Церемония закончилась. Василий и Девора были теперь связаны перед Богом и людьми. С полок была взята одна из чаш и до краев наполнена вином. Каждый из присутствующих пригубил ее. Даже Адам последовал примеру остальных, хотя и пробормотал при этом вполголоса: «Я чувствую, как мои уши растут и скоро станут такими же, как у осла Валаама. Даже больше… они будут буквально раскачиваться на ветру».

— По обычаю, — сказал Уззуил, — молодожены должны сохранить у себя на счастье чашу, из которой мы все только что пили.

Принесли кусок белого сатина. Девора разложила его на столе под самой полкой. Как было предписано обычаем, Василий молча стоял рядом.

— Мы будем жить в двух разных палатках, — прошептала Девора. Ее руки слегка дрожали, когда она разглаживала ткань. — Я, правда, не знаю, какое объяснение мы им дадим, но надо придумать что-нибудь.

Не говоря ни слова, Василий кивнул в знак согласия. Грусть переполняла его. Как все было бы хорошо, если бы он смог тогда совладать со своими инстинктами! Он искал Елену с одной только целью, которая казалась ему важной и нужной. И лишь после второго его визита, когда Симон продемонстрировал ему свое искусство, он почувствовал влечение к ней. Почему с тех пор он не в силах не думать о ней? Как могло случиться, что его чувства к маленькой рабыне так внезапно изменились?

— Мы должны постараться выглядеть естественными, — продолжала Девора. Глаза ее были по-прежнему опущены. — Никто не должен заподозрить правду. По крайней мере сейчас, вначале. Я прекрасно понимаю, что мы не в состоянии скрывать это вечно, но моя гордость… Да, да, у меня тоже есть гордость, хотя я и дала тебе повод засомневаться в этом. Так вот, моя гордость требует, чтобы приличия были соблюдены в полной мере… Пусть даже всего лишь только сейчас. Мой дедушка умирает, а я совершаю то, чего мой отец никогда не простит мне. Вполне возможно, что он откажется от меня и выгонит вон. И я не хочу, чтобы в довершение всего люди говорили, что я купила себе мужа.

— Девора, Девора! — воскликнул юноша. — Ты сама не знаешь, что говоришь!

— Именно так люди и скажут.

Девушка быстро оглянулась. Никто не обращал на них внимания, Лука начал что-то говорить, и все собрались вокруг него, внимательно слушал.

— Ты прекрасно знаешь, что чувства, которые я испытываю к тебе, настолько глубоки… — начал было Василий.

Девушка со всей силой затрясла головой:

— Нет… нет необходимости говорить мне… об этом. И ты и я, мы оба прекрасно знаем, как обстоят дела. — Ее голос сломался, но она быстро взяла себя в руки. — У нас есть еще одна минута. Я очень прошу, выслушай меня внимательно. Мы должны много разговаривать друг с другом, улыбаться друг другу и стараться держаться в стороне от всех остальных. И никто при этом не должен догадаться, что мы притворяемся. Но, — добавила она на одном дыхании, — бессмысленно заходить слишком далеко. Никаких поцелуев и держаний за руку. Существует много других способов делать вид.

— Я понимаю тебя. И сделаю все, как ты того пожелаешь.

Лука все еще говорил. В юности он был хорошим рассказчиком и умел держать внимание аудитории. Морщинки вокруг его глаз смеялись, когда он рассказывал истории из детства Деворы. Тогда, давно, будучи еще очень маленькой девочкой, она заявила ему, что выйдет замуж лишь за царя Израиля, такого, как Давид. И что у нее будет двенадцать сыновей, которым она даст имена двенадцати родов. Немного позже, когда она стала взрослее, она сказала, что ее муж будет таким же мудрым, как Соломон, но только с одним отличием: у него никогда не будет больше одной жены. А число своих будущих сыновей она сократила до четырех, и имена она им выбрала следующие: Петр, Иоанн, Иаков и Андрей. Василий расстроился еще больше.

— Рядом с героями твоей мечты я выгляжу довольно бледно, — с горечью в голосе проговорил Василий. Глухая боль в его душе стала нестерпимой.

Девора ничего не ответила и лишь подумала про себя: «Ты мог бы стать всем, чего я когда-либо желала и о чем не смела даже мечтать».

Свидетели были настолько поглощены тем, что рассказывал Лука, что никто даже не смотрел в сторону молодоженов. И никто не заметил, что Девора заворачивала в квадратный кусок сатина вовсе не ту чашу, которая прошла по кругу во время церемонии, а другую. Все время церемонии эта чаша спокойно стояла на полке. Старая, сильно потертая, со слегка помятым боком, она не представляла из себя ничего примечательного. Лишь на одной стороне была выгравирована маленькая, плоская рыбка из Галилеи.

Лука и Адам проводили молодоженов до дверей в комнату, где Иосиф доживал свои последние мгновения. Они не вошли внутрь, а остались за порогом. Вместе с ними в коридоре ожидала вся молчаливая группа свидетелей. Каждому из них Адам дал подписать какой-то документ.

— Он может понадобиться позже, — пояснил он, — чтобы подтвердить, что свадьба Деворы произошла еще при жизни хозяина дома, — неожиданно он замолчал и посмотрел в глаза каждому из присутствующих. Взгляд его был строгим и настойчивым. — И чтобы никаких причитаний! Никаких стонов и жалоб! Никто не должен догадаться, что наш хозяин и друг, покинув этот мир, навсегда ушел от нас. В течении некоторого времени мы должны молча переносить свое горе.

Несколько минут спустя открылась дверь и на пороге появилась Девора. Она была спокойна, лишь щеки побелели, как снег, а глаза смотрели в пол.

— Он умер.

Люди, толпившиеся в коридоре, склонили головы. В еврейских домах было принято очень шумно выражать свое горе, поэтому мертвая тишина, окутавшая всех, казалась просто неестественной. Через несколько минут все взгляды вновь обратились к Адаму. Все ожидали от него какого-либо слова или знака, но он молчал, склонив голову на грудь. Караванщик был погружен в свою молитву. Все затаили дыхание, боясь нарушить тишину. Наконец Адам выпрямился и подал знак Эбенейзеру, который тихо стоял в стороне от остальных.

— Теперь все будет зависеть от твоей ловкости, — тихо сказал Адам.

Эбенейзер, ни слова не говоря, склонился и пошел на свой пост у дверей в комнату Аарона. До тех пор пока не будет осуществлено все задуманное, сын хозяина дома не должен знать, что его отец, Иосиф Аримафейский умер и уже находится на пути к своим предкам.

Два стражника, вооруженные кинжалами, по-прежнему стояли у главных дверей дома. Их взгляды были прикованы к окнам, за которыми располагались комнаты Аарона. Но, одновременно, они замечали что вокруг них происходит что-то странное. Довольно солидными группами к дому подходили какие-то мужчины и женщины. Люди эти били печальны и молчаливы. Большинство из них пришло со стороны долины. Настроены они были не агрессивно, но их становилось все больше и больше.

— Что все это значит? — спросил Миджамин своего долговязого спутника. Он уже вновь был готов взорваться и, достав из-за пояса свой кинжал, он, с угрожающим видом, стал вертеть его в руках. — Чего это все эти нищие притащились сюда? Что им здесь нужно?

— Христиане… — заявил долговязый. — Стадо баранов! От них так и несет баранами. И всегда с ними так. Держу пари, что они пришли оплакивать старика, который умирает тут сейчас. Когда же наконец этот толстосум протянет ноги, как любой нормальный человек? Я уже не могу больше, мне надоело околачиваться у этих дверей.

Но тут с улицы, уходящей вниз, раздалось ржание лошадей. Там располагалась небольшая площадка. Дальше, от нее шла расщелина. Она словно разрезала долину, а ее дно было заполнено густым кустарником и карликовыми деревьями. Обычно здесь находили прибежище воры, собирались игроки в кости, женщины легкого поведения.

— Думаю ему осталось жить не больше часа, — сказал коротышка, не обращая внимания на шум. Не может же он вечно водить за нос ангела смерти.

Но тут разговор их был прерван, но не знаком, который должен был подать Аарон из своего окна и, которого люди Самуила с нетерпением ожидали. Главные ворота открылись и целая толпа людей повалила на улицу. Позабыв обо всем, оба стража бросились ей на встречу.