Осмотрев стройку в Нагорном, собрал совещание, на котором присутствовал и Атаулин. Правда, назвать это совещанием было трудно, потому что управляющий устроил всем крупный разнос. Заканчивая выступление, он сказал, я, мол, представляю, что творится в Аксае, если на объекте под боком у управления такие жалкие темпы и такое низкое качество работ.

И хотя начальство подмигивало Атаулину и под столом ему наступали на ноги -- сиди, мол, не возникай, пусть управляющий спокойно выговорится, он все-таки попросил слова и вкратце обрисовал положение дел в Аксае. Управляющий, конечно, не поверил Атаулину и прямо с совещания они поехали в поселок. Осмотрев объекты и внимательно пролистав журналы работ, управляющий потребовал акты на скрытые работы, вроде оказался довольным, но хвалить не стал, только, усаживаясь в машину, приказал начальнику СМУ: отныне все показатели участков выделять отдельно, показывать каждый элеватор сам по себе. И на прощанье добавил, обернувшись к Атаулину:

-- А в сентябре я жду вас в тресте, в Алма-Ате. Почему он так пристрастно возвращался памятью к первому своему объекту, ведь типовой элеватор не уникальная стройка, и во многом как инженер он шел проторенным путем, и построил потом еще с десяток элеваторов и даже целый комплекс в Целинограде. Наверное, он помнит о ней всю жизнь потому, что его первая стройка чуть не обернулась для него большой бедой, и из-за него, своего первого элеватора, он на долгие годы забыл дорогу домой. Когда стало ясно, что из двух планируемых элеваторов сдан к осени будет только один, в Аксае, Атаулина стали поторапливать. Предлагали снять часть рабочих с Нагорного и передать ему на объект, но Мансур с цифрами и графиками на руках доказал, что к началу уборки они элеватор сдадут.

Рос элеватор -- и поднимались новые дома, целые улицы в поселке. Дома из шлака лили быстро, опыта-то на стройке набрались, а покрывать крыши, штукатурить объединялись в группы: сначала работали у одного, потом у другого. У самых хозяйственных мужиков, да у тех, у кого по двое-трое сыновей-помощников, дома уже стояли, радуя глаз большими окнами, высокими затейливыми крышами. Сельский человек бережлив, поэтому на подворье оставались и те хибарки, из которых выбралась семья. Наглядное зрелище --вчера и сегодня.

Ничто не омрачало настроения Атаулина: дела шли успешно, до желанного пуска первого в жизни объекта оставалось от силы месяца полтора, и он уже жил ожиданием новой стройки, как вдруг его вызвали повесткой в милицию. Поступила анонимка на одного из его рабочих: дескать, тот время от времени привозит с работы то мешок, то полмешка цемента, то доску, то моток проволоки, то несколько кирпичей на багажнике велосипеда, то рулон бывшего в употреблении рубероида, то карманы, мол, у него оттопыриваются от гвоздей. В общем, анонимка была написана со знанием дела, и скорей всего соседом, из тех, что посиживали раньше на завалинке, а теперь у телевизора, сами ничего не делают, но и другим не дают, есть и на селе, и в городе такие.

Пошли из милиции с обыском к тому рабочему, а у него уже фундамент нового дома отлит и, конечно, нашли во дворе не только то, что в анонимке было указано, но и готовые оконные переплеты, двери, косяки, подоконники --хозяин в зимний отпуск старательно подготовил все это из бросовой опалубки. Конечно, никаких бумаг, квитанций, счетов у него не оказалось, да он и не отпирался, сказал: прораб, мол, всем дает, кто строится.

Начальствовал в аксайской милиции молодой лейтенант, недавно закончивший в городе какие-то курсы, был он всего на год-два старше Атаулина и даже приходился ему дальним родственником по отцу, и фамилию носил ту же.

Не чувствуя за собой никакой вины,-- в нормы расхода строительных материалов он укладывался, ни с кого денег не брал, да и что давать людям определял не сам, а совет бригадиров, которые к тому же являлись и членами постройкома, а Мария Николаевна на этот счет обязательно вела протоколы рабочих и профсоюзных собраний,-- Мансур рассказал родственнику все как есть.

Выслушать-то начальник выслушал, но в ответ произнес неожиданное:

-- Сказки, гражданин Атаулин, будешь рассказывать другим. За так и чирей не вскочит на пустом месте,-- и, довольный собственной остротой, рассмеялся.--? Вот мы тряхнем тебя как следует и узнаем, какой ты бессребреник, лучше сразу признайся, где деньги хранишь!.. А то куда ни пойдешь, везде только и слышно: Атаулин, Атаулин... Ишь благодетель выискался... Весь Аксай, понимаешь, у него работает. Что, надумал Атаулинград возвести?

Мансур слушал, как насмехается над ним лейтенант, и молчал.

-- А я вот докажу, что есть в Аксае совсем другие люди -- честные, принципиальные, стоящие на страже государственной собственности, хоть о них и не трубят на каждом перекрестке...-- И еще долго в таком же духе.

В общем, разговор начистоту не получился, говорили они на разных языках, и разный был у них интерес к нуждам земляков и своего поселка.

Когда мать узнала, что Мансура вызывали в милицию, ударилась в слезы --она и раньше не раз предупреждала его: "Ох, сынок, что-то у тебя на стройке неладно... Кого ни увижу, тащат и тащат, ни один с пустыми руками не возвращается с элеватора, ни в обед, ни вечером".

Атаулин на такие предостережения не реагировал, отшучивался: "Зато, мама, у меня территория чистая, гвоздя ржавого не найдешь, даже бумажный куль из-под цемента отыскать трудно. Говорят, вон у японцев стройки очень чистые, ничего не пропадает, но, я уверен, они с колес строят, ну, им ежедневно материал подвозят, а мы получаем материалы иногда раз в месяц, а иногда сразу на полгода, без всякой системы, как придется, но все равно у меня на стройке порядок, как у наших соседей Вуккертов во дворе. И не тащат, мама, а берут то, что отслужило свой срок на стройке. Не сжигать же мне добро, когда людям каждая доска пригодится. Пришло время вылезать на свет из землянок".

"Так-то оно так, да боюсь я",-- говорила мать, успокаиваясь на время, а увидев чью-нибудь очередную скорую стройку, принималась опять за свое.

Мать в тот же вечер побежала к родственникам, надеясь узнать, в чем дело, и по возможности все уладить, уж в том,что сын действовал не в корыстных целях, она была свято убеждена.

Но вновь испеченный лейтенант и разговаривать не стал со своей бывшей учительницей и родственницей. Только важно произнес:

-- Закон для всех одинаков, но справедлив. Не воровал, значит, не воровал, мы как раз и хотим это выяснить. И завертелось колесо... Хорошо, что штат милиции в Аксае был незначителен и начальнику дел хватало. Тут как раз вышел указ об ответственности за мелкое хулиганство,-- и он принялся рьяно выискивать хулиганов, чтобы первым рапортовать в районе о проведении указа в жизнь. Но и дело Атаулина не забывал. Папка, надписанная красным карандашом, демонстративно лежала на столе, когда он вызывал Мансура, а вызывал он его почти через день, требуя принести с собой то одни, то другие бумаги. Вызывал он не только Атаулина, пошли косяком повестки всем, кто строился. В иные дворы он жаловал лично, лихо подкатывая на мотоцикле. Молча заглядывал в сараи, кладовки и скупо ронял: "Ждите, вызову".

И надо же, в эти самые дни начали звонить Мансуру из Алма-Аты, из треста, требовали то одни, то другие данные и зачастую те же документы, что и лейтенант. Тут уж заволновался Атаулин не на шутку... Посылая в трест отчет о стройке, докладывая о приближающемся пуске, Атаулин раздумывал: "Сказать или не сказать, что на меня завели в милиции дело", но сдерживался, абы кому говорить не хотелось, да никого он в тресте и не знал, а управляющий сам, как назло, не звонил. "Наверное, знают, раз так дотошно требуют информацию, чуть ли не с первого дня моего назначения",-- огорченно думал он и готовился к самому худшему.

По Аксаю поползли упорные слухи, что элеватором всерьез заинтересовалась милиция и что прораба наверняка ждет тюрьма. Шли слухи, что не минет кара и тех, кто отстроился или строится. Какой-то расторопный мужик даже срочно уволился со стройки, продал отстроенный дом денежному чабану из степи и уехал с семьей в Фергану. Сельский человек к закону и власти относится с почтением, поэтому и притихли на стройке, никто не смел взять и горсти гвоздей домой. Обходя стройку, Атаулин чувствовал, что многие избегают его взгляда. Странно, но мало кто из рабочих рассказывал, что его вызывали в милицию, делали вид, что ничего не произошло. Но в милиции Атаулину показывали каждый раз все новые и новые объяснения: и подлые, и двусмысленные,-- чувствовалось, что лейтенант, если и не запугивал допрашиваемых, то делал какие-то намеки, напускал туману.