника. Мне никогда бы не удалось добиться ничего подобного. Я просто не был на это способен, и не знал ни одного человека, который был. Теперь знал.

Я взглянул на Эрика, он стоял рядом. На его лице застыли ожидание и страх. Один локон смешно выбился и прилип ко лбу. Это заставило улыбнуться. Хотя было совершенно не смешно. Мне было очень страшно и больно. Я находился рядом с гением и не мог этого пережить.

- Это те работы ты когда – то хотел показать? – немного насмешливо спросил я, глядя на художника, которого, наверное, убил в эту минуту.

- Да… но все не мог решиться, они ведь не совсем обычные.

- Ну, да. А что… Что это вообще?

- Мои чувства… - глухо сказал Эрик.

- Какая странная аллегория… Может, ты мне пояснишь? Я слишком старомоден, чтобы понять сам.

- Это не аллегория, это чувства… Внутри… Это ничего не значит Жан – Мишель… Не нужно было их здесь оставлять, и показывать… - он хотел накинуть покрывало на картину, но я покачал головой, и даже отошел на несколько шагов придирчиво рассматривая его творение.

- А что ты чувствовал, когда писал этот подмалевок… Мне интересно…

- Смятение…

- Смятение? – повторил я. - Твое или зрителя? Если так, то… ты добился результата, я в смятении, Эрик… Не знаю что сказать. Смятение… У тебя ведь есть другие картины.

Я кивнул ему на холсты, которые он показывал, когда первый раз сюда привел. Они были прекрасны, хотя и лишены той особенной магии, которая исходила от «Чувств».

- Кстати, ты ведь не все их закончил. Почему?

- Показалось, что это не совсем мое.

- А что твое? - я снова вернулся к его «Чувствам». – Это? Ты – художник, так рисуй, а не разливай краски по холсту, для этого есть палитра. Ты ведь говорил, что хотел бы зарабатывать этим. Боюсь огорчать, но ты только потратишься. Если выставишь их в Париже, тебя разнесут в пух и прах. Нет, конечно, я бы мог сказать, что картины не плохи, или хотя бы любопытны, но они… странны и нелепы, Эрик. Во всяком случае, для меня. Извини, но я должен быть с тобой честен. Ты же понимаешь как это трудно… теперь.

- Вряд ли трудно, Жан - Мишель… Но спасибо, что сказал правду... Я скорее боялся, что ты этого не сделаешь.

- А что тебе говорили другие?

- Энн… Энн сказала что это ярко. Больше я никому не показывал, - но я и сам считаю, что они нелепы... Я просто попробовал... зачем – то… Глупо... Это не нужно оставлять… - Белл вдруг схватил черную краску, и прежде чем я успел его остановить, хотя таких попыток с моей стороны не было, начал размалевывать холсты.

Картины медленно умирали, под взмахами руки гения. А я стоял и мрачно размышлял, что бы их ожидало, если бы они увидели свет. Скандал, успех или и то и другое? Хотя сейчас это уже не имело значения.

Мой поступок не был глупостью задетого самолюбия, это было жестокое, мстительное преступление за талант, которым я никогда не обладал. Я мог признать, что как художник потерпел полное фиаско. Но меня злило, что этот парень так небрежно смог достичь того, чего я не добился за всю жизнь упорного труда, и истинного поклонения искусству. Тогда как для американца я уверен, это было не более чем игрой с красками.

- Тебе нужно переодеться, - заметил я, когда Белл, расправившись со всеми полотнами, со стоном выронил кисть, как нож после убийства, а черная краска на его руках и одежде казалась кровью.

Эрик рассеянно кивнул. Я взял его за плечи.

- Жаль свои картины? Конечно, жаль… - ответил я за него, потому что американец молчал, - но знаешь... мы можем годами лелеять свое творение, прежде чем, решимся изменить, к лучшему, если есть… что менять; или уничтожить совсем. И мне больше, чем тебе известно, как это больно. Но поверь, если не научишься, это делать сразу, то потом будет намного сложнее. У тебя есть задатки и их можно развивать. Ты уже делаешь успехи.

- Ты… ты правда так считаешь, Жан - Мишель?

- Да, соломинка, правда, - я не лукавил. Белл действительно делал успехи. Хотя и не в верном русле. Ему следовало двигаться дальше в «Чувствах». Это был его путь, но я надеялся, что он никогда к ним не вернется.

Я привлек его к себе и хотел поцеловать.

- Я весь в краске, прекрати… - он отвернулся, но я уже тянул его на пол. Эрик несколько секунд сопротивлялся, но зная уже, что это бессмысленно, перестал. Его пальцы бродили в моих волосах, и он немного выгнулся навстречу, когда я для разнообразия перестал быть эгоистом.

*****

За мной зашел мой приятель Марсель Мюн, и мы отправились перекусить в «Карнавал». Марсель не был любителем подобных местечек, но я смог его уговорить составить мне компанию.

Мюна я знал еще по академии. Это был спокойный, слегка скучный студентик вечно захваченный какими – то пространными идеями о современном Париже, который он уже мысленно выстроил перед глазами.

Все что Марсель выдумывал, было слишком дорого, и громоздко, чтобы быть осуществимым, но это были лишь мечты мальчишки. Сейчас Мюн был молодым, талантливым архитектором, уверенной рукой, рисующий новые черты Парижа, поверх пыльной средневековой гравюры, которой он был.

Буквально на днях Марсель с женой, вернулся из Динана, куда ездил к матери три - четыре раза в год. При упоминании Динана я улыбнулся. Первый раз я был там еще до Жюстин. Мюн увез меня туда с собой на целый месяц. Я написал там несколько лучших работ, и даже смог выручить за них неплохие деньги. Обо мне тогда заговорили, не особенно громко, но достаточно, чтобы вселить легкомысленную уверенность, что так будет и впредь.

- Почему не поехал с нами, Жан – Мишель? За пару дней, ты бы воспрянул духом. Возможно, бы снова начал писать, - сказал Марсель, потирая круглый нос.

Я покачал головой.

- Нет, Марсель, это в прошлом. Да, и вряд ли бы я составил вам хорошую компанию.

- Почему? Жюстин тебя очень любит. Называет печальным нарциссом. Не знаю только почему. Скорее бы уж я так назвал Гийома, вот уж кто зациклен на себе. Но печальным бы я его не назвал, скорее безумным. Кстати, видел его тут на днях. Когда он вернулся?

- Я… не знал, что Леро в Париже, - чуть хрипло сказал я.

- Разве вы… не общаетесь?

- Иногда… Когда он захочет.

Я не видел Гийома больше года. Но если честно не горел желанием видеть и сейчас. Хотя признаю, меня задело, то что он не нашел времени для встречи со мной.

Нас познакомил Шарль Галбрейт, на балу в Тюильри в сорок пятом. Когда я вместе с ним, дрожа, подходил к Леро, то не рассчитывал, даже на то, что он заговорит со мной. Расчеты были, в общем – то верны.

Никогда не забуду его небрежного тона, и насмешливого взгляда, когда запинаясь, бормотал слова восхищения. Я бы не скрыл его, даже если бы пытался. Я не пытался.