ной аристократии делают ее неизмеримо более живой и жизнеспособ-
ной, чем поэзия придворная. Она в какой- то мере дает возможность
судить о характере народного творчества отдаленных эпох, и в этом
ее огромная ценность, не говоря о художественной силе многих тво-
рений суфийских поэтов.
Но у суфийских авторов есть еще другая заслуга. Когда на Иран
и Среднюю Азию налетел ураган монгольского нашествия, когда за-
трещали и рухнули троны почти всех воображаемых «миродержцев»^
придворная поэзия умолкла. Восхвалять стало некого, ибо монголь-
ским ханам трескучие касыды на непонятном языке были не нужны.
Не стало подачек,— не стало и придворных поэтов, ибо все их искус-
ство очень часто состояло только в умении выпрашивать эти подачки.
Сказать им по существу было нечего. Но суфийские поэты в эти тяж-
кие годы не умолкли. Их аудитория — массы — осталась, ибо можно-
уничтожить династию, но нельзя уничтожить народ. Суфийскому поэту
было для кого писать, более того, эта масса теперь в нем нуждалась
еще больше, ибо она была разорена, истерзана и измучена и хотела
услышать какое- то слово утешения. Суфийский поэт говорил слуша-
телям о любви к ближнему, учил их сплотиться, призывал ко взаимной
поддержке, на. место звериного индивидуализма, сохранения жизни
ставил общие интересы. Мы не знаем, как в те годы реагировал чи-
татель на эти произведения. Но очевидно одно, что именно эти авторы
спасли тогда лучшие традиции персидской литературы, донесли их до
XIV—XV вв. и так дали ей возможность еще раз обогатить мировую
литературу такими классическими произведениями, как бессмертные
газели Хафиза и все разнообразные творения 'Абд ар- Рахмана Джами..
26 <Продолжение этой работы, однако, написано не было. Подробнее см. БС I,, № 1. См. также стр. 63—83 наст. изд. — Ред.>
53
Без изучения суфийской литературы получить ясное представление
о культурной жизни средневекового мусульманского Востока нельзя.
Ее классики продолжали оказывать влияние на целый ряд восточных
литератур вплоть до начала XX в. Все это и заставляет нас уделять
ей такое значительное внимание, тем более что почти все крупнейшие
авторы .мусульманского Востока, за редкими исключениями, так или
иначе связаны с суфизмом и без знакомства с этой литературой в пол-
ной мере поняты быть не могут.
ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ В РАЗВИТИИ
СУФИЙСКОЙ ПОЭЗИИ
Одним из наиболее трудных вопросов истории персидской лите-
ратуры, над разрешением которого уже давно бьются востоковеды, является вопрос о возникновении поэзии на новоперсидском языке.
Однако до сих пор все усилия в этом направлении оказываются бес-
плодными. Источники хранят почти полное молчание или дают явно
ad hoc придуманные басни; памятников, относящихся к ранней
эпохе этой литературы, до нас почти не дошло, а среди обломков
среднеперсидского литературного творчества до настоящего времени
ни единой строчки мерной речи не обнаружено
1 . Но этот вопрос — не
единственная загадка персидской литературы. К сожалению (или, может быть, к счастью для исследователей), таких вопросов она таит
в себе великое множество, и только в силу малой разработанности ее
нам приходится относиться к этим вопросам с известного рода легко-
мыслием и закрывать глаза на наше бессилие. Достаточно указать, что мы все еще не в состоянии сколько- нибудь уверенно говорить о
школах и направлениях в персидской литературе, почти не исследова-
ли вопроса о соотношении <творчества> отдельных крупнейших авто-
ров, даже не пытаемся рассматривать их в окружении эпохи, восста-
навливая картины исторической действительности.
В сущности говоря, хоть мы и относимся несколько свысока к авто-
рам различных тазкире, служащих нашим важнейшим пособием, но
все же ушли от них весьма недалеко и пользуемся < в своей работе>
методами, мало отличающимися от средневековых
2 . Конечно, разреше-
ние всех задач, которые ставит перед нами изучение персидской лите-
ратуры,— дело весьма нелегкое, и потребуются десятилетия, если не
более, самоотверженной работы поколений иранистов, прежде чем мы
ощутим под ногами более или менее твердую почву. Но во всяком
случае уже сейчас можно и должно выяснять наиболее болезненные
места и ке скрывать их, а, напротив, обнаруживать перед всем миром, дабы избежать раздробления наших сил и привлечь внимание буду- ·
щих исследователей в должную сторону. Кроме того, правильно форму-
лированный вопрос в большинстве случаев сам же несет и ответ, а по-
сему стремление к точному оформлению этих вопросов уже может дать
весьма и весьма существенные результаты.
К числу таких вопросов относится вопрос о возникновении суфий-
1 <Устаревшая точка зрения, отвергнутая позднее в трудах самого Е. Э. Бертель-
• са. См., напр.: Бертельс, История перс.- тадж. литературы, стр. 74—75, 89. — Ред.>
2 < 3а сорок лет, прошедших со времени написания данной статьи, в востоковеде-
нии, особенно в советском, немало сделано в упомянутых в статье направлениях. —Ред.>
55
ской поэзии на персидском языке. В большинстве работ, посвящен-
ных истории персидской литературы, через него очень легко переска-
кивают и успокаиваются на решении, которое, в сущности, при первом
прикосновении критической мысли оказывается явно неудовлетвори-
тельным: зарождение суфийской поэзии связывают с именем Абу Са
е -
ида Мейхенского, исходя из <наличия> нескольких десятков четверо-
стиший, дошедших до нас под его именем. В подлинности этих четверо-
стиший, по- видимому, не сомневался первый их издатель, такой круп-
ный иранист, как Г. Эте
3 , однако после появления в печати биографий
Абу Са'ида, изданных В. А. Жуковским
4 , едва ли можно отнестись
к ним с таким доверием. Биограф, со слов внука самого Абу Са'ида, категорически отрицает авторство Абу Са'ида
5 и приписывает ему
только один бейт и одно четверостишие. Все остальные стихи, цитиро-
вавшиеся Абу Са'идом во время его бесед, по словам биографа, при-
надлежат исключительно его духовным наставникам. Правда, было бы
очень соблазнительно не поверить биографу и отклонить его свиде-
тельство: четверостишия и отдельные отрывки, приписываемые Абу
Са'иду, могли бы служить прекраснейшим образцом первых несмелых
попыток в области суфийской поэзии.
Но слова биографа находят косвенное подтверждение в другом, по счастью, до нас дошедшем памятнике. Это диван Баб*а Кухи...Ши_-
рази, где мы находим суфийскую поэтическую терминологию уже в
полном расцвете, применяемую в тех же самых условных значениях, в которых ею пользуется вся позднейшая суфийская, поэзия. Диван
Баба Кухи — совершенно явное доказательство того, что суфийская
поэзия начала складываться задолго до XI в. Предположить, что родо-
начальником ее является Баба Кухи, невозможно, он совершенно явно
пользуется символикой, доставшейся ему в наследство от предшест-
венников
5 *. Вместе с тем он современник Абу Са е ида (даже до извест-
ной степени соперник его) и, следовательно, роль Абу Са'- ида в наса-
ждении суфийской поэзии неизбежно должна быть признана второ-
степенной. Абу Са'ид— лишь передаточная инстанция, популяризатор
ее, но отнюдь не ее создатель. <Ср. стр. 50 сн. 24 наст. изд.— Ред.>.
Момент зарождения этого своеобразного литературного жанра, наложившего свой отпечаток на все поэтическое творчество Персии
и не утерявшего своего значения и доныне, нужно искать глубже.
Я думаю, мы не ошибемся, если в поисках его обратимся к наиболее
характерному проявлению суфизма, так называемому сама*.