— Армии нет. Но Джаббы хатта похищен был сын.

Смысл сказанного дошел до него только через пару секунд. Он не смог скрыть своего отвращения.

— Вы хотите, чтобы я спас хатта?

Это проверка. Проверка, не иначе. Как это его ни раздражало, Энакин принял решение пройти ее до конца.

Немедленно встрял Кеноби:

— Нам нужно, чтобы Джабба снова вступил в войну, Энакин. Если мы не сможем использовать пути, которые находятся под контролем хаттов, мы не сможем биться на Внешнем Крае. Вот и все. Я собираюсь вести переговоры с Джаббой, пока ты будешь искать заложника.

— Заложника?

— Его маленького сына — Ротту.

Энакин спрашивал себя, что сыграло здесь большую роль — то что они с Кеноби оба говорили по-хаттски и имели опыт в выполнении тайных миссий или это был своего рода психологический тренинг. Йода знал о прошлом Энакина, знал, что он и его мать были в рабстве у хатта. Джабба также загребал себе долю прибыли от торговли рабами, так что в какой-то степени он лично был виноват в несчастном детстве Энакина, и даже, в конце концов, в гибели его матери. Все это было еще слишком свежо в памяти.

Больше всего Скайуокеру хотелось немедленно сказать Джаббе в лицо, что дела его совсем плохи и что убивают всегда именно тех, кого ты больше всего любишь.

Но переманить Джаббу на другую сторону — это совсем другое. Энакин проглотит свою ненависть и сделает то, что должен сделать, потому что он обязан быть выше всего этого.

Асока, казалось, поняла, что заминка возникла не из-за нее. Она отступила назад и встала рядом с Рексом.

— Я соберу войска, — сказала она. — Мы будем готовы по первому знаку, Учитель.

— Мне лучше отправиться немедленно, — сказал Кеноби. — Я не должен заставлять Джаббу ждать.

Энакин почтительно поклонился и зашагал прочь, призвав всю свою выдержку, чтобы сохранить спокойствие. Он не хотел, чтобы магистры поняли, что это задание задело его за живое. Он проскользнул в машинный отсек, чтобы хоть ненадолго остаться в одиночестве и послать весточку Падме о том, что с ним все в порядке и что он скучает по ней, не упоминая ни о том, что был на волоске от смерти, ни о падающих стенах, ни о сумасшедших падаванах. И снова взял себя в руки.

«Я не ребенок. Я не должен испытывать такие чувства. Джедаи так не чувствуют. Может, Йода и прав; меня уже поздно было учить. Я не могу быть таким, как они, — таким отрешенным и бесстрастным».

«Он — Избранник» — так сказали они. От него ждут, что он установит равновесие Силы. Энакин считал, что Избранник может рассчитывать на дополнительную поддержку, хотя бы чуть-чуть, помощь или, по крайней мере, какое-то понимание со стороны Совета Джедаев, но вместо этого он переходил, как нежелательное бремя, из рук в руки, в конце концов доставшись Квай-Гон Джинну, а затем Кеноби, потому что больше никто не хотел его брать.

Его статус Избранного был даже менее чем ничто, он ощущался скорее как клеймо. А они еще удивлялись, почему с ним временами было так непросто. Может, они и не хотели никакого такого равновесия. Может, просто никому не по душе джедай, который настолько отличается от них. Он чувствовал себя обузой.

«Я делаю все, о чем вы меня просите. Я так стараюсь. Когда же этого будет достаточно? Когда же вы скажете: «Хорошо, Энакин Скайуокер, вот теперь ты молодец»»?

Люк распахнулся.

— Что стряслось, Скайгай? — Асока устремила на него взгляд, в котором читалось: «От меня не скроешься». — Целую вечность тебя искала. Мы готовы отчалить.

— Ты когда-нибудь слышала о том, что надо стучаться? — «Не поступай так с ней. Ты сам знаешь, каково это — чувствовать, когда тебя не замечают взрослые, быть для них помехой». — Я просто размышлял, вот и все.

— Обеспокоен тем, что будешь помогать Джаббе? Не волнуйся, все тоже об этом думают.

Энакин не ответил. Он пытался не думать об этом, но эта мысль, как долгоносик дерево, подтачивала его решимость. Джедаи даже не попытались спасти его мать или выкупить ее из рабства. Вместо этого они забрали его, дали ему эту новую жизнь, но ее бросили там, на Татуине. В то время он просто смирился с этим, но сейчас… сейчас он знал, какой силой обладают джедаи, и все, что он хотел знать, — неужели она не стоила их времени и забот, ну хотя бы для того, чтобы сделать счастливым его.

Даже Квай-Гон Джинн не оглянулся назад на нее, мать Энакина — Шми Скайуокер. Проходили месяцы и годы, но эта мысль не оставляла его?..

Он не хотел, чтобы обида затмила теплые воспоминания о его прежнем учителе, но иногда просто не мог остановиться.

У Совета Джедаев есть деньги. Настоящие сокровища. Действительно ли за пределами их возможностей было выкупить его мать из рабства?

Некоторые вещи нужно было усваивать с колыбели. А он уже был полон привязанностей и чувств, слишком привык быть слабым, обычным человеком, чтобы перенять равнодушное спокойствие — отстраненность, сдержанное сострадание на расстоянии вытянутой руки, — необходимое для джедая.

Он сделал все, что мог.

«Почему моя мать не заслуживала спасения?»

Джабба разжирел на несчастье таких обреченных, как мать Энакина. Он, вероятно, получал проценты с каждой сделки, которая удерживала Шми Скайуокер в рабстве.

«А я еще должен спасать его сына. Потому что нам нужна его благосклонность. Его космические трассы».

Эта мысль встала Энакину поперек горла, как кость. Он не знал, была ли это скорбь по матери, или чувство вины и гнев на Квай-Гон Джинна, или просто смутное недовольство своей жизнью.

— Скайгай?.. Скайгай! Ты слушаешь?

— Это придется сделать, — ответил наконец Энакин. — Я ничего не имею против помощи хатту. Только размышляю, как мы это сделаем.

Асока какое-то время рассматривала его, как будто что-то отражалось на голоэкране рядом с ним. Она что, видит? Может ли она увидеть, как он вырезал тех тускенских разбойников? Оставило ли это след в Силе, которая исходит от него? Известно ли ей, что он совершил зверство, чтобы отомстить за гибель матери?

Если да, то она не ощущает его вины.

Потому что он сам совершенно не чувствует вины за это.

— Пойдем, — сказал он.

ДВОРЕЦ ДЖАББЫ — ТАТУИН

Джаббе на этот раз не пришлось изображать высокомерный гнев, чтобы скрыть свой страх за Ротту. Он был взбешен. Он напустился на TЦ-70:

— Очистить помещение! — Он оглянулся на съежившихся танцоров и стражей-никто, которые, кажется, не поняли, что этот приказ относится и к ним. — Убирайтесь! Оставьте нас! — Тронный зал опустел в мгновение ока. — Кое-кто за это заплатит. Кто посмел перебить моих наемников, будто нерфов?