Они были из Австралии. Она влюбилась в них и считала, что их тексты были словно книгой из цитат, которую она могла читать каждый день. Затем она сказала мне вслушаться, я так и сделал. Блу была права, группа понравилась мне по мере того, как я прослушал три их композиции, прежде чем переутомление унесло меня в ритм музыки и поэтичных строк.

Голос девушки вырвал меня из темного спокойного сна. В комнате было темно, от чего мое сердце билось так чертовски сильно, что тело сотрясалось. Блу снова говорила во сне, прижавшись к моей футболке, и я прижал свой подбородок к груди, чтобы рассмотреть ее лицо. Она все еще спала, а я начал расслабляться под ее бормотание в ночи. Я и забыл, что она разговаривает во сне.

Стараясь, что есть мочи расслышать слова через мягкую музыку, которая, должно быть, стояла на повторе, я слышал отрывки предложения, потом она умолкла, прежде чем начала снова. Я смог разобрать имя Бена и что она сожалела. Ах, если бы я только знал, о чем она говорила дальше. Казалось, что я узнавал ее с другой стороны. Она рассказывала о себе, но так много всего скрывала, как, к примеру, свою истинную суть. Она открыла меня, как банку содовой и выпила все, что можно было узнать обо мне. Как плохое, так и хорошее. Мне казалось, что я потерял ее, когда она спросила о моей жизни после маминой смерти, но все было так, будто она поняла и не обостряла ситуацию. Если бы она сказала, что спала с парнями, как это делал я с девчонками, пожалуй, я бы хорошенько что-нибудь ударил. Но Блу сказала, что было естественным хотеть заполнить пустоту, и до тех пор, пока это никого не ранило, мне не стоило сожалеть о подобном.

Пфф. Да, я сожалел, и да, я ранил девушек эмоционально, но мне было слишком стыдно, чтобы рассказать ей об этом. Вместо этого я поцеловал ее в макушку и предоставил Блу возможность не отвечать на практически все мои вопросы. Она не использовала «пасс», хотя я также не заставлял ее. Я мог бы, но мне было слишком не все равно, чтобы вытворять такое нарочно. Она использует их, когда в этом будет необходимость, так же как и посвятит меня, когда сможет. На данный момент я собирался узнать ее так близко, как только мог, даже если это означало прислушиваться к ней спящей, тогда как мне бы стоило разбудить ее и пойти домой.

— Не обращай на него внимание, — сказала она внятно. Впервые она не бормотала, а я поглаживал ее по волосам и успокаивал. — Мне жаль. — Она сжала маленький кулачок рядом со мной и моей рубашкой, казалось, что она просто начинала плакать. Ад замерз бы прежде, чем ее слезы перестали бы меня убивать.

— Блу. — Я погладил ее по голове и вытер мокрые глаза, в то время как она издала хныкающий звук, который вызвал жгучую боль у меня в груди. — Харпер, детка, проснись.

Она зарылась лицом в мою грудь, так что я больше не мог ее видеть, но мог сказать, что она просыпалась. Она отстранилась, чтобы сесть, и я сделал так же, поглаживая ее влажную щеку, пока она вытирала вторую. Блу не была удивлена, она выглядела смущенной. Я конечно не самый умный, но ее реакция указывала мне, что чаще всего происходило так, а не иначе.

— Это один и тот же ночной кошмар, или каждый раз другой? — спросил я, и снова она не выглядела удивленной.

— Я снова разговаривала во сне, да?

Кивая, я потянулся к ней, но она покачала головой, а я почувствовал неловкость от того, что хотел ей помочь, но не мог. Я не выносил этого чувства, ненавидел его чертовски сильно. Я презирал свою неспособность помочь маме, и это же чувство было ненавистно мне сейчас.

— Что я сказала? — спросила она, не глядя на меня, а я осознал, что ненавидел ее неприязнь даже больше, чем свою беспомощность.

— Не делай так, ладно? Если ты хочешь поговорить со мной, спросить меня о чем-то, то не прячься от меня. В этом нет ничего такого, из-за чего стоит смущаться или расстраиваться. У тебя был ночной кошмар и ты плакала. Я делал так много раз. Рыдал, как чертов младенец, правда. Так что нет ничего плохого в том, что ты плачешь из-за ночного кошмара про Бена. Мне нравится то, как ты защищаешь его и как заботишься о нем. Я все не возьму в толк, что происходит с вашим отцом. Вы, ребята, нуждаетесь в нем. Так что для тебя естественно хотеть компенсировать недостаток родительской заботы от него.

— Это все, что я сказала? — Она хмурилась, что раздражало меня, но также и давало понять, что она окольными путями пыталась выяснить, не выдала ли мне свою большую страшную тайну. Я скатился с другой стороны кровати, подошел к стерео и ударил по кнопке питания, погрузив нас в тишину. Единственным звуком в комнате стало наше напряженное дыхание.

— Проклятье, Харпер. Я не тот, кто скрывает что-то. Если я говорю, что это касалось Бенни, значит, так и есть. И ничего больше. Никаких скрытых замыслов.

Она поднялась, ее лицо исказила гримаса, когда она взглянула на меня. Казалось, она собиралась что-то сказать, но затем промолчала. Ее рот открылся, но потом снова захлопнулся.

— К черту все, Блу. Просто скажи это.

Вместо этого она направилась к двери, открыла ее и вышла, оставляя меня в своей темной бесшумной комнате. Я сделал прерывистый вдох и вышел из ее комнаты, спустился вниз по коридору и нашел ее у входной двери ее же дома, которую она держала открытой. И снова она не смотрела на меня, а я был слишком рассержен и слишком уставшим, чтобы взывать к ее разуму именно в тот момент. Если бы мы продолжили, то могли сказать то, о чем бы сожалели, а мне бы очень не хотелось ее потерять. Поэтому я остановился у двери, приподнял ее подбородок так, чтобы она посмотрела на меня. В ее взгляде больше не было гнева, но были смирение и печаль, а я так сильно хотел ее поцеловать. Но, тем не менее, не сделал этого.

— Мы можем поговорить. Все, что тебе нужно сделать, просто сказать это. Все, что нужно: просто закрыть дверь и довериться мне, — сказал я нежно, надеясь, что она так и сделает. Она стала покусывать свою губу, не отрывая от меня своего взгляда, так что у меня даже появилась надежда. Но вместо того, чтобы нарушить свое молчание, она посмотрела в темное небо, а я двинулся к своему грузовику.

Я бы боролся за нее, я бы сражался со всем миром ради нее. Так или иначе, несмотря на все трудности моей жизни, я серьезно влюбился в нее, но не мог бороться с ней. Все это совершенно другое и полностью вышло из-под контроля. Я нутром чувствовал, что хотел удержать ее и как слабак умолять не бросать меня, но вместо этого оставался сильным, добрался до своего грузовика и направился домой.

Какого черта со мной было не так? Из моей груди, самых ее глубин, вырвался крик. Я скомкала простыни, пытаясь сдержать новое всхлипывание, которое так просто не прекратилось бы. Никогда не плакала. То есть у меня никогда не было такой необходимости, но сейчас слезы навернулись так легко, что я не в силах их контролировать. А вчера со мной что-то произошло. Пребывание вместе с Воном щелкнуло во мне включатель, который не было возможности отключить, тогда как все, что мне было нужно, это только гребаная пауза.

И плакала я не от того, что моя мама не имела ни малейшего понятия о том, что я была жива или что вообще родилась, что могло бы стать причиной слезам. Я плакала не от того, что мой отец закрылся от всего и всех, кто мог бы его покинуть. Я плакала не потому, что оставляю испуганного маленького мальчика, который не мог сам о себе позаботиться, несмотря на все то, что успела предпринять, дабы помочь ему. Хотя должна была бы, но всё же плакала не из-за специалистов, которые считали, что я не доживу до своего восемнадцатого дня рождения.

Причина соленой влаги, выходившей из моего тела и стекавшей по моему лицу и щекам, как вода от ураганного ливня, заключалась лишь в том, что я только что прогнала прочь то единственно хорошее, что вообще было в моей жизни. Я выгнала Вона прочь, будто выбросила мусор. Я сделала ему больно, но у меня был шанс не поступать так. Ага! У меня было много возможностей не поступать так до этого момента, и все же я сделала это, потому что была эгоистичной коровой.