Рей смотрела, широко раскрыв глаза. «Неделя за неделей подобных экспериментов — не только начитывание алфавита, но и гипноз, подробные воспоминания и еще черт знает что, и не только со мной, но почти со всеми землянами… И ради чего?» Она почувствовала, как на нее накатывает волна бешенства.

— Как ты думаешь, чем ты занимаешься? — собственный голос удивил ее. Он просто скрипел от избытка эмоций.

Брэбент тоже удивился.

— Но я уже говорил тебе.

— Посмотри на этого выродка! Он все записывает. Все, что ты делаешь для них, намного больше того, что они могли бы узнать за десятки лет наблюдений, используя только свои заметки! Брэбент, знаешь ли ты, что гормены собираются делать со всеми этими знаниями?

Чужак слегка придвинулся. Брэбент посмотрел на него и покачал головой. Затем снова повернулся к девушке.

— Думаю, что знаю.

— Они используют их, чтобы…

— Можешь не продолжать. Они используют их, чтобы завоевать Землю. — Брэбент ухмыльнулся. — Если обычное развлечение психиатра они используют для этой цели, то это их проблемы.

Она уже не могла сдерживаться и, как только вернулась к остальным, тут же все рассказала, слово в слово. Она как бы пыталась избавиться от отравы, вырвать ее, но одним рассказом этого не добьешься. Воспоминания продолжали жечь ее изнутри.

— Военный совет, — зловеще произнес Гибсен. — Мери, ты с детьми остаешься здесь.

Они перешли в другую комнату, чтобы стоявший у двери надсмотрщик не мог их слышать.

Гибсен еще с порога провозгласил свое решение:

— Он не имеет права на жизнь.

Каждое слово он произносил, преодолевая усилие. Его челюсть все еще болела, особенно тогда, когда он разговаривал. Но он старался не обращать на это внимания.

— Говард Брэбент продался горменам, он сам в этом признался! Измена — тягчайшее преступление. Он должен умереть.

Рей слушала сквозь пелену усталости. Все утро она занималась детьми, пережила утомительные часы с требовательным Брэбентом и флегматичным и равнодушным горменом. Затем пережила ужас от признания Брэбента в том, что он знает о планах горменов.

Это был изнурительный день, но еще Рей ощущала невыносимую боль и гнев.

Они ведь говорят о Брэбенте. О человеке, которого она любит или когда-то любила, или хотела любить. Если бы все повернулось так, чтобы они остались только вдвоем! Любовь — сложная штука. Это и физическое влечение, и совокупность социальных установок и элементов поведения. И каким бы прекрасным и хорошим, или разрушающим и уничтожающим ни было их влечение, очевидно, что каждый человек в этой комнате, за исключением Рей, хочет видеть Брэбента мертвым. Все, кроме нее? Но ведь она принесла последнее подтверждение его вины. Так чего же она хочет?

Рей посмотрела на своих сотоварищей, которые полушепотом обсуждали эту тему. «Странно все это, — подумала она. — Едва ли можно поверить, что будущее восьмимиллиардного человечества на плодородной и благодатной Земле зависит от того, что предпримет эта горсточка людей, дабы заставить замолчать всего одного человека. Несмотря на отборочную комиссию, на регулярное обследование у доктора, у тех, кто путешествует меж звезд, кажется, развивается некая душевная опухоль. Половина из этих людей, — прикидывала Рей, — во время путешествия вообще потеряла уравновешенность и часто впадает в крайности. Частично в этом повинен и Брэбент со своей терапией. Но ведь сейчас они собираются убить его? — продолжала устало размышлять Рей. — И, возможно, у них есть на это основания. Брэбент всех их уберегал в этом доме… Но кто бы уберег самого Брэбента от мести?» Рей очень надеялась, что страдает не одна. Но доктор когда-то достаточно мягко объяснил ей, что он не может позволить себе какие-либо чувства. Врач должен держаться на корабле в стороне, до окончания полета он даже не может завести себе друзей. Если он нарушит эти правила, то качество его работы как психолога серьезно пострадает.

Сейчас уже поздно что-либо предпринимать — приговор вынесен, осталось привести его в исполнение. Проблема только, как и чем.

— Нет, так не пойдет, — Гибсен подводил итоги. — Ты не сможешь остаться с ним наедине, де Джувенел. Он не доверяет ни тебе, ни мне. Марн?

Лейтенант потер свою перебинтованную руку.

— Я согласен.

— Ты думаешь, справишься?

Марн кивнул.

— Прекрасно, — довольно продолжал Гибсен. — Теперь нам нужно оружие. У кого есть хоть что-нибудь подходящее?

Все молчали. И вдруг Уэнсли почувствовала, как ее рука медленно поднимается.

— Ты, Рей? — У Гибсена от неожиданности отвисла челюсть.

— Это всего лишь швейные ножницы, — послышался ее слабый голос. — Но они острые.

Гибсен, обнажив зубы, расплылся в одобрительной улыбке. Рей даже заметила, как с верхних клыков капает слюна. Штурману, без сомнения, доставило огромное удовольствие то, что она добровольно вызвалась убрать человека, из-за которого отвергла его ухаживания.

Но тут вмешался де Джувенел:

— Не пойдет, Рей. У меня есть кое-что получше. Все повернулись к нему. Маленький, смуглый человечек бесстрастно продолжал:

— Я здесь нахожусь дольше большинства из вас, и мне уже тогда пришла в голову мысль, что может возникнуть подобная ситуация. Итак, я говорю о моем собственном ноже, который сейчас находится под матрацом ребенка.

Рей неотрывно смотрела на него. Она и раньше удивлялась, почему это он проявляет такое внимание к ребенку? Сделал колыбель, многократно помогал менять пеленку, убаюкивал малыша — и все из-за этих грязных и смертоносных намерений. «Но, по крайней мере, — успокоилась Рей, — Брэбента убьют не моим оружием».

Гибсен продолжал уточнять детали:

— Ну что же, хорошо. Отлично! А сейчас обсудим, как нам действовать. Рей, еще никогда не случалось, чтобы ты помогла мне, так как… Впрочем, неважно. Если ты изъявила желание, то, может, поможешь Марну остаться с Брэбентом наедине? По-твоему, как нам лучше это провернуть?

Рей словно оцепенела, пытаясь что-либо придумать. В ее голове зароились мысли, но все они были совсем другого рода. Это были картины, воспоминания, мечты, но сейчас она пыталась их отбросить, потому что вскоре они станут призрачными и невыполнимыми.

Потирая подбородок, заговорил Марн:

— А если сделать следующим образом. Я буду ждать сверху, на лестнице. Рей скажет Брэбенту, что хочет с ним поговорить, или что-то в этом роде. Ну и поднимутся ко мне… А горменам мы скажем, что боролись из-за девушки. Возможно, это их немного озадачит. Во имя Земли мы должны попытаться запутать их возможно больше.

«Он рассуждает достаточно разумно, — думала Рей в отчаянии. — Как человек, планирующий скорее вечернюю партию в бридж, нежели предстоящее убийство — нет, казнь, именно так это называется, после того как они трезво и хладнокровно вынесли приговор. Все трезво взвешено, так что жертва не сможет закричать: «Это несправедливо! Вы хотите уничтожить человеческую жизнь».

Гибсен прервал ее размышления:

— Для горменов это будет, конечно, тяжелая потеря. Возможно, план Марна и удастся. Но давайте реально смотреть на вещи. Этих чужаков не так легко одурачить. Давайте обсудим все, если уж решили. Я не думаю, что они будут мстить; по-моему, это им и в голову не придет. Но Брэбент все еще остается единственным человеком, который наладил тесный контакт с горменами, и нам следует предвидеть, что они могут…

Из другой комнаты послышался голос Мери:

— Посмотрите! Они приближаются!

Шесть вооруженных горменов бесшумно скользили к дому. Доктор Брэбент был с ними.

Рей непроизвольно попятилась к стене.

Сегодня утром Брэбент имел изможденный вид и, чувствовалось был на грани отчаяния. Сейчас он переступил эту грань. Его лицо приобрело серо-желтый оттенок. Руки болтались, как плети. Глаза — как у распятого Иисуса, но то, что он сказал, могло слететь только с уст Иуды. Голосом великомученика Брэбент произнес:

— Вы должны отказаться от своего плана. Извините, что гормены и я… мы знаем, что вы замышляете. Они пришли помешать вам.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: