— Почему?

— Может поленился, может не хотел, чтобы кто узнал… Они магистры все такие — мы для них мусор. Если не справимся, Служба Радости пришлет еще хоть сотню мертвых курьеров и им придется исполнять его волю. Короче, у нас еще есть семь вероятностей попасть в Сон, так что, давай ложись.

— А ты рядом?

— Угу.

Манада не заставила себя упрашивать. Просто перешла из положения "сидящая на корточках" в "лежащая на боку". Жюбо лег позади нее, обхватил за талию. Девушка вздрогнула.

— Жюбо!

— Что?

— Мне показалось, я что-то почувствовала.

— Расслабься, такое иногда бывает. Действие Обезболивателя сходит на нет постепенно: первые чувства должны пробудиться примерно после недели, через две появится регенерация, боль…

— Я испугалась…

— Чего?

— Я… я… не хочу, чтобы боль вернулась. Это так хорошо… когда не больно.

— Но вместе с болью вернутся и радость, и способность наслаждаться красотой, и эмоции, и… словом ты станешь человеком, а не ходячим трупом.

— Но вернется страх, боль…

— Успокойся. — Жюбо погладил ее по волосам. — Если все будет как надо, мы вернемся в Дельту очень скоро. Давай, закрывай глаза и желай.

Манада легла лицом к костру, на секунду ей привиделся огненный вихрь, размером с гору, меж асимметричных разводов огня. Трамонтана. Она зажмурилась, чтобы похоронить видение, и пожелала…

***

На этот раз не появилась пылающая картина Хоры, или чистый лист бумаги с кроватью посередине. Манада оказалась на поле. Рядом стоял Жюбо и задумчиво смотрел вдаль. Он снова стал живым: человеческий цвет лица, темные глаза, грудь вздымается вверх-вниз, неся призрачный сонный воздух в легкие.

— Где мы? — спросила Манада.

— В том же сновидении Вари Трохиной.

— А где кровать?

Жюбо повернулся и неодобрительно рассмотрел красивое лицо в рамке ржавых волос. Яркие губки девушки изогнулись, она расхохоталась.

— Жюбо, ты такой забавный! — сказала Манада отсмеявшись. — Неужели ты думаешь, меня интересует только это "заниматься любовью"? Я же была в Линте, помнишь?

— Помню.

Жюбо стремительно приблизился к ней и поцеловал. Она как будто ждала — тут же обхватила его руками, наслаждаясь теплом мужского тела. А когда рука провела по тому месту… Манада открыла глаза и увидела усмешку на губах Жюбо.

— Один-один, — сказал мертвец. — Меня это тоже интересует не так сильно, как может показаться. А теперь, у нас есть работа.

— Ты с каждым днем кажешься мне все интереснее и интереснее. — Манада задумчиво провела пальцем по его подбородку. Вторая рука все еще ждала оклика плоти. Его не последовало.

— Смотри, Биатриче.

Жюбо кивнул куда-то за спину, Манада повернулась, неохотно отпуская теплого мертвеца. Вдалеке, по полю спешила одинокая точка, с другой стороны налетал огромный смерч. Жюбо щелкнул пальцами, точка устремилась навстречу.

— Я попытался узнать, что было до изнасилования, — сказал мертвец, указывая рукой на бредущую домой Варю.

— А это ее сон?

— Да. Боюсь, со стороны Биатриче, нам останется смотреть только на кусок, показанный им.

— Почему?

— Он жил очень долго, слишком много сновидений нам придется посмотреть, кто знает скольких он того…

Смерч приближался, вот уже виден безумно хохочущий старик в самом центре.

— Стой прекрасная дева, я все равно догоню тебя, все равно надругаюсь, тебе невозможно спастись в любом случае! — ревел Магистр, размахивая перепончатыми руками. Козлиная борода развевалась на ветру, а ниже пояса уже торчал огромный черный фаллос, в боевой готовности.

Варя упала на грудь, закрыла голову руками. Она плакала, повторяя снова и снова: "У меня не было выбора, он все равно нагнал бы". Как коршун, колдун налетел на бедную девушку и начал творить черное дело. Он кричал, пыхтел, заливался смехом, мял большую грудь когтистыми руками… А Жюбо ходил вокруг и рассматривал сие непотребство с интересом ботаника, нашедшего новый цветок. Манада даже возмутилась. Картина на поле настолько отвратна, а мертвец подходит, наклоняется прямо к месту, так сказать, преступления, разглядывает, как оттуда на землю падают капли невинной крови.

— Ты что делаешь? — спросила Манада.

— Гляжу.

— На что тут глядеть? Это отвратительно!

— Да, но… вот подойди сама.

— Не буду! Что я, думаешь, не видела, как этот старый пень на бедняжке кряхтит?

— Подойди.

Манада мысленно обругала и Магистра, и мертвеца, но все же подошла.

— Видишь что-нибудь необычное? — спросил Жюбо.

— Ага, вон букашка приметная! Ты что дурень?! Тут сумасшедший дед, в обличии демона, насилует молодую девушку! Конечно, я такое каждый день видела! Да даже в Линте…. хотя нет, в Линте и похуже бывало…

— Посмотри на его лицо… вот сейчас!

Манада взглянула. Старик скривил гримасу удовлетворения, а потом… как будто что-то мелькнуло и он снова запыхтел.

— Он что сразу по второму разу пошел? — сказала Манада, морща лоб.

— Может быть и пошел, но не в этом дело. Подождем.

Спустя минут пять, рожа Биатриче опять приобрела блаженное выражение, по нему пробегает легкая рябь и снова он пыхтит как котел, полностью накрытый крышкой.

— И по третьему? — в голосе Манады появилась неуверенность.

— Тут могут быть два варианта. Первый — для нее это повторялось снова и снова, поэтому один раз кажется бесконечностью. Второй — это ненастоящее сновидение.

— Как это ненастоящее?

— Такое теоретически возможно… — пробормотал Жюбо, не обращая внимания на Манаду. — Но зачем ему…

— Кому?

— Нет, это бред…

— Жюбо!

— А? Да? А, ну да. Я не знаю точности процедуры, но один мой знакомый из (вырезано цензурой) рассказывал, что как-то раз встречался с ложными сновидениями. Правда, в нашем случае это невозможно. Данная картина точно принадлежит Варе Трохиной. Странно. Задница Хутурукеша, эта история становится все странней и странней, а мы топчемся на месте!

Мертвец отвернулся от Вари с Биатриче и махнул рукой. Поле как будто рассыпалось на тысячи маленький букашек, они разбежались по темным углам. Курьеры оказались в кромешной темноте. Вдруг Манада услышала отдаленный гул. Он звучал неразборчиво, но становясь громче, слова приобретали смысл.

— Женя Трохин, Женя Трохин, Женя Трохин… — повторялось и повторялось.

Девушка протянула руку и пожелала, чтобы в ней появилась свеча. Тут же она ощутила в ладони толстый гладкий цилиндр. Поднесла к лицу, понюхала — действительно свеча. Такие ставили в храмах Гоябы на равноденствие.

— Гори! — сказала Манада, свеча послушно вспыхнула.

От света мгновенно ушла тьма, Манада оказалась в своем доме. Деревянная изба, грубый кривой пол, запах парного молока, одинокая царица — печка. По полу раскиданы несколько тряпичных кукол — игрушки дочери. Где-то далеко прозвучал одинокий удар колокола, перекрывая голос повторяющий имя Трохина. По щеке Манады пробежала слезинка. В груди защемило так, что захотелось умереть. Но кузнечным молотом обрушилось, добивая изъеденную червем душу — ты уже мертва.

— Манада? — прозвучал сзади голос Жюбо. — И чего тебя тянет на всякие грустные вещи?

Мертвец подошел сзади, положил руки на ее плечи. Манада плакала. Жюбо протянул ладонь, изба начала растворяться, но девушка схватила его руку.

— Не надо, — сказала она. — Я хочу помнить. Это все, что у меня осталось…

Жюбо прислонил лоб к ее затылку, окунулся в рыжее море волос. Зашептал:

— Не надо оставаться в прошлом Манада. Я понимаю, тебе тяжело, всем мертвым тяжело, но нам надо жить дальше. Даже мертвые могут жить Манада, даже мертвые…

Манада моргнула, изба исчезла. Они снова оказались в темноте, и только толстая праздничная свеча отгоняла набеги мрака. Он не убирал лоб с ее затылка, она плакала, но слезы сходили на нет. Медленно, неуверенно, но речка боли и воспоминаний высыхала. Одинокая мысль пролетела, и они оказались на огромной крыше башни Службы Радости. Красивейший пейзаж и великая суета внизу, забирали последние воспоминания, оставляя только — у нее есть работа.