фийской практике относится уже к самым первым векам развития су-
физма. Поэзия становится необходимым атрибутом суфийской беседы.
Но практика должна была показать, что не всегда эта случайно
пристегнутая к суфийскому миропониманию лирика достигает цели.
Безусловно, стихи, написанные со специальным заданием, должны были
гораздо лучше отвечать требованиям сама*. С другой стороны, извест-
ный навык уже был, аудитория была подготовлена к восприятию опре-
деленного круга образов и трактовке эротической поэзии в символиче-
ском духе. Оставалось только возвести эту символику в систему и по
готовому шаблону создавать свои произведения, уже не подвергавшие-
ся насильственной интерпретации, а задуманные в плане символиче-
ской лирики.
При перенесении суфизма на персидскую почву, в Хорасан, где
центром его в V в. х. сделался Нишапур, конечно, были перенесены и
все соответствующие обычаи, получившие лишь известные модифика-
ции в соответствии с местными условиями.
Если появление суфизма (или, точнее, зачатков того комплекса
учений, который впоследствии получил это наименование) в Персии
мы будем связывать с именем Ибрахима ибн Адхама (ум. 160—166/776—783), то в таком случае мы должны считать, что суфизм до-
стиг там известного распространения уже в начале III в. х.— IX в. н.э.
Деятельность первых проповедников суфизма в Персии носила прежде
всего характер обращения к самым широким слоям населения. Мы
знаем, что в III в. х. весь Хорасан наполнился бродячими проповед-
никами, переходившими из селения в селение, одетыми в несшитые
овечьи меха, с белыми калансува на головах, читавшими свои увеща-
ния на специально сооружавшихся для них грубых помостах
15 . Для
такой деятельности было необходимо создание особого языка, который
мог бы быть понятен всякому и не требовал бы специальной подготов-
ки, без какой <жителю Хорасана> едва ли можно было понять речи
суфиев Ирака. Нужно было приспособить персидский язык, язык ули-
цы и базара, к передаче тех тончайших оттенков переживаний, рас-
смотрению которых предавались арабские суфии. Как это было осу-
ществлено, нам, к сожалению, совершенно неизвестно, ибо никаких пись-
менных следов эта деятельность суфиев не оставила, или, если таковые
и были, то от них ничего до нас не дошло. Но не приходится сомневать-
ся, что и здесь суфизм тоже должен был прибегнуть к поэзии как- наи-
более удобному средству воздействия на психику аудитории. Какова
же была эта поэзия? В избранных кругах и в среде арабских колони-
стов, конечно, такая же, как и в Ираке, Но для широких масс была
нужна прежде всего поэзия на родном, персидском, языке. С другой
стороны, персидская поэзия, судя по имеющимся у нас сведениям, еще
только зарождалась и дать такой материал, какой давала развитая
арабская лирика, не могла. Однако народная поэзия должна была
14 Интересную параллель к этому см. в 'Авариф ал- ма*ариф, т. II, стр. ПО (со
слов Абу Талиба ал- Макки): {jt^^ LT- "^ jl>f ^ - 9 ^^^2JI ôlj_^ M U5^^l ΐδ См. Massignon, Lexique, p. 230.
59
существовать и в то время, ибо невозможно представить себе народа,, который не выражал бы своих переживаний в песне. Поэтому можно-
предположить, что суфиям в Персии для украшения своих бесед музы-
кой пришлось прибегнуть не к «литературной» поэзии, а к творчеству
народному и пользоваться народной эротической лирикой.
И в самом деле, если мы сравним старейшие произведения суфий-
ской лирики на персидском языке с аналогичными произведениями
арабской литературы, то резкое их различие сразу же бросится в гла-
за. Персидская суфийская лирика стоит гораздо ближе к народной
песне, гораздо больше внимания уделяет чувству, нежели блистающая, формальным совершенством, но холодная поэзия арабских суфиев.
Этот «песенный» характер персидской лирики, ее задушевность, ин-
тимность остается отличительной ее чертой на всем протяжении ее раз-
вития вплоть до новейшего времени
16 . Особенно пластично он высту-
пает при сравнении ее с произведениями светской, придворной персид-
ской лирики <того времени>, где уже в самый ранний период техника
начинает брать верх над содержанием.
Но использование музыкальной стороны поэзии как своего рода
наркотика для искусственного вызывания экстатических состояний —лишь одна особенность персидской суфийской лирики. Мы не можем
проследить- ее развития в раннюю эпоху, но, несомненно, что к перио-
ду III—IV в. х. относится разработка словаря символов, который мы
уже видим вполне завершенным в V в. х. в диване Баба Кухи
16 *. Разра-
ботка символики открывала перед суфийской поэзией совершенно но-
вые горизонты. К этому периоду суфизм уже начал кристаллизоваться, в более или менее определенные формы, философские теории стали
приобретать все большее значение. Выступало деление на шариат, тарикат и хакикат, развивающаяся литературная деятельность предъ-
являла к суфиям все более и более серьезные требования.
Изучая изречения суфийских шейхов, мы видим, что, располагая
столь скудным словарным запасом, им приходилось вести тяжелую
борьбу. Своеобразная психологическая разработка была доведена ими
до последнего совершенства, но для передачи тончайших оттенков ин-
дивидуальных восприятий тех или иных переживаний шейхам не хва-
тало слов. Изречения некоторых суфиев начинают облекаться в форму
особого «заумного языка», и зачастую человеком «посторонним», не
суфием, не хмогут быть поняты вообще. Особенную трудность, конеч-
но, представляла фиксация хала, этого мистического озарения, наи-
более характерной чертой которого является именно его кратковре-
менность, даже правильнее было бы сказать «вневременность». Можно»
ли было пытаться передать словами то, для чего слов в наличии не
имелось, что, в сущности, непередаваемо вообще? Здесь мы имеем, дело исключительно с той сферой человеческой психики, которую неко-
торые западные психологи называют «подсознательной». Пытаться.
логическим мышлением зафиксировать то, что по самой своей природе
находится вне логики, в сфере эмоций, конечно, задача невыполнимая.
Но чего не может строгая логическая мысль, то зачастую осуще-
ствимо в области искусства. Нет никакого сомнения в том, что наша
оценка поэзии исходит не только из содержания и формальной ее сто-
роны. Поэзия воздействует непосредственно на чувство и, следова-
тельно, может передать самые тончайшие оттенки переживаний, кото-
16 Этот «песенный» характер суфийской лирики был отмечен В. А. Жуковским; в его заметке об Ансари уже в самом заголовке статьи: «Песни Гератского старца».
16 * <Ср. стр. 56 наст, изд.; БС II, № 32. — Ред.>
6 0 • .
рые иным способом зафиксированы быть не могут. Хал отныне стано-
вится одной из излюбленных тем суфийской лирики. Для описания его
она нашла яркие, блестящие краски, создавшие ей славу на всем Пе-
реднем Востоке и сделавшие ее одной из интереснейших областей для
всякого, кто стремится найти научную базу для психологии. В диване
Баба Кухи мы находим весьма значительное количество стихотворе-
ний, посвященных этой теме. В виде образчика приведу одно из них, более краткое
17 :
« λ5 ^j^- Li ^JJSJ >! < "1 £*u/j\ jfiji j O^f» ^- ^ (JU.Ä »LO JA. rt Рассвело утро счастья благодаря счастливой звезде,
светило солнца тайны обратило лик к созерцанию.
Поутру, по милости своей, «открыватель врат»
открыл- - предо, мною, СЛОВБО солнце, врата к свиданию.
Когда я увидел арку бровей этой любезной луны,
моей душе оставалось только кланяться и бить земные поклоны.