Очевидная несообразность того, чтобы одинокий череп был обнаружен отдельно в песчаной почве, которая была переворочена и просеяна за несколько лет до этого, не прошла мимо внимания профессора Согнеса, который был уверен в возможности того, что череп мог быть принесен туда неизвестно откуда. Он сам поднял ряд вопросов, но не нашел на них ответов. Профессор допустил, что недостаточно квалифицирован, чтобы судить, и оставил все, как есть, «поскольку никого это не беспокоит».

Поэтому Согнес сконцентрировался на правом третьем коренном зубе нижней челюсти — первом стоматологическом доказательстве, которое он должен был изучить. Он утверждал, что в черепе на самом деле был почерневший (желто-коричневый) зуб, действительно расположенный ниже остальных зубов, являя таким образом образец частично разрушенного зуба. По мнению Согнеса, это свидетельство гниения; дупло обнаружено на участке, близком к губам и внутренней плоскости щеки, но не было никаких следов йодоформа и совсем ничтожные следы, если их вообще можно было определить, пломб, упоминаемых Блашке.

Когда американцы допрашивали Блашке, он решительно утверждал, что нижний правый зуб мудрости был единственным зубом, доставившим Борману беспокойство. Схемы, нарисованные Блашке, подтверждают это, но не показывают открытые дупла или пломбы.

Однако у трупа предполагаемого Бормана имелось несколько дупел, некоторые, возможно, как результат пломб, выпавших при очистке черепа от глины. В нижнем левом зубе мудрости было дупло. Верхний левый коренной зуб имел заметное дупло, из которого выпала пломба. Первый правый коренной зуб имел маленькое дупло, которое, по мнению Согнеса, было слишком маленьким, чтобы его мог заметить дантист при обычном осмотре, — его можно было заметить, только вырвав зуб. Однако были и другие, меньшие по размеру, разрушения зубной амальгамы некусающей поверхности зубов — особенно на нижней челюсти — и несколько более мелких дупел.

Судя по схемам Блашке, сопровождавшим его воспоминания, у Бормана не было больших проблем с зубами, пока за ними следил Блашке, — это подтверждал в своих показаниях и сам Блашке. Согнес обошел эту проблему, утверждая, что зубы могли подвергаться лечению до того, как ими стал заниматься Блашке. Он заявил, что «в то время как доктору Блашке, по всей видимости, не приходилось иметь дело с острой болью или гниением, были хронические проблемы, возникавшие в результате лечения и травм, появившихся ранее в жизни пациента».

Согнес слишком хорошо знал, что никакой дантист не забудет того, как и что он лечил, спустя пару месяцев, поэтому он предположил, что Блашке, известный своей дотошностью и прекрасной памятью на детали, просто забыл об этих мелочах потому, что не он их лечил, и на этой версии Согнес настаивал, не допуская других альтернатив.

Не говоря уже о такой возможности, что череп мог не принадлежать Борману, существовала другая вероятность, которую Согнес даже не рассматривал до того, как я беседовал с ним, вероятность того, что многочисленные пломбы и дупла, которые Блашке опустил в своих описаниях, появились после последнего осмотра Бормана Блашке, а не до того. Согнес рассматривал только два варианта, предложенные ему фон Лангом: Борман, живущий в Аргентине, или Борман — погибший, как свидетельствовал Аксман.

Память Блашке выглядела еще менее точной, когда обследовались два нижних центральных резца черепа. Они были заменены искусственными пластиковыми, которые должны были поддерживать мост. Отсутствие этого переднего моста повергло Согнеса в смятение, потому что на схеме, вычерченной Блашке, там были два прекрасных чистых естественных зуба без какого-либо намека на жалобы. Стоящую загадку Согнес разрешил так:

«Если Блашке хотел скрыть особенности зубов Бормана, то это было обречено на неудачу, учитывая подробную информацию о его остальной стоматологической практике... Доктор Блашке не был в хороших отношениях с Борманом, скорее наоборот, так что у него не могло быть заинтересованности в том, чтобы усложнять его (Бормана) опознание. Если, с другой стороны, покойный доктор Блашке разработал тщательно подготовленный подлог, включая двойника подлинного Бормана, то следует отметить, что сравнительно редкий тип зубов и расположение утраченных зубов, а именно центральных нижних резцов, стоят в первых строчках фальшивых стоматологических доказательств. Поэтому при окончательном анализе я пришел к третьей, более логичной альтернативе, а именно, что доктор Блашке не припоминал какие-то серьезные проблемы с лечением этой части челюсти Бормана и что лечение — чьи бы руки его ни осуществляли — проводилось каким-нибудь довоенным дантистом или (доктором Блашке) просто слишком давно, чтобы закрепиться в памяти доктора Блашке при данном конкретном воссоздании схемы зубов Бормана».

А вот что сам Согнес, похоже, забыл, так это интервью, которое он брал у Кэте Хейзерман, в котором она нарисовала точно такую же схему зубов Бормана, как и доктор Блашке, —видимо, тоже «подзабыв», что на нижней челюсти на центральных резцах имелся мост. Если дантист помнит только ту работу, которую выполнял, то ассистент дантиста несет ответственность за точность записей. Удивление Хейзерман при упоминании моста на резцах было тогда вполне искренним. Фриц Эхтман, изготовлявший для Блашке мосты, был также расспрошен Согнесом вскоре после того, как уже подтвердил, что схемы абсолютно точны. Опять-таки зубной техник, который помогал Блашке прилаживать мосты каждому пациенту, должен был знать, имеется ли мост на передних зубах, даже если сам он не делал этот мост.

Когда обнаруживают такой мост, дантисты, естественно, восстанавливают историю повреждения зубов. Что касается Бормана, то ни до войны, ни во время ее никакие несчастные случаи с ним не известны. Опять-таки возможна альтернатива, что никто ничего не заметил. Если череп принадлежал Борману, то разрушение передних зубов, потребовавшее замену их мостом, и установка такого моста могли иметь место после 1945 года.

Вторая проблема, имеющая отношение к Блашке, — это утрата зубов, В левой задней части как верхней, так и нижней челюстей остались пустоты, оставленные Блашке незаполненными. Эти пустоты явились результатом выпадения зуба, соответствующего аналогичному зубу на другой челюсти, хотя тенденция того, что оставшийся зуб будет выдвигаться, чтобы заполнить пустоту, делает невозможным полную уверенность насчет этого.

Схематические детали этого участка, зарисованные Блашке, совпадают с фотографиями черепа, возможно, принадлежавшего Борману. В своих разговорах с американскими следователями Блашке признавал трудность точной идентификации отдельного зуба, когда зуб удален в юном возрасте, и на его месте во взрослом возрасте появляется другой зуб.

Возвращаясь к берлинскому черепу «Бормана», мы обнаруживаем, что левый верхний зуб мудрости был совершенно цел. Значит, отсутствовал первый коренной зуб на левой стороне челюсти, а не третий на этой стороне — факт, который не оценил Блашке. Далее: Блашке указывал, что третий верхний правый зуб мудрости тоже отсутствует, в то время как у берлинского черепа этот зуб не только был на месте, но на нем имелась золотая коронка!

Третья проблема, требовавшая, по мнению Блашке, внимания, связана с нижней правой частью челюсти, где постоянный, состоявший из трех частей мост заменял первый коренной зуб, закрывая коронками каждый из соседних зубов. Этот мост, по словам профессора Согнеса, точно соответствует тому, что обнаружен на трупе, и схемы Блашке моста на нижней челюсти почти точно совпадают с мостом, найденным в черепе. Однако даже при том, что есть определенная реабсорбция кости нижней челюсти, есть еще видимые осколки кости, предполагающие, но не наверняка, возможность того, что зуб был удален сравнительно недавно, хотя мост был установлен задолго до этого.

Четвертая проблема в схемах Блашке — это наличие временного моста из трех частей, заменяющего верхний правый резец, который держался на соседнем зубе, на так называемых «коронках с окошками». Блашке утверждал, что это временная конструкция, установка которой была вызвана болезненным состоянием десны из-за потери соседнего зуба. Его показания сводились к следующему: