Но целых три дня быть подле нее! Знать, что она совсем рядом - за тонкой стенкой повозки… Видеть ее, и может статься, даже говорить с ней! А она когда-нибудь вспомнит о нем… Габриэль вдруг сел, обхватив колено… мучительно сгорбился, уткнувшись в него подбородком. “Ведь я никогда ее больше не увижу. Как мне жить дальше? Без нее… И зачем? Сбивать изо дня в день бочонки? Изо дня в день… до самой смерти.” И ничком повалился на землю.

*

Перед вторым представлением Габриэль загодя устроился на своем месте у коновязи и нетерпеливо ждал, часто поглядывая на повозку - не колыхнется ли занавеска? Начал собираться народ… Теперь детей почти не было, а подходили все больше гуляющие парочки. Занавеска не качнулась, даже не дрогнула, но пара любопытных глаз в дырочку пытливо изучала Габриэля. Давеча Мариэлла из-него оступилась, когда вдруг увидела бездонные синие глаза… Она еще ни разу не падала и вовсе не знала страха - это рано умершая мать всегда поддерживала и оберегала ее с небес. Но сегодня чуть не сорвалась… Хорошо, что рядом была перекладина коновязи и голова их лошади, Мариэлла быстро оперлась ногой, потрепала гриву, и вроде никто не заметил… А синеглазый парень опять стоит на том же месте. Бедный… как у него искалечена нога!

И вот закончилось представление, народ разошелся, а Габриэль все стоял неподвижно, глядя в землю… Фокусник его не торопил - видно, робкого он десятка, и немудрено, когда судьба так не задалась. Уже втащили в повозку скатанный ковер и приторочили сзади плетеную клетку с голубями. Уже кудрявые запрягали лошадей… А Габриэль все ждал чего-то, стиснув руки и беззвучно шевеля губами… Вот промелькнула Мариэлла, переодетая в белую блузу, черный шнурованый корсаж и простую синюю юбку, и ставшая похожей на всех других девушек, хотя он узнал бы ее из тысячи. Тут Габриэль очнулся, неуклюже подошел к Фокуснику - и как в воду бросился: “Я распишу вам повозку, я постараюсь. Только не знаю, где можно найти краски?” Фокусник обрадовался: “Ну, это не беда. Завтра похожу по городу, поспрашиваю.” Но парень еще что-то хотел сказать, только не решался… Наконец, опустив голову и запылав лицом, выдавил: “Позвольте мне ехать с вами!..” - умоляюще поднял глаза - “Я не буду вам в тягость, вот увидите! Все-все буду делать, что потребуется. Если починить что, или за лошадьми ходить. И везде буду рисовать на представлениях, кто попросит. Вот возьмите - это я за сегодня заработал, и то не сразу начал. Позвольте ехать с вами!”

Фокусник был в сильном замешательстве: “Ты хорошо подумал, чтоб так, в одночасье уйти? Мы же век на колесах, угла своего не имеем, и всякое случается. А родители у тебя живы?” Габриэль кивнул, потупившись… Фокусник сверлил его взглядом: “Не приведи Бог, если они тебя не простят! Всю жизнь будешь расхлебывать.” Но Габриэль пробормотал глухо : “Все равно…” Фокусник вздохнул: “Что ж, договорились… А деньги у себя оставь, краски мы потом купим, еще и добавить придется. Завтра на рассвете приходи на постоялый двор - знаешь, где? Пораньше тронемся - путь не близкий…” На том и расстались.

*

Домой Габриэль возвращался, как пьяный - не чуя ног… За ужином матушка беспокойно на него поглядывала и пощупала лоб: “Ты, часом, не захворал? Лицо какое-то странное и глаза блестят… не жар ли?” А он и правда был, как в чаду… “Нет, только устал, лягу пораньше.” Отец угрюмо ворчал: “Где тебя только носит? Целый день проболтался со своими рисульками… И не вздумай мне разболеться - завтра за работу!” Отец не злой, просто ничего, кроме бочонков, он в жизни не видел. Встав из-за стола, Габриэль поклонился родителям, матушка благословила его на ночь и поцеловала в голову. Сердце защемило… он ткнулся ей в руку и чуть не заплакал. Габриэль знал, что больше ее не увидит.

Придя к себе в каморку, он увязал в шерстяную куртку свои пожитки. Горячо помолился, чтобы все удалось по-задуманному, и склонился около свечи над прощальным рисунком. Грамоты в их семье не знали, а перед матушкой надо повиниться… Любовно нарисовал ее, как только что видел - в чепце, в фартуке, с засученными рукавами, и себя - на коленях перед ней, с низко опущенной головой. А над собой, как бы парящую вдали, крохотную Мариэллу… Подумал и несколькими черточками добавил сзади отца - пусть поважничает… Но куда положить рисунок? Надо так исхитриться, в таком месте оставить, где его наверняка вскоре заметят, чтобы у матушки сердце не разорвалось от неизвестности. Но и не рано утром, а то сразу кинутся искать . Габриэль послушал в дверную щелку - кажется, все спят. Тихонько прокрался в кухню… Может, подсунуть под ларь с мукой? Нет, она увидит - мука для лепешек часто нужна. Миски, кувшин с маслом, перевернутые горшки… Под один из горшков? Но когда он понадобится, вдруг через неделю? Положу-ка лучше в корзинку с чесноком, что стоит в чулане - к обеду матушка непременно в нее заглянет. Но их повозка к тому времени будет уже далеко…

Он прилег, не раздеваясь, но не сомкнул глаз. Почти до света метался, как в лихорадке… А когда чуть забрезжило, он осторожно, стараясь не стукнуть засовом, отпер дверь и вышел. Благополучно добрался до постоялого двора и присел около знакомой повозки. Внутри было тихо, все еще спали. Скоро взошло солнце, и они тронулись в путь…

*

Вот уже год, как Габриэль колесил по свету с циркачами. Как и остерегал его Фокусник - всякое в пути случалось… В одном городе властвовал очень строгий епископ, и им велели убираться подобру-поздорову. Было и такое, что пришлось унесить ноги от грабителей. На счастье, в повозке было припрятано два пистолета: один надежный, проверенный, а второй так… пугач огородный, но вида внушительного - и лихие люди их не тронули. А в общем, жили они весело, не скучали.

Фокусник ничего Габриэлю не указывал, как расписывать повозку, а сказал - делай по своей мысли. В ближайшем городе сторговался с церковными мастерами, и Габриэль на страх и риск выбрал краски и все, что требуется. С наслаждением растирал их в пальцах, вдыхал почти забытый запах… И он не оплошал - повозка удалась на славу! Мариэлла невесомо порхала по канату с ангельской улыбкой, и остальные трюкачи вышли - как живые. Фокусник был очень доволен, и всем Габриэль пришелся по сердцу. Розали по-сестрински опекала его, двое кудрявых всячески помогали, когда он рисовал. Одного звали Бланше, другого - Нико. Они все время подтрунивали друг над другом и задирались, как щенята, но часу не могли пробыть врозь. А Мариэллу все называли по-домашнему просто Мари, и Габриэлю тоже разрешили, и так было трогательно произносить ее имя…

Они в несколько дней подружились, Мари принялась учить его грамоте, а Габриэль в благодарность рассказывал ей разные истории, когда-то слышанные от бабушки, и что помнил из Священного писания. Мари не была набожна, как все они, и многие из библейских рассказов и притч были ей внове. Она бережно хранила молитвенник матери в память о ней, но почти не раскрывала, зато Габриэля слушала с удовольствием. А он все мечтал подарить ей серебряное колечко, даже утаил немного денег, но не смел. Разве можно… будто своей суженой? Да кто он перед ней? Убогий калека… Мари была очень ласкова, жалела его по доброте, но и только… Никогда в жизни не был он так счастлив, как возле нее. И давно с такой болью не саднило в душе. Не прежней тупой тоской, а острой иглой под сердце…

*

После ужина они с Фокусником сидели на постоялом дворе около повозки. Фокусник покуривал трубку, а Габриэль рядом, просто так… к табаку он еще не пристрастился. Все давно улеглись спать, а они тихо разговаривали, поглядывая на звездное небо… Фокусник обычно спрашивал им две комнаты, одну - Мари и Розали, вторую - себе и Лукки. Для уважения от хозяина - чтоб не считал их за табор, и чтобы красавицы были под приглядом. А мужчины ночевали в повозке. Фокусник старался себя не ронять, и никогда не показывал фокусов просто для потехи постояльцев, только если развязанные тугие кошельки опережали просьбу.