— Ты любишь ее? Ведь именно это ты пытался мне сказать сейчас?

Василий покачал головой:

— Нет, я не люблю ее. Но теперь я прекрасно понимаю, что должен был тебе все сказать. И еще: нет, я не люблю ее, но должен признаться, что много думал о ней.

Снова воцарилось молчание, и теперь уже ни один, ни другой не знали, как нарушить тишину. Девора с грустью подумала: «Он уверяет меня, что не любит ее, но так ли это? По крайней мере, теперь ясно одно: меня он не любит». Василию было очень неловко. Он ругал себя последними словами и не знал, что теперь сказать.

Тут в комнату вошла Сара, одна из служанок. Ее послали с поручением: передать молодым людям, что время не ждет и что надо поторопиться закончить дела, которые еще оставалось доделать. Но, взглянув на них, Сара сразу же поняла, что не следует их беспокоить. Девора и Василий стояли рядом у открытой двери на балкон. Лица их были печальны. Глядя в глаза друг другу, они были настолько поглощены собой, что даже не заметили прихода служанки. Солнце уже высоко поднялось над городом, заливая их своими жгучими лучами. Но даже этого они не заметили, продолжая по-прежнему стоять неподвижно.

Сара подумала: «Что же могло так расстроить этих таких красивых молодых людей? Наверное, что-то действительно серьезное». После некоторых колебаний она все же передала им послание и вышла.

Наконец Девора заговорила первой.

— Василий, представляешь ли ты насколько тяжело мне было просить тебя жениться на мне? А теперь я должна сказать тебе еще кое-что… И это тоже будет тяжело сделать.

Она вышла на балкон и склонилась, облокотившись на перила. Взгляд ее затерялся в сверкающей вышине неба. Когда же она повернулась, то была уже почти спокойной и даже улыбалась.

— Мой дедушка часто повторял, что я очень похожа на него. И знаешь, мне кажется, что он прав. Поэтому я знаю какой совет он бы дал нам в такую минуту: «Дети мои, эти деньги были отложены для того, чтобы моя помощь маленькой бедной церкви Иисуса продолжалось бы и после моей смерти. И вам, дети мои, следить за тем, чтобы моя воля была выполнена». Да, именно так он бы и сказал. А теперь, Василий, я должна сказать тебе о той другой, тяжелой для меня вещи. То, о чем я попросила тебя, я не могу попросить ни у кого другого. Я не смогу так унизиться во второй раз. По крайней мере, не сейчас. И мы должны решить все очень быстро, у нас совсем не осталось времени. Мне кажется, что дедушка решил бы, что единственным выходом в создавшейся ситуации, учитывая то, что у нас столько сомнений, была бы женитьба. Но только формальная… У нас в Иудее подобные случаи не редкость. Скажи, может быть, подобный выход более приемлем для тебя?

Девора внимательно посмотрела на юношу.

— Девора, — сказал Василий. В его голосе была теплота. — Для меня очень большая честь взять тебя в жены. И я женюсь на тебе, какими бы ни были условия. Они всегда будут приемлемы для меня, если их выдвигаешь ты. И я постараюсь никогда не причинять тебе ни забот, ни хлопот.

— Если мы поженимся с тобой, то будешь ли ты считать себя обязанным встретиться с той… с той женщиной в Риме?

— Если ты считаешь, что я не должен с ней встречаться, то я больше никогда не увижу ее. Я могу тебе дать слово и пообещать это.

— Хорошо, — сказала она тихо. — Тогда все решено.

Приняв решение, Василий почувствовал себя намного легче, а от данного слова больше не видеть Елену испытал даже облегчение. Он надеялся, таким образом, полностью изгнать ее из своих мыслей. Может быть, им с Деворой удастся вновь обрести ту нежность, которая связала их в тот кажущийся теперь таким далеким день, когда они бежали от преследователей.

Но тут же он подумал, что подобный счастливый исход был уже невозможен. Выражение лица Деворы изменилось. Теперь девушка была более спокойна, чем когда говорила о своем сходстве с дедушкой. Бледная, с пустыми и холодными как лед глазами она стояла рядом с ним. Невозможно было сейчас узнать в ней прежнюю Девору. Ничто в ней не говорило, что когда-нибудь наступит конец недоразумениям, которые пролегли между ними.

— Я должна поблагодарить тебя, — сказала она голосом таким холодным, как и ее глаза. — Ты был до конца честен и… и добр со мной.

— Нет, я совсем не был добрым, — с грустью ответил Василий.

Через минуту Девора добавила:

— Нужно, чтобы свадьба произошла прямо сейчас. Ты ведь заметил, как я одета. У нас так одеваются на свадебную Церемонию.

Когда Лука подошел к столовой, где обедали рабы, на пороге его встретил Адам-бен-Ахер. Густые, черные брови нависли над его глазами, словно грозовые тучи. Сами глаза, в довершение сходства, метали молнии.

— Люди, за которыми мы послали, начинают прибывать, — сказал он тихо. — Они там, снаружи. Люди Самуила очень обеспокоены. Они бегают туда-сюда перед домом и гудят, словно слепни.

Свадьба Деворы и Василия происходила с той традиционной простотой, которая соответствовала ритуалу этой церемонии. Всего шесть человек, все из домашней челяди, представляли свидетелей. Всем остальным было наказано не покидать своих комнат ни под каким предлогом. Все шестеро свидетелей выстроились в одну линию перед сводом в виде кувшинки. Затем вошла Девора и встала под свод. К своему прежнему костюму она добавила лишь одну вуаль, и Василий, который встал рядом с ней, теперь уже не мог различить ее лица.

Надсмотрщик Уэзуил, который был одним из старейшин Церкви, присоединился к молодым под сводом. От волнения его лицо стало влажным, а пальцы судорожно сжали серебряную чашу Семи Благословений. Затем они один за другим читали какие-то строки. Василий, который не знал языка, запинался почти на каждом слове, и ему приходилось все время подсказывать. Девора же, наоборот, читала ясным, но совершенно безжизненным голосом. Потом Уэзуил произнес божественные благословения и бросил черный взгляд на Василия, который вовремя не перешел к следующему этапу ритуала.

— А теперь, по обычаю, — сказал он строго, — настало время поднять вуаль невесты. — И быстро добавил шепотом: — Я должен сказать тебе, что когда жених поднимает вуаль невесты, то кричит от счастья при виде лица той, которая разделят с ним его радости и печали.

Василий поднял вуаль, но крик его был лишь жалким подобием того, каким должен был быть на самом деле. Бледность невесты просто пугала. А в глазах девушки он прочел такое страдание, что у него просто не хватило смелости на наглое актерство.

— А теперь, — заявил Уэзуил, откашливаясь, — согласно обычаю, должен быть зачитан свадебный договор. Но, так как у нас не было времени на его составление, мы сразу перейдем к финальной части церемонии, и каждый из присутствующих пригубит ват эту ват чашу.

Все это время Адам-бен-Ахер не покидал своего поста у двери, во по его загорелому, бронзовому лицу было видно, какая буря эмоций бушевала в нем. «Никогда рука Деворы не была обещана мне, как была обещана Рахиль Иакову[46], — думал он, — но я достаточно долго работал на своего хозяина, в надежде на это обещание. После семи лет службы он так и не получил свою Рахиль. Вместо Рахиль ему подсунули ее старшую сестру Лию. В Писании говорится, что Лия была слаба глазами, но я думаю, что это еще не все: ее зад был как у тягловой лошади, и сама она была обрюзглой и желтой, как мертвый, упавший лист. Но мне в утешение не дали даже такой Лии. И в добавок ко всему я теперь должен загнать своих прекрасных верблюдов в этой сумасшедшей гонке через всю пустыню. Я действую как болван! И зачем? Затем, чтобы невеста, которая предпочла мне другого мужчину, могла получить наследство, которое она разделит с ним! С ним, а не со мной! Я как тот верблюд, на которого взобрался Валаам[47], отправляясь к царям Мадиамским, и которого ударили три раза за то, что он предупреждал своего хозяина об опасности. — Он с силой тряхнул толовой. — Но… но для малышки Деворы я сделаю все… все, что в моих силах».