— Что за марка? — услышал он ее голос и быстро обернулся.

— Ньясаленд.

— Та самая? Сменял-таки у Глеба?

— Сменял, — пробормотал он и покраснел…

Дима снова принялся за альбом. Но уже не ощущал радости при виде треугольной марки. Первый раз в жизни он соврал своей маме. И хотя Дима успокаивал себя — ведь дал слово Антону Сергеевичу! — на душе было тревожно, беспокойно, словно он сотворил что-то нехорошее.

Если бы Дима мог в то время увидеть Антона Сергеевича, его беспокойство возросло бы еще больше. Фронтовой друг его отца разбирал груду планов и чертежей, вываленных из папок прямо на стол. Он работал обеими руками. На постели валялась длинная — до локтя — черная перчатка с металлическими пластинами под кожей. Она и придавала совершенно здоровой правой руке вид протеза.

Антон Сергеевич был не один. Ему помогал человек, которого он называл Михаилом Михайловичем, — мужчина лет тридцати с нездоровым одутловатым лицом. Оба они работали молча, сосредоточенно.

— Может, это? — Михаил Михайлович развернул сложенный вчетверо лист ватмана.

— Он! Честное слово — он! Со всеми подробностями… — Антон Сергеевич склонился над планом. — Вот здесь, в этой комнате хранятся формулы. Несгораемый шкаф стоит у стены. Вот дымоход… Ну что? Выходит, недаром я таскался за этим мальчишкой! — он с торжеством взглянул на Михаила Михайловича. — Всё! В воскресенье проводим.

Тот вздохнул.

— Вам видней… Но вы учитываете, что с пятнадцатого апреля вводится летнее расписание поездов?

— Ну и пусть…

— Так ведь вечерний поезд по новому расписанию проходит на три часа позже.

— Черт возьми! — Антон Сергеевич потер лоб рукой. — Так не годится. За это время поднимется шум, и мы можем застрять.

Он зашагал по комнате большими шагами, покусывая губы и морщась, словно от боли.

— Сколько отсюда километров до Н.?

— Около ста, кажется, — ответил Михаил Михайлович.

Сто километров… Где взять машину? Можно, конечно, нанять такси. Но ведь его надо заказывать заранее. Кроме того, шоферу придется ожидать их поблизости от института. Он может услышать шум и… Нет, такси не годится!

Мимо дома проехал мотоцикл. Его характерное стрекотание постепенно замерло вдали.

— Носит этих мотоциклистов — и по ночам не угомонятся, — нервно бросил Михаил Михайлович. — Что за удовольствие: треск, вонь… Да и, того гляди, без головы останешься… Вы знаете, моего соседа недавно мотоциклом с коляской премировали — придумал что-то на заводе. Так его жена каждый день пилит: продай да продай. Не хочу вдовой быть…

Антон Сергеевич остановился.

— Мотоцикл продает? — спросил он. — Это же замечательно! Вы его завтра купите… Сто километров для мотоцикла — пустяк. А в Н. мы сядем на поезд.

Михаил Михайлович обеспокоенно задвигался на стуле.

— Но кто поведет мотоцикл?.. Я ведь это самое… — Он сделал рукой отрицательный жест.

— Я поведу, успокойтесь, — насмешливо бросил Антон Сергеевич и снова зашагал по комнате.

Этот вариант лучше. Правда, и он не безупречен. Как в воскресенье доставить мотоцикл к институту? Самому нельзя — одной рукой не поведешь, а двумя — соседи могут увидеть и заподозрить неладное. Еще одно: пока они будут заняты в институте, мотоцикл останется на улице без присмотра. Этого тоже нельзя, допустить. Мало ли что может случиться!

Что же делать?.. Ба — мальчишка! Он сумеет! Довести мотоцикл до института и постоять там — это ему вполне по силам. А за городом можно будет избавиться от него…

Антон Сергеевич удовлетворенно потер руки.

Маме нужно было на работу к восьми. Перед уходом она разбудила Диму. Он пошел на кухню умываться, и вдруг услышал:

— Дима! Дима!

Предчувствуя недоброе, он вернулся в комнату. Мама стояла у книжного шкафа.

— Ты не видел, где папки?

— Н-не, — невнятно произнес он.

— Куда же они могли подеваться?.. Наверное, тетя Оля переложила во время уборки. — Она посмотрела на часы. — Ой, я опаздываю!.. Дима, ты зайди к ней, спроси…

В школе Дима сидел, как на иголках. Еле дождался конца уроков и понесся на Финударника. К счастью, Антон Сергеевич был дома. У него сидел незнакомый Диме мужчина с пухлым лицом и сонными глазами. От него пахло сладкими духами.

— Антон Сергеевич, — прямо с порога выдохнул Дима, забыв даже поздороваться, — дайте мне папки.

Он почему-то ожидал, что Антон Сергеевич сразу папки не отдаст, попросит оставить их еще на несколько дней. Как тогда быть?.. Но Антон Сергеевич указал рукой на стол:

— Вон они лежат. Возьми.

Схватив папки, Дима хотел сразу же бежать домой, но тут сообразил, что это неприлично. Антон Сергеевич смотрит на него с удивлением, а незнакомый мужчина и вовсе улыбается — экий, мол, невежа!

— Мама их хватилась, — пояснил Дима. — А вы нашли что-нибудь? — поинтересовался он.

— Нет, ничего не нашел, — небрежно ответил Антон Сергеевич. — Одна ерунда…

Дима вздрогнул. Ерунда? Работы его папы — ерунда? Как он может так говорить!

— Я хочу сказать, что все эти мои поиски — ерунда, — поправился Антон Сергеевич. — Вот этот молодой человек, — он кивнул в сторону пухлолицого, — только что сообщил мне, что проект театра находится у главного архитектора города. На днях я приступаю к работе… Ах да, — спохватился Антон Сергеевич, — ведь вы незнакомы… Знакомьтесь: Дима, сын моего фронтового друга… Михаил Михайлович Шестаков, архитектор, ученик твоего отца…

— Очень рад… Очень, — округляя рот, произнес Михаил Михайлович и улыбнулся. Улыбка у него была какая-то настороженная, словно он готов был в любой момент снять ее с лица.

— Кстати, Михаил Михайлович, Дима вас может выручить, — сказал Антон Сергеевич. — Он ведь мотоциклист.

— Ну, какой я мотоциклист, — смутился Дима.

— Не скромничай… Кто мне говорил, что ты лучший в группе?.. Знаешь, в чем дело, Дима? Михаил Михайлович купил себе мотоцикл, а ездить не умеет… Не возьмешься его научить?

Дима хотел было отказаться — тоже учителя нашли! Но Антон Сергеевич не дал ему вымолвить ни слова.

— Отнесешь домой папки — и обратно сюда. На первый случай прокатишь нас с Михаилом Михайловичем… Ты знаешь, ведь и я сам когда-то… Эх, если бы не рука!

Он зло посмотрел на свой протез. Михаил Михайлович покачал головой и сочувственно вздохнул.

Дима сбегал домой, положил папки на верхнюю полку, прикрыл их книгами — мама подумает, что просто не заметила их утром — и вернулся к Антону Сергеевичу.

Мотоцикл стоял во дворе. Он был совсем новенький.

Дима нажал стартер. Мотор сразу заработал — энергично, четко: что твои часы!

— Я сяду в коляску, а вы, Михаил Михайлович, на заднее сидение, — скомандовал Антон Сергеевич.

Но тут Дима вспомнил:

— Ой, мне ведь нельзя водить мотоцикл. Водительских прав нет. Милиция заберет.

Антон Сергеевич рассмеялся.

— Здоровый ты парень, а милиции боишься… Михаил Михайлович, где у вас права?.. На, смотри, Дима. Пусть кто-нибудь скажет, что это не ты!

На фотокарточке была жирно наляпана печать. Из-под нее виднелись лишь часть лица и волосы, зачесанные назад, как у Димы.

Дима обрадовался, сунул права в карман. Ну, теперь он их прокатит!

Мотоцикл с ревом вырвался на тихую улицу:

— Куда ехать? — спросил Дима.

— Все равно… Ну, хотя бы на шоссе, — сказал Антон Сергеевич. — О, да ты, оказывается, сильнейший мотоциклист, — похвалил он, когда мотоцикл влетел на асфальтированную дорогу. — Давай махнем в город Н., а?

Сто километров по шоссе! Дима был в восторге. Как только они выехали за черту города, он подал газ. Мотоцикл рванулся вперед.

— Тише, тише! — крикнул Михаил Михайлович и судорожно ухватился за Диму.

— Не слушай его! Жми на всю катушку, — смеялся Антон Сергеевич, и Дима еще прибавил газу.

На полной скорости они ворвались в Н. Антон Сергеевич велел остановиться. Дима стал осматривать мотоцикл, а его спутники закурили.