- Дрыхнет без задних ног,- прохрипел он, повернув голову к старухе.- Скачи на цырлах, Варвара. Да не теряйся там…

Варвара шла на цыпочках, навострив свой необыкновенно чуткий слух. Она растреножила кобылу и подстегнула ее, чтобы убежала подальше. К палатке приблизилась не слышней ветерка, проворно и крепко завязала тесемки дверного полога. Потом вместе с подкравшимся Бакланом подтолкнула дощаник к обрыву. Когда дощаник уже наполовину повис над пропастью, Баклан зашагал обратно в рощицу. Дрожа от страха, старуха долго придерживала дощаник, руки ее ныли. Наконец отпустила и с небывалой легкостью и проворством кинулась мимо палатки в рощицу. Она уже подбегала к рощице, когда снизу, с берега донесся грохот и треск.

Кирьку словно подбросило. Он кинулся было из палатки, но не нашел дверного полога. Парень метался из угла в угол. Запутался, как щуренок в вентере. Спросонья ему подумалось, что упала старая лиственница, под которой стояла палатка, и придавила полог ветвями.

- В-вот тебе и «священная»! - заикаясь, проговорил Кирька.

Он снова ткнулся лбом в прохладную парусиновую стенку палатки. Бесполезно. Наконец сообразил пронырнуть снизу. Вылез и оторопел: лиственница как стояла, так и стоит. Ее нежная шелковистая зелень чуть-чуть рдеет в лучах ранней зорьки. Экспедиционное имущество, сложенное под лиственницей и прикрытое зеленым брезентом, не тронуто.

- Ш-што же случилось, т-то-это? - недоуменно произнес Кирька. Хотя ему исполнилось все восемнадцать, он походил больше на мальчонку подростка, особенно сейчас, когда стоял в одних подштанниках и растерянно вертел головой. Сперва Кирька спохватился, что нет кобылы. В следующее мгновение он заметил исчезновение дощаника и от страшной догадки похолодел.

- Проспал, п-проворонил!

Кинувшись к обрыву, Кирька глянул вниз: под скалой валялся изуродованный и уже почти наполовину затонувший дощаник. Недолго раздумывая, он припал грудью и животом к холодным осклизлым выступам скалы и стал спускаться под обрыв. Внизу бешено кружился черный водоворот. В расщелинах скалы мерцал зернистый лед, и

Кирька несколько раз чуть не сорвался с головокружительной высоты.

Ступив босыми ногами на узенькую полоску каменистого берега, он ухватился за корму дощаника, чтобы вытащить его из воды, да не хватило силенки. Но в эти минуты Кирька сделал невозможное. Он залез чуть не по шею в ледяную воду, напрягся и вытолкнул лодку. Правый борт дощаника проломлен, уключины вывернуты, краска ободрана. Нет, теперь не оправдаться перед Сергеем Беловым. Конец их дружбе! Уж лучше бы умереть, да без позора…

Босой и промокший Кирька топтался на обледенелой глыбе. У ног бурлил мутный весенний паводок, изредка позванивали, будто пустые стаканы, проплывающие льдинки. Водоворот, словно гигантский удав, извивался и гипнотически манил в свою бездонную темную пучину. Узенькие белесые брови Кирьки туго сдвинулись, в маленьких синих, как ягоды голубики, глазах отразилось отчаяние. Кирька уже не мог оторвать взгляда от вихревой карусели водоворота….

…Варвара, задыхаясь и чувствуя дрожь в кривых старческих ногах, вбежала в заросли. Скорее бы сесть на своего послушного учуга и умчаться подальше отсюда. Но ни Баклана, ни оленей на месте не оказалось. По легкому потрескиванию в глубине рощицы она догадалась, что Баклан удрал. Теряя последние силы, подгоняемая страхом, старуха кинулась вдогонку.

- Сатана билюйский,- выругалась она, с трудом догнав-таки Баклана и взобравшись на оленя.

- Не подохнешь, ведьма старая,- огрызнулся Баклан и цыкнул:

- А ну, погнали!

Старухин олень сразу вырвался вперед и резво помчался по голому склону к перелеску. Надо было скорее проскочить в ущелье, где стояли под вьюками остальные олени, и удирать в горы. Хотя под Бакланом шел рослый крепконогий олень, чугунная тяжесть всадника не давала ему бежать прытко.

- Вернись! - прохрипел вдогонку Баклан, и старуха с ходу круто повернула своего ездового. Очутившись рядом, она услышала новую команду: - Держись сзади!

Выезжая из рощицы, Баклан вдруг соскочил с оленя, резко дернул повод, а старухиного учуга схватил за ветвистый рог и потащил обратно в кусты.

- Тихо, старая,- прошипел он, снял с плеча винчестер и, раздвинув куст, глянул вперед.

С горы спускался всадник на белом коне. Конь был сказочной красоты, с гривой до колен и пышным длинным хвостом. К седлу были приторочены кожаные сумки. Поверх вьюков восседал пожилой седоусый якут, на коленях он держал черного крупного пса. И всадник и пес спали. Судя по усталой походке коня, они преодолели немалый и тяжелый путь.

- Кого разглядел? - прошептала старуха.

- Якут какой-то проехал.

- Ой, худо: якут все узнает,- запричитала горбатая.

- Он сонный…

- Однако и так худо. Ехать хочу.

Вскоре они очутились в ущелье и, недосягаемые для постороннего взгляда, направили свой олений аргиш в глубь тайги, туда, где далеко на горизонте возвышались отроги Туркулана. Баклан обернулся и погрозил кулаком.

- Не поймете присказку,- угрюмо прохрипел он,- я вам сказку втолкую по-другому…

Приисковый поселок Золотореченск, расположенный в глубине узкой долины, мирно спал. Лучи зари сюда еще не проникали. Полумрак застилал и поселок и дражный полигон. От пекарни веяло дымком, пропахшим подгорелой пшеничной коркой.

Из калитки приисковой радиостанции, что красовалась высокими мачтами на скальной террасе над поселком, вышло трое парней.

Самый высокий из них - в армейской фуражке с черным околышем, в кирзовых сапогах и защитного цвета брюках - токарь ремонтных мастерских Сергей Белов. С ружьем и полевой рацией за плечами он шел размашисто и легко, как молодой лось.

За ним спешил парень цыганских кровей, маркшейдер Ромэн, или, как он сам всегда представлял себя, Ром Шатров, в телогрейке, широких старательских шароварах и желтых кожаных перчатках, хотя по погоде в них, кажется, не было уже никакой нужды. Он нес любительскую кинокамеру и малокалиберную «тозовку». Ветер шевелил смоляные барашки его кудрей.

Последним спускался по тропе инженер-связист Вадим Орлецкий. Черная вязаная куртка, рубаха в зеленую и черную полоску резко оттеняли его рыжую мохнатую голову и крупное веснушчатое лицо. Выпуклые светлые глаза Вадима были полуприкрыты редкими ресницами. На плече у него болтался транзисторный приемничек, на груди блестел серебром и белым перламутром аккордеон. В светлых брюках и легких туфлях, он мало походил на путешественника.

Парни подошли к общежитию учителей и остановились против крайнего окна. Сергей Белов собрался постучать, но Вадим остановил его. Он тихо-тихо проиграл на аккордеоне «подъем». Никто, однако, не показывался. Вадим проиграл еще раз. Окно наконец-то распахнулось, из него выглянула девушка с ярко-синими глазами и пышной замысловатой прической. Она подала Вадиму полосатый увесистый саквояж и, взглянув мимоходом в зеркало, вскочила на подоконник.

- Держи,- шепнула девушка Сергею и спрыгнула с подоконника. Тот подхватил ее и бережно поставил на землю, ощутив тепло дыхания и знакомый запах дорогих духов. В брюках, обтягивающих ее стройные ноги, в изящных мягких сапожках, она казалась ему, как всегда, прекрасной.

Девушку звали Зоя Савельева. Она преподавала литературу в приисковой школе.

Шатров небрежно взглянул на Зою своими миндалевидными глазами и тут же отвернулся. Зато Орлецкий не сводил с нее восторженного взгляда. Когда Сергей взял Зою под руку, он только вздохнул: «Вот повезло человеку. Другой такой Зои на свете нет…»

Зоя понимала его вздохи. Ей нравилось, что пижонистый Вадим сохнет от любви к ней. Так ему и надо! Пусть помучается.

- Вперед, друзья! - шепотом пробасил Сергей.

Не растягивая мехи аккордеона, Вадим начал отбивать на клавишах барабанную дробь. Зоя и Сергей в ногу зашагали по улочке поселка. Орлецкий тоже подладил свои шаги в такт. Только Ром Шатров не поддался озорному настроению. Наоборот, настроение его падало все ниже и ниже. Он разглядывал Зоину замысловатую прическу, длинные ногти под маникюром и думал, что учительница настроилась на короткую дорогу, малость подальше перевалочной базы. Говорил он Сергею, что зря берут ее, но тот сердился, уверял, что Шатров ошибается.