— Я не опоздала? Я приехала вовремя? Скажите, мой дедушка еще жив?

Лука кивнул:

— Он еще жив. Но это лишь потому, что желание его увидеть тебя настолько сильно, что не дает ему умереть. Только я хочу сказать тебе следующее. Ты должна смириться с неизбежным: ему осталось жить несколько часов.

— Я хочу увидеть его прямо сейчас.

Василий видел, как она пересекла двор и, следуя за Лукой, направилась в сторону мастерских, где теперь располагалась комната Иосифа. Ее привязанность к деду была настолько сильной, что Девора не могла думать ни о чем другом. По пути она не смотрела ни направо, ни налево. Юноша последовал за ними на довольно большом расстоянии. У порога комнаты Девора в растерянности остановилась и спросила:

— Почему он здесь?

— Он сам захотел этого.

Из комнаты через открытую дверь доносился голос Иосифа. Он был один, и голос его звучал монотонно, словно в бредовом исступлении. Умирающий, оставив твердую почву настоящего, окунулся в туман прошлого.

«Ну вот, Господи, я и отдал половину того, что имею, бедным. Как ты, Закхей[43], как ты. Хотя, если по правде, то я отдал не совсем половину, потому что я был ловок в делах и нажил огромное состояние… Но я всегда шел позади… следил издали… Придется ли мне раскаиваться в том, что я не сел у огня, как Петр? У Петра сердце льва… — Он все время возвращался к мыслям, которые не давали ему покоя всю жизнь. Мыслям о той роли, которую он сыграл в величайшей драме. — Нет, нет, это не было страхом. Ведь все знают, что именно я ходил к Понтию Пилату и просил выдать мне тело Иисуса. Чьи руки прикасались к Его ранам на ногах и той, глубокой раны на боку? Мои, потому что это я снял Его с креста. Это в моей могиле Его тело обрело покой. В той самой, которая была высечена для меня в скале. И именно из этой гробницы Он ушел. И именно тот камень, которым я завалил вход, был откинут, а двое ангелов в светящихся одеждах стояли возле него. Мне не было дозволено увидеть Его… Но всю свою жизнь я следовал Его слову».

— Дедушка! — позвала Девора.

Причитавший голос смолк. Воцарилось недолгое молчание, затем Иосиф тихо воскликнул:

— Это ты, Девора! Ты вернулась.

— Да, дедушка.

— Благодарю тебя, Господи, что ты выполнил самую большую мою просьбу, позволил мне еще раз увидеть радость сердца моего. Теперь я могу умереть спокойно. Я надеялся, я знал, что ты придешь, дитя мое… Вот видишь, я не поддавался… О! Мне пришлось упрямо отказывать ангелу, который и сейчас находится подле постели, без устали повторяя, что меня ждут. Уже очень давно ждут. Но сейчас ты, моя Девора, рядом со мной, и я могу ответить ему: «Хорошо, я готов. Ступай! Я следую за тобой!»

Бенхаил Любопытный так же присутствовал при возвращении Деворы. Он не заметил, как Адам-бен-Ахер подошел к нему сзади и тяжело опустил руку ему на плечо.

— Пойдем со мной, — сказал он.

Адам коридорами провел его в маленькую комнатку, расположенную недалеко от рабочего двора. Помещение это служило Адаму кабинетом. Комната буквально ломилась от огромного количества самых разнообразных и причудливых предметов. Тут были папирусные рулоны со списками товаров и счетами; на стенах висели карты, покрытые пылью. На них были изображены караванные тропы и морские пути. А пол был завален верблюжьими седлами и сбруями настолько, что Бенхаил даже не знал, куда поставить ногу.

— Сегодня я узнал, — сказал Адам, — что кто-то из домашних поставляет Ананию сведения, а затем я вспомнил, что несколько дней назад видел, как один из наших людей выходил из дома главного священника. Тогда этот факт показался мне просто странным. Но теперь я уже нахожу его подозрительным. И самое главное: кого же это я видел? А вот кого — тебя, Бенхаила Любопытного!

— Действительно, я ходил туда, — спокойно ответил Бенхаил. — Чтобы получить кое-какие сведения, мне нужно было переговорить с некоторыми посетителями Анания.

В этот день на Бенхаиле были надеты черная рубашка, штаны и накидка цвета ржавчины. Без всякого предупреждения Адам бросился на него и опрокинул на спину. Руками он стал задирать на нем одежду, обнажив волосатый торс и пояс, на котором висел тяжелый кожаный кошелек. Не обращая внимания на визгливые вопли противника, Адам сорвал его. Кошелек был пухлым и богато разукрашенным.

— Золото! — закричал Адам. — Значит, все так, как я и думал. Это золото Анания, главного священника! Вот значит как: Бенхаил Любопытный превратился в Бенхаила Стукача! В Бенхаила с раздвоенным языком! — Он начал наносить своими огромными кулачищами удары по тощему телу Бенхаила. — Ну так вот тебе, предатель, вот, вот! На! Вот, вот чего достоин негодяй, который доносит людям из Храма! Ты получил более тридцати монет за то, что продал своих друзей и секреты, которые никогда не принадлежали тебе!

Пытаясь отделаться от набросившегося на него Адама, Бенхаилу удалось подняться.

— Да, да! Я брал деньги обеими руками вместо того, чтобы делать это одной, — угрюмо заявил он. — И что дальше? Разве бедный человек может прокормить свою семью одной рукой? Да еще в таком городе, как Иерусалим. Иосиф давал мне деньги в одну руку, а Ананий — в другую. Это что, преступление?

Адам ответил не сразу: он был занят тем, что без устали тормошил продажного болтуна. Обеими руками он схватил его за плечи и тряс до тех пор, пока Бенхаил не упал на колени, щелкнув зубами.

— И ты спрашиваешь, преступление ли это? — завопил наконец Адам. — Да это во сто крат хуже! Ты, шакал с двенадцатью парами ушей и ста глазами, ты сказал главному священнику, что это Девора кинула камень в римлян…

— Нет, нет, — воскликнул Бенхаил. — Я вообще не говорил с ним о девушке. Я никогда не делал ничего, что могло бы повредить ей. Клянусь тебе всеми пророками. Никогда, никогда… Клянусь пеплом Рыжей Коровы[44]!

Адам слегка ослабил хватку.

— Если бы я был в этом уверен, то, возможно, простил бы тебя. Но учти: если с Деворой приключится какое-либо несчастье, то я схвачу тебя за горло и буду сжимать до тех пор, пока ты не станешь совсем черным, а дыхание твое замрет навсегда.

— Адам, сжалься надо мной, — захныкал Бенхаил. — Я не в силах устоять, когда чувствую в руках золото. Его прикосновение так нежно… И из-за него я изменил своему слову. Я предал своих друзей. Я предал своего учителя, и теперь мне никогда не увидеть его лица. Адам, Адам, я не в силах сомкнуть ночью глаз. Я только и думаю, что о своем преступлении.

Адам подозрительно взглянул на него. Слабый луч понимания блеснул в его глазах.

— Твоя вина не имеет прощения, но ты, ты вызываешь у меня жалость, о Бенхаил. Ты заслуживаешь того, чтобы ходить в красном плаще, плаще цвета стыда. — Говоря эти слова, он схватил свою жертву за волосы, поставил на ноги и стал хлестать по щекам тыльной стороной ладони. При этом он успевал наносить ему удары кулаком по ребрам. — Да, я очень сочувствую тебе. Мне очень, очень жаль тебя!

Сыпавшиеся на Бенхаила удары походили по звуку на бой тофа, еврейского тамбурина.

Теряя силы, задыхаясь, Бенхаил закричал:

— Хватит, хватит, я не хочу умереть от твоей жалости!

— Ты мне сделаешь список, — сказал Адам, — полный список всех сведений, которые ты продал Ананию. Если ты все честно, ничего не утаивая, напишешь, то дашь нам возможность защитить себя от зла, совершенного тобой. И тогда я избавлю тебя от наказания, которое ты, вне всяких сомнений, заслужил. Ну так что, ты напишешь обо всем или предпочитаешь…

— Я напишу обо всем, обо всем! — быстро забормотал Бенхаил. — Ты будешь знать все, что я рассказал человеку из Храма, этому толстопузу с жабьими глазами. — Он осмотрительно отстранился подальше от огромных и мозолистых кулачищ караванщика. — Я сделаю больше того: я расскажу тебе об одной вещи, которую необходимо знать, если хочешь избежать большого несчастья.