– Стрел не жалеть, мать вашу так, через коромысло. – Окрысился на соратников Лиходеев.

С характерным стуком, ударились концы лестниц о срез стены. Огнияр высунувшись по пояс с внутренней стороны галереи, подал сигнал подруге. По широким лестницам на галерею побежали бабы и взрослые дети с ведрами кипятка в обеих руках, каждую минуту рискуя попасть под стрелу врага или обвариться крутым варом.

С наружной стороны стены снова раздался рев, начался штурм.

– Сбрасывай камни! – выкрикнул боярин.

Стены хорошо помогали защитникам, но плотность полета стрел была очень велика. На галереях появились убитые и раненые, стоны которых слышались даже через неимоверный шум военных действий. На лезущих на стены вражеских воинов полился кипяток, вопли ошпаренных раздавались на всем протяжении внешней стороны стены. Женщины побежали за новой порцией вара, трое из них и один из отроков, со стрелами в телах остались лежать на обильно политых кровью досках полов галереи. Одна из баб, высунувшись за стену, получив стрелу в глаз, вывалилась наружу. Напор ослаб ненадолго, буквально сразу возобновился снова. На стены по лестницам и веревкам с кошками на концах, потянулась новая партия захватчиков.

– Бревно скидава-ай!

Хруст древесины и новые крики не смогли перебороть порыв наступавших. Не успели «Мяу!» сказать, через парапет стены, сметая хиленькую стенку из оружных смердов, полезли окольчуженные бойцы противника. Умело выставив перед собой щиты, топорами покоцали черепа гречкосеев. Вот и до рукопашной дошло. Лиходеев с Гораздом работали парой. Прикрывая себя и напарника щитом, Егор отклоняясь, давал возможность своей тени, смахнуть дубиной двух-трех человек со стены, а то и подрихтовать шлемы вместе с головами. Со всех сторон слышались звуки сечи, которая в иных местах перешла в жестокую бойню. Снова подоспели бабы с пацанами, не обращая внимания на бой, оскальзываясь на кровавых лужах, подбегали к стенам, плескали кипяток в подпирающих вверх нижних врагов. В один из таких заходов, старушка – божий одуванчик с размаху выплеснула вар прямиком Лиходееву в лицо. Хорошо успел глаза закрыть, да шелом с наносноком помог, частично нейтрализовав ожог.

– Ой-й-ё-о!

Отскочил. Будто миллион жалящих ос облагодетельствовали жалом. Проморгавшись, только и смог услышать.

– Бабушка умная! Бабушка знает как делать!

– Ты где? Карга старая! Отловлю, ноги из задницы вырву!

Только удаляющийся смех в какофонии звука боя был ему ответом. После удачного пролива, удалось затащить три лестницы наверх. Напор снова ослаб.

– Ты как, батька! – спросил Горазд, вытирая вспотевший лоб. Он не был даже ранен.

– Терпимо.

– О-о! Как тебя ошпарили! Кто ж так постарался?

– Стерва одна знакомая, любовь проявляет.

Очередная партия ворогов нарисовалась над парапетом. Закрываясь щитом, он крушил врага на ближайшей лестнице, после пролива кипятком, чувствовал себя «не Айс!», просто тупо рубил лезущих наверх гаденышей и ждал когда наступит завтра.

Подоспел очередной кипяток, до сорока ведер вара ухнуло вниз, исходя паром, создавая влажную и горячую завесу, схожую с легким туманом. Мало! Вопли, стоны, крики ненависти. Усталость давала о себе знать, появилось чувство легкого безразличия к происходящему. Выручил родной шеф, приведший на стену подкрепление. Всех, кого мог собрать в собственном «департаменте».

На защитников галереи, оставшихся в живых, было больно смотреть, все в крови, своей и чужой, раны, ссадины, одежда на многих превратилась в тряпье, даже кольчуги участников рукопашной схватки, были основательно порваны или порублены. В воздухе отчетливо витал ни с чем несравнимый, тяжелый, отвратный запах свежей крови. Запах сродни с запахом бойни.

– Лихой, живой?

Он что, других вопросов не знает?

– Живой. А куда я денусь?

– Это правильно. Сегодня на приступ вряд ли пойдут. Так что иди-ка ты к своей знахарке. Смотреть на тебя страшно.

– Если страшно, не смотри, шеф-батюшка.

– Иди-иди, без тебя управимся.

Егор выглянул вниз за стену. Черниговцы отходили, бежали, бросив сотни убитых и раненых соплеменников под стенами. По отступающим, уже никто не стрелял, на людей навалилась апатия после прошедшего боя, вид погибших товарищей… удручал. На стенах копошились бабы и дети, выискивая и унося на себе раненых вниз.

«Оно и верно, шел бы к своей!» – высказался и Лука, пока шел бой он не проронил ни звука.

Ладно.

У ворот Лиходеев столкнулся с боярином Любодроном. Сильно досталось старому варягу. Перевязанная наспех голова с пятном крови, проступившим через серую холстину, нагрудные пластины на кольчуге помяты от доброго удара, кольчужное плетение на рукаве порвано, да и сам рукав рубахи оторван напрочь, в усах сгусток запекшейся крови. Не смотря на различие в возрасте, знали друг друга сравнительно давно. Как-то раз с подачи Милорада Лиходеев оказал старику помощь в одном деле.

Вой расплылся в широкой улыбке на лице:

– Отбились, Лихой! Ты только глянь за ворота, сколько ворогов полегло. Нет, не ждут еще нас боги в чертогах своих. А что это у тебя с лицом?

Тьфу ты! Сегодня его наверное только ленивый не спросит про лицо.

– Кипятком обварился.

– Н-ну! Осторожней нужно быть. Иди помажь чем, а то поверь, раздует, на луну выть будешь.

– Уже иду.

Из-за поворота нарисовались очередные знакомцы тоже заляпанные кровью, помятые, но в приподнятом настроении. Только рот хотели открыть, когда Лиходеев сам изрек:

– Кипятком обварился. Иду мазать!

Удивленный Горазд спросил: – Чего это ты, батька им про болячку сказал?

– А! Не бери в голову. Я этих гавров знаю, все равно бы спросили. А так отстали и ладно.

Шли мимо крепостной стены, всюду кипела работа. Бабы из колодцев таскали воду, заливая ее в опустевшие чаны, юные смерды подносили дрова, со стен спускали погибших, снимали с них брони, поддерживая, уводили раненых куда-то в сторону центра. На лицах людей читались противоречивые чувства. Вот, где-то заголосила баба, наверное, нашла бездыханное тело своего кормильца среди десятков тел погибших. Молодые женки и детвора понесли в деревянных ведрах вкусно пахнущую еду, взбираясь по широким деревянным лестницам на стены, шли кормить голодных воев. У ближайшего подворья развернули медицинский пункт для легко раненых, оттуда явно слышались стоны, с дороги видно склонившихся над бойцами волхвов, церковников византийской веры и женщин. Эти врачеватели делали перевязки, маленькими острыми ножами вырезали из тел наконечники стрел, поили водой. Рукава полотняных рубах и ряс подкатаны, сами рубахи в чужой крови.

Шел, не обращая внимание на детали пейзажей, да и встречных здесь было мало, это же как аппендикс в организме города. Не обратил внимание и на дворовую шавку, шкура в залысинах и репьях, всю дорогу сопровождавшую их. Умные глаза пристально следили за дорогой и воями.

Слава богу, центральные улицы проскочили, вот и переулок, а там и их изба.

– Горазд, сходи к Желане, нехай мазь какую даст. Сил терпеть нет, а я умоюсь пока.

– Ага.

Прошмыгнул в дом, надеясь не сразу нарваться на Воробья. Нарвался на Милолику.

– Ой! Лихушко! Да что же это…

Зашел в умывальню, устроенную ним же в пристройке влазни, закрыв за собой дверь. Сдирая с себя кольчугу, подклад, рубаху и порты, еще долго выслушивал причитания мелкой. Долго мылся теплой, остывшей водой, пытаясь удалить запекшуюся корку крови на коже и грязь из-под ногтей, так и не смог, будто въелась. Кое-как привел себя в порядок, напялил чистые порты и рубаху. Вышел.

– Воробей, где? – Задал вопрос в лоб, надеясь уйти от разборок.

– На стены пошел. Сказал, может поможет чем. – Ответила Милолика и тут же сделала очередную попытку через стенания выразить жаль.

– Рот закрой и по таким поводам больше не открывай. У нас не оплакивают погибших и не жалеют живых. Уясни на весь свой век. – Переключился в разговоре на действия мальца. – Засранец! Я же ему велел дома сидеть!