Кани закончила с одеждой и взялась за оставшийся пакетик с мелкими плюмериями. Она ловко вдела нить в иглу и принялась закреплять цветы на браслетах, а потом и веночке. Спрятавшиеся в зелени красные огоньки смотрелись великолепно и Мэй улыбнулась. Она не знала, удастся ли сегодня её затея, но, по крайней мере, этот день вернул её на много лет назад, порадовав приятными воспоминаниями.

Наконец они начали процесс облачения. Мэй сняла халат и ночную рубашку и с затаенным восторгом посмотрела на принесенную Кани одежду. Почти тот же наряд, что и пятьдесят лет назад. Белый топ, на этот раз с плечиками, и юбка-пау, тоже белая, но с крупными красными цветами, густо разбросанными по подолу. Ткань на ощупь была мягкая и нежная, а прорисовка цветов просто поражала своей достоверностью. Словно только что сорванные с куста плюмерии, каждая жилка, тычинка и неровно упавшая тень изображены точно это фотография, а не рисунок на ткани. Топ был совершенно простой, без рисунка или вышивки, что было логично для костюма танцовщицы хулы — главным украшением всегда является лей, а верх должен быть самым простым.

Кани помогла Мэй надеть сначала юбку, а затем и топ, осторожно расправила все складки, и сделала шаг назад.

— Боже, миссис Ларсон, вы просто красотка! Вам так идёт этот цвет.

Мэй медленно подошла к открытой дверце шкафа, к висящему на ней зеркалу. Оттуда на неё смотрела старуха. Седые волосы, морщинистая шея, дряблая кожа, пигментные пятна на слишком открытых руках. Она помнила, как выглядела в этой одежде в молодости. Какие у неё были волосы, золотистая кожа, блестящие глаза, осанка. Ничего не осталось от той прежней Мэйлеа Киханы, которую она помнила, так отчего же она расчитывает, что её узнает Джон, если сама не может себя узнать?

Окончательно её добил взгляд на ноги. Прямо из-под юбки выглядывали тощие конечности, туго обтянутые белыми компрессионными гольфами, да ещё и в синих тапочках.

Мэй молча отступила от зеркала, добралась до кровати и с гримасой боли уселась на неё. В глазах горели слёзы, из груди рвался крик. Ну зачем она всё это задумала? На кого она похожа в этом наряде? Просто нелепая старуха в ярких тряпках, не понятно сразу, то ли это жалкая пародия, то ли насмешка.

Слёзы побежали по щекам.

— Миссис Ларсон, вы чего? — всполошилась Кани. — Что-то не так?

— Всё не так, Кани. Я просто смешна, — ответила Мэй, спрятав лицо в ладонях. — О чём я только думала? Это такая глупая затея, я просто идиотка.

— Но... Миссис Ларсон, вы же делаете это для мистера Ларсона, так? — девушка присела рядом.

— Да, но когда я последний раз надевала такой наряд, я была молода и красива. Как ты. А сейчас я старуха.

— Но мистер Ларсон любил, любит, вас и сейчас. Он любит вас любой, разве нет?

— Я не знаю, он меня даже не узнаёт. А в этом, — Мэй окинула себя взглядом, — и подавно не узнает.

— Откуда вы знаете? Он видел вас и в костюме танцовщицы, и в халате. Но это всегда были вы. И раньше и сейчас. Вы не изменились для него за один день, так?

— Наверное, — Мэй посмотрела на Кани заплаканными глазами.

— Так почему бы ему не узнать вас? Вы сами говорили, что в ту ночь, первого мая, запали ему в душу окончательно. Сейчас на вас почти такой же наряд. С чего вы решили, что выглядите плохо?

— Я старая.

— Может и так, но это не значит не красивая! Просто вы помните себя другой, а я видела вас только такой, и считаю, что вы красивы. У вас такая же фигура, как раньше, волосы такие же мягкие, пусть и седые. Тем более, мы ещё не надели венок, браслеты и лей. Давайте посмотрим, как костюм будет выглядеть полностью?

Кани разговаривала с ней, как с ребёнком, Мэй это понимала, но чувствовала, что успокаивается. Ладно, можно попробовать.

— Хорошо, — она вытерла глаза салфеткой. — Я совсем расклеилась, Кани.

— Я всё понимаю, нервы и прочее. Я вам сейчас лимонад принесу, а потом продолжим, идёт?

Девушка вышла из комнаты, а Мэй подумала, что она тратит на какую-то старуху слишком много времени. А ведь сегодня у Кани выходной, она пришла помочь ей в такой знаменательный день, несмотря на свои планы, которые наверняка есть у такой симпатичной девушки.

Её взгляд упал на собственные колени. Нет, если она всё-таки хочет продолжить, это никуда не годится.

Вернувшаяся Кани застала Мэй за стягиванием гольф. Опершись о трость и наклонившись сколько могла, она тянула гольф с правой ноги за носок. Левая уже была освобождена и с не привычки покрылась гусиной кожей, явив миру множество вздувшихся синих вен, проступивших на коже.

— Давайте я! — Кани подскочила к кровати, но тут Мэй победоносно выпрямилась, взмахнув снятым гольфом.

Через несколько минут лимонад был выпит, а Мэй снова стояла перед зеркалом, разглядывая своё отражение. Зелёный венок и браслеты на руках и ногах хоть и не изменили её, но явно смогли примирить с тем, как она выглядит. Да, она всё так же стара, но она сейчас выглядит как и пятьдесят лет назад, в ту ночь. И хоть её кожа и волосы изменились, это всё равно она, та, кого Джон когда-то полюбил. Да и Джон с тех пор не помолодел, но она же не перестала его любить?

В сопровождении Кани они вышли из корпуса, и медленно пошли по дорожке к соседнему зданию. До того, как выйти на улицу, они прошли через общий зал, где уже собрались остальные жильцы пансиона. Внешний вид Мэй произвёл настоящий фурор. Её знакомые и приятели удивлённо улыбались, кто-то даже захлопал, а старик Каноа подмигнул, смешно скосив при этом глаза. Это здорово её подбодрило, подарив толику уверенности в себе и своей затее.

Каждый шаг давался с трудом, но Мэй упрямо переставляла ноги, опираясь на трость. Солнце уже начало жарко припекать, в воздухе витал аромат гардений, которые обильно цвели в клумбах, разбитых вдоль дорожки. Чуть дальше ровными рядами выстроились деревья пандан. Их яркие зелёные кроны были устремлены к небу, становясь похожими на короны, среди которых виднелись крупные оранжево-красные плоды. Под ними стояли лавочки и деревянные столики для посиделок с гостями.

Мэй вздохнула, глядя на притягательную тень, которую обещали панданы, и отвернулась, устремив взгляд на корпус Джона. Уже близко, они почти добрались.

Едва оказавшись в прохладном холле, Мэй подумала, что скоро ей придётся просить Кани отвозить её сюда на инвалидном кресле.

Миновав холл они пошли по коридору в сторону общей комнаты отдыха. В воздухе витали ароматы ванили и отчаяния, мяты и печали. Но властвовали над ними химические запахи лекарств и хлорки. Ортопедические сандали Мэй, единственная сегодняшняя уступка её ногам и отступление от костюма, слабо поскрипывали по бледно-голубому линолеуму. По мере приближения к комнате становились слышны звуки включенного телевизора и тихий гул разговоров. Сердце сжалось от страха.

Мимо прошла одна из местных медсестёр, Иолани, одобрительно кивнула Мэй и показала большой палец. Они с Кани тоже молча ей кивнули и наконец вошли в комнату.

Большое помещение вмещало в себя одновременно и зону отдыха и игровую. Вдоль стен стояли мягкие диваны и кресла, в углу вещал о погоде телевизор, а по центру были расставлены столы, на которых были разложены разные игры, карточные, шахматы, и самые примитивные, детские. Восемь стариков с разными диагнозами и на разных стадиях слабоумия занимались каждый своим занятием. Кто-то бессмысленно сидел, уставившись в голубой экран, кто-то смотрел в окно, кто-то пытался играть. На появление Мэй и Кани никто не обратил внимания. Всё как обычно.

Джон... Он сидел за стоящим возле окна столом и внимательно изучал разложенную перед ним игровую карту. Очки съехали на кончик носа, взгляд сосредоточенный, словно он проверяет работы своих студентов, а не пытается понять, как довести кролика до его норы. Все такой же худой и сутулый, но уже полностью седой, с лицом испещрёным морщинами, которые проложили глубокие тропинки и дороги на смуглой, от въевшегося загара, коже. Сколько он уже не вспоминал её? Месяц, два? Когда он последний раз назвал её по имени? С чего она решила, что он узнает её именно сегодня? Мэй запаниковала.