"Они же его убьют!" — с запоздалым испугом подумала я и подошла поближе. Решила про себя, что в случае чего стану между водителями и проштрафившимся шофером. Хорошо горским женщинам — подобные конфликты они могли решать, сняв с себя платок и бросив его между враждующими мужчинами.

Дальнобойщики молча стояли вокруг человека, который скорчившись — защищал лицо и пах! — лежал на асфальте.

Пожалуй, определение "человек" было для него слишком громким. Так, мальчишка, сопляк, на вид не больше семнадцати лет, тощий и прыщавый. Пьяный с раннего утра именно так, как заметил о нем Саша.

Палыч презрительно плюнул в сторону и стукнул лежащего ногой по заднице. Другой шофер вскочил на подножку, выхватил из замка зажигания ключи и забросил их в лесополосу.

Шоферишка, сообразивший наконец, что бить его не будут, неожиданно резво вскочил на ноги и, очертя голову, кинулся в поле.

Дальнобойщики вернулись к своим машинам.

— Санек, ты забирайся, поспи, — предложил Артем, — я все равно больше не засну.

— Так тебе же ещё час отдыхать.

— Ничего, потом отдашь.

Саша не возражал. Он взобрался на "кровать", пеняя кому-то в туманной дали:

— Эх, какую страну загубили! Мальчишка только от материнской юбки оторвался, а уже алкаш.

Артем лишь молча сжал зубы. Я знала, что такие случаи он и сам болезненно переживает. Злится от собственного бессилия: что может сделать он — водитель автомобиля, хоть и большегрузного?

Мне вспомнился его рассказ об одном селе средней полосы, возле которого они с Сашкой как-то поломались. Поздним вечером оба ходили из дома в дом и нигде не могли отыскать трезвого мужика, чтобы усадить его за трактор.

Не лучше выглядели и их хмельные, зачуханые жены. Артем, рассказывая, скрежетал зубами, а я старалась его успокоить: может, этот поселок единичный случай? И мысленно досадовала, что он беспокоится о судьбе страны, вместо того, чтобы лишний раз подумать о своей семье. Говорят же англичане: мой дом — моя крепость, а там хоть трава не расти. Вон даже один из французских Людовиков говорил: после нас хоть потоп. Король, между прочим, а тут — простой шофер! Повторяла любимое выражение мамы и, кажется, проникалась мыслью, что она все-таки права, мы не пара.

Ты помнишь, как все начиналось? Может, с этого? С моего нежелания понять озабоченность мужа, попытка свести его интересы к минимуму. Мол, всяк сверчок знай свой шесток, и нечего строить из себя государственного мужа… Какой же, оказывается, стервой я была!

Сытый голодного не разумеет. Наша семья жила благополучнее многих, и мне не хотелось забивать себе голову размышлениями о чужих несчастьях. Я объясняла себе его волнения — а заговаривал он об этом не однажды спецификой работы шофера: сидит себе, крутит баранку, мозги у него не заняты, вот и размышляет о том, о сем. Мало ли на свете таких философов!..

Я кивала: понятное дело, страна нищает и спивается, — о чем ещё можно говорить в супружеской постели? У нас на работе тоже куча проблем: подскочили цены на полиграфические услуги, выросла цена бумаги, упал тираж — да мало ли о чем я могла бы беспокоиться. Но муж моими делами отчего-то не интересовался. Или я сама предпочитала ему о них не рассказывать, считая, что он не поймет?

Артем стал все чаще мотаться по стране, туда-сюда, и теперь почти не бывал дома.

— Не отказываться же от живых денег! — хмуро отбивался он от моих претензий. — Ты даже не представляешь себе, сколько ребят сидят сейчас без работы! Выкупили "камазы", а они себя не оправдывают. Спасибо, у нас генеральный директор — гений рынка, ухитряется находить для нас заказы, а то бегали бы, на хлеб занимали…

Но мне почему-то казалось, что дело вовсе не в деньгах, из-за которых Артем отказывался от домашнего тепла. Неужели оно ему вдруг надоело? И я перестала быть для него желанной женщиной? Кажется, я повторяла себе одно и то же. Рисовала картины прежней семейной идиллии. Полно, да была ли она…

В этом году наши дети окончили второй класс, и теперь, наверное, свекор со свекровью отвезли их в лагерь на Черное море. Хотя наш рейс должен был продлиться не больше недели, на всякий случай я договорилась и со своей родной матерью, чтобы в воскресенье съездила с отцом, навестила внуков.

Артем включил приемник погромче — Алла Пугачева пела нашу любимую "Любовь, похожая на сон".

— Саша проснется!

— Не проснется. Раз мотор гудит ровно, он будет спать, как пожарник.

— Понятное дело, он такой здоровяк. Только коснулся подушки, и уже заснул.

— Санька — вовсе не здоровяк. Он таким кажется. По-хорошему, ему давно пора завязывать с дальними рейсами. Но каждый раз, только он об этом подумает, в семье случается что-нибудь непредвиденное: то выходит из строя старый холодильник, то дочь замуж собирается. А у него сердце барахлит. Без таблеток и сердечных капель он уже в рейс не ездит.

— Но это же опасно! Что, разве у вас в автохозяйстве нет врача? Никто за здоровьем водителей не следит?

— Врач есть, но Санька хитрован ещё тот! Зубы может заговорить любому.

— Разве можно заговорить электрокардиограмму?

— Нет, конечно, он всего лишь каждый раз дает слово медикам, что этот рейс последний, что он все понимает, что у них тоже работа нервная, но ведь семью без заработка не оставишь… Самых строгих он внаглую покупает.

— И медики за такое берут деньги?!

Мое недоумение искреннее. Из головы упорно не желает выходить стереотип этакого неподкупного врача, который заботится о здоровье пациентов даже вопреки их желаниям…

— Что же делать, если они нищенствуют вместе со всей страной? Их семьи тоже есть хотят!

Артем снизошел к моей наивности, а у меня невольно вырвалось:

— Какой кошмар!

За нашими спинами на спальнике раздалось презрительное фырканье.

— Растрепался! А ещё друг называется!

— Саша! Я же никому не скажу, — попыталась успокоить я разгневанного напарника.

— Да не слушай ты его! — отмахнулся Артем. — Это он так, понтуется.

— По-твоему, я должен уйти с дороги и усесться где-нибудь у пивной на лавочке, как старый дед, и ждать, когда молодые кружку пива поднесут?.. И вообще, уступи мне руль!

— Тебе же ещё время отдыхать!

— А я был должен!

Он скользнул за руль, и некоторое время мы сидели на сиденье втроем.

— Белка, может, полезешь, подремлешь?

Я отказалась. Ехать в рейс, чтобы отсыпаться? Это можно сделать и дома, на кровати, когда мы вернемся.

— Не хочешь, как хочешь, тогда я полезу.

Артем подтянулся наверх.

А я все смотрела на дорогу, и то тут, то там подмечала признаки разрушения огромного хозяйства страны. Там темнел ржавый остов брошенного, ободранного трактора. Здесь открывала щербатое нутро, похоже, в прошлом молочная ферма… И поля, на многие километры поля, заросшие сорняками. А Дума все продолжает спорить, продавать землю или не продавать. Давно ведь известно: общая, значит, ничья…

О чем это я? Разве совсем недавно не осуждала я Артема за точно такие же рассуждения? Разве не считала себя для этого слишком маленьким винтиком?

Я посмотрела на руки Саши, держащие руль. Если обращать внимание только на них, создается иллюзия, будто они живут сами по себе. Но стоит перевести взгляд повыше, и увидишь напрягшиеся желваки, сузившиеся глаза, взглянешь опять на руки — побелевшие от напряжения костяшки пальцев значит, на дороге что-то неладно. Разгладилось лицо, расслабились пальцы все в порядке. Чем не агрегат: глаза-мозг-руль-руки…

Сашу мое внимание к нему веселило. Он ведь свои действия на отдельные операции не делил, а реагировал всем организмом, и в считанные секунды.

— Хочешь подержать? — внезапно спросил он.

— Что?!

Вопрос Саши застал меня врасплох; я даже подумала, так ли его поняла? Не может же он доверить мне руль машины с таким ценным грузом?

Напарник мужа с усмешкой посмотрел на меня.

— Что! — передразнил он. — Неужели имея за спиной такого амбала, как твой муж, я решился бы предложить тебе что-нибудь, кроме руля?