Сейчас он досказывал очередную байку из их кочевой жизни. Габриэль любил его послушать - чего только занятного и поучительного не узнаешь! Летняя ночь была теплая, бархатная… Не ночь, а благодать… Неумолчно звенели цикады, изредка фыркали под навесом лошади, высоко среди ветвей перелетала, посвистывая, ночная птица. Фокусник взглянул на повозку, где порхала нарисованная Мари, обнял Габриэля, потрепал отечески: “Эх, тебе бы не с нами ездить, а поступить в подмастерье к хорошему художнику! А потом найти в большом городе стоящую работу.” Габриэль уронил руки на колени, уткнулся в них лицом и обреченно вздохнул. Фокусник утешительно погладил его по голове - допекли парня… И не сдержав слез, Габриэль стал мучительно вспоминать, как его прогнал от себя художник… из-за увечья прогнал. Возразить ему было нечего, но как же больно слышать! Какое выпало несказанное счастье, когда он принял его в ученики, и чем все закончилось… А он твердо уверен, что смог бы стать хорошим мастером. Фокусник молча вздыхал над горестной историей… В жизни никто с такой отзывчивостью Габриэля не слушал. Именно так, как просила истосковавшаяся душа… Отец сходу оборвал начатый разговор, а матушка начинала жалеть, не вникая. Где ей, с вечными горшками да сковородками, понять его маету… И вздохнув, он шел принести ей дров или брался за веник. А Фокусник, чувствуется, искренне хотел бы ему помочь. “Никто своей судьбы не ведает, а другие - и подавно. Но стезю, ему назначенную, человек сердцем угадывает. И ты погоди отчаиваться, мы что-нибудь придумаем… Может еще выпадет тебе удача, не пропадать же с таким умением!” Габриэль не спорил и молча кивал согласно… А про себя знал, что никуда вовеки не уйдет. Что одной лишь отрадой дышит, и одна у него стезя - быть рядом с Мари и всей душой служить ей, сколько сил хватит, и пока с другим она не пойдет под венец… Но таких слов он и под пыткой не произнес бы вслух.

Фокуснику тоже захотелось поговорить по душам: “И я ведь когда-то сбежал… Мало того, увез с собой девушку - будущую мать Мари. Элиза была дочерью хозяина цирка, а я в тех краях странствовал в молодости, всегда мне было скучно на одном месте. Увидел их представление и решил в лепешку разбиться, чтоб в этом цирке работать. Главное, увидел прекрасную девушку, которая танцевала на канате - чудесно танцевала! Влюбился в нее, как и представить себе не мог, хоть был уж не мальчик и разные встречал в жизни искушения. Хозяин велел показать - что я умею, и позволил участвовать в нескольких представлениях, а там видно будет. Но почти сразу меня не взлюбил, заревновал ко мне свою дочь. Кто я такой? Перекати поле, без гроша за душой… А с Элизой мы лишь взглядами обменялись, и все было навеки решено! Вскоре ее отец мне отказал в работе, тем более, что у них в цирке уже был свой кудесник. Она робко заикнулась, прося за меня, но он стал метать такие громы и молнии, что о согласии нечего было и думать. Одним словом - выгнал взашей… А она осмелилась бежать со мной, горько плакала и говорила, что не переживет нашей разлуки. Я тоже полюбил ее без памяти и взял грех на душу, увез девушку от отца. Он нас обоих вслед проклял. По его злобе потом и вышло…

Сначала все было хорошо, мы обвенчались в маленьком городке и жили очень счастливо. Я работал, как одержимый для своей Элизы, старался подкопить на будущее. Она ведь ушла - в чем была, только немного карманных денег на булавки. Это одному ничего не нужно, а ради жены горы пытался свернуть… Однажды в праздники, когда повсюду веселье и по улицам гуляют ряженые, я счастливым случаем попал в вельможный дом, где было много гостей. И до того всем понравились мои фокусы, что разгулявшийся хозяин очень щедро меня наградил, прямо сказать - сверх меры. Я смог купить лошадь с повозкой и сговорил ехать с нами Розали и Жанно. А вскоре родилась наша дочурка Мари, вся в красавицу-мать. Она и научила ее танцевать на канате… еще успела. А двое младенцев у нас потом умерли. Как-то Элиза сильно простыла на выступлении, к ночи слегла… и в неделю ее не стало.”

*

Как-то на рыночной площади Габриэль увидел двух цыганок, и на одной была необычайно яркая шаль. Алая - будто маков цвет или огненные всполохи по углям, или закат перед ливнем… Шелком вся переливалась…Вот бы такое платье для Мари! Излюбленный голубой цвет под стать ее нежной красоте, но Габриэлю подумалось, что алый добавит куража танцу. Он будет вспыхивать ярким огоньком, видным отовсюду, и никто мимо не пройдет - каждый остановится полюбоваться! И сборы увеличатся. Можно купить что-то нужное - хорошую флейту или добротную сбрую лошадям. Нет, прежде всего - нарядную накидку для Мари! Как привязанный, Габриэль шел за цыганкой и все не решался окликнуть. Она почувствовала его взгляд, живо обернулась и повела въедливой скороговоркой, как обыкновенно они зубы заговаривают: “Вижу, погадать хочешь, красавец? Посеребри мне ручку - все, как есть, тебе расскажу… поведаю - что было, что будет… что в душе таится, чем сердце успокоится…” Габриэль перебил: “Не надо гадать. Ты мне лучше шаль свою продай.” Цыганка удивленно протянула нараспев: “Ша-аль?..” А сама быстро оглядела его, прикидывая - сколько можно взять с этого чудака? Скосила глаза на ногу, дернула бровью: “Верно, для милой своей хлопочешь? Угодить надеешься?” Габриэль уклончиво пробормотал, что для сестры… Цыганка усмехнулась, скинула с плеч шаль: “Ладно, бери. Спрошу недорого, но знай, что она лишь цыганке счастье принесет, а для других печалью может обернуться.” Габриэль молча протянул деньги, беря их, она на несколько мгновений задержала его ладонь. Он сердито выдернул руку и быстро захромал прочь, а цыганка печально посмотрела ему вслед…

Розали с Мари быстро сшили платье в четыре руки, и даже бахрому на юбку ловко приладили - ах, как будет играть в танце! Чудесно вышло - словно алые лепестки на ветерке играют! Они привыкли все делать в дороге - чинили одежду, убирали друг другу волосы, вязали чулки, занимались с собачками. Фокусник разминал руки с картами, показывал их Нико и развлекал всех рассказами - он был кладезь всевозможных историй. Бланше учил мальчика играть на дудочке, и смышленый Лукки быстро перенимал новые песенки. Молчун Жанно собирал разорванную цепь - по своему секрету, и неспешно подстригал усы. Вся их жизнь проходила в дальних переездах из города в город. Лишь Великим постом начиналось вынужденное безделье, и они отдыхали в какой-нибудь тихой уютной деревушке, где и сытно, и дешево.

*

Однажды на представлении к толпе зрителей подошли три вооруженных стражника, для порядка всегда ходившие по площади, и особенно усердно в том ряду, где винные торговцы. Один из стражников, увидев канатную плясунью, сначала прирос к месту, потом начал пробираться ближе, и наконец встал впереди всех, глядя в упор на девушку. А Мариэлла плавно скользила по канату - словно тонкая струночка пела, будто алый весенний цветок к небу тянулся! Глаза и лицо у стражника стали наливаться кровью, а волосатые кулаки все сжимались и разжимались… Когда Мариэлла соскочила с каната и раскланялась, он вдруг качнулся к ней и грубо схватил за руку - а ну, крошка, пойдем с нами! - да крепко так стиснул, до синяков. Она дернулась было… и ласково стала упрашивать господина стражника ее отпустить. А второй стражник загоготал во всю глотку и еще стал подзуживать первого. Третий, правда, хлопнул его по спине - мол, брось ее, пойдем! - но красномордый лишь огрызнулся через плечо. Подбежал встревоженный Фокусник, засуетился рядом… Но как спасти дочь? Он что-то горячо зашептал красномордому, но здесь даже его красноречие не помогало. Мариэлла все отчаянно вырывалась и умоляла, у нее текли слезы, а на лице был такой смертельный ужас, что народ заволновался - женщины испуганно вскрикивали, мужчины громко зароптали. Фокусник, как мог, увещевал стражников и пытался подступиться к красномордому - одной рукой дергал его за руку, чтобы отпустил Мари, другой торопливо вытаскивал из-за пояса свой кошелек. Но гогочущий со всей силы ткнул его кулаком в грудь - отшвырнул назад. Фокусник споткнулся о край ковра и неловко упал. Все ахнули и оторопели… взвизгнул чей-то ребенок. Третий стражник отгонял людей назад и мрачно покрикивал: “Ну, что столпились, чего тут не видали? Живо все расходитесь!” Подбежал Жанно, быстро помог Фокуснику подняться и что-то виновато забормотал ему… Конечно, он смог бы голыми руками убить стражника, но честно сказать - испугался. Не столько за себя, хотя его тут же увели бы в тюрьму и казнили, а за Розали, за сынишку, да и весь цирк сразу выгнали бы из города. Но главное - Розали… Он не мыслил жизни без нее, и не решился пожертвовать собой даже ради беззащитной Мари.