И однажды утром я ее встретил.

Как же больно стало. Небо свидетель...

Я смотрел на нее, а она на меня,

Было ясно: не сложилась у бабы судьба.

Поиграли и бросили, точно игрушку,

Сколько таких, как она, попалось в ловушку?

И я хотел сказать ей, как тяжело мне было,

Как терпел я лишенья, как сердце ныло,

Как ночевал под небом и насквозь промок,

Как  утешеньем мне были огонь и дымок.

Как однажды, с голоду, слез не держа,

Я давился мясом лесного ежа.

И я бы мог все сказать, внушить ей  вину,

Но чувствовал остро: душа уйдет ко дну.

И я обнял ее, простил, прижал к себе,

Молвил  тихо, что позади... все... уже.

Что зла не держу, мол, живи спокойно,

Прощай, королева. Уже не больно...

Черкашин склонил голову и эффектно прижал руку к груди. Затем вывел коду:

– И я ушел, двинулся своей дорогой.

С чистым сердцем, только грустный немного.

И вдруг позади, ее голос распугал все мысли.

Она непонимающе крикнула мне: «Эй, в смысле?!»

Музыканты закончили играть на протяжной мажорной ноте.

И это был фурор. Люди вставали, хлопали, свистели. Некоторые даже прослезились. А Черкашин на подмостках кланялся, раздавал воздушные поцелуи и подмигивал хорошеньким девицам. Нео спустился со сцены: уставший, взмокший, но счастливый. Он пробирался к друзьям через восхищенную толпу.

Илаф протянул ему руку, с почтением пожал, и что-то сказал своей племяннице, та юркнула прочь и вскоре принесла большой поднос с пятью кружками эля. Илаф поднял тост:

– За прекрасного певца, за блестящий талант и нашего гостя! – народ дружно заревел, загремели кружки.

Нео сел, тяжело дыша.

– Автограф дашь? – спросил Миххик с улыбкой.

Черкашин кисло улыбнулся, и отпил эля.

– Можем запустить тур по городам, – предложил Топольский, старательно изображая серьезность.

– Я займусь рекламой, – подхватил Жека.

– Ай, ну вас... – отмахнулся Черкашин. – Людям ведь понравилось, – он обвел взглядом многолюдный зал.

– Давно рэпчиком балуешься? – поинтересовался Савельев.

– Пару лет. Так, для себя пишу.

К их столику подошла племянница Илафа с еще одни подносом, на котором стояла высокая бутылка и простые бокалы из зеленого стекла.

– Вино от благодарных посетителей, – сказала девчушка, водружая бутылку на стол.

Так вечер и продолжался. Время от времени к столу звезды несли разное угощенье. Часто подсаживались люди, чтобы выпить с Черкашиным. Максим ни разу не отказал. Он купался в народной любви и заливался дареным спиртным.

Так продолжалось до полуночи. Часть людей разбрелась по домам, часть – очевидно самые большие поклонники таланта Нео – окружили его. Девушки игриво жались к певцу, стреляли глазками.

– Хочу карася в сметане! – осоловело объявил Макс, когда уставший Илаф подошел убрать очередную порцию грязной посуды.

Мужчина растерянно задумался, сказал:

– Есть запеченный карп на углях.

Нео быстро взглянул на друзей.

– Эт че? Я в рыбе не особо кумекаю.

– Карась, только большой, – пояснил Жека.

– Несите, – согласился Черкашин.

– Не рано ли ты зазвездился? – спросил Миххик, лениво доедая остатки жаркого. – Поручения раздаешь...

– Согласен, виноват, – пьяно буркнул Нео. Крикнул Илафу: – Не надо карася!.. Обойдемся!.. ик!.. мы народ простой… нечего… ик!.. карасей переводить…

– Пойду наверх, – сказал Топольский устало. Он выбирался из кольца поклонников Черкашина.

– Мы еще посидим, – кивнул ему Миххик, потянувшись за бутылкой недопитого вина. Жека кивнул.

– Ладно, – отозвался Олег.

Он неторопливо поднялся по лестнице, вошел в коридор и заметил, как из его с Максимом комнаты выходит племянница Илафа с зажженной лампой в руке.

Она испуганно ойкнула, увидев Топольского, потупилась.

– Убирала вашу комнату... – робко обронила девчушка. – И принесла заправленный светильник...

– Если будет нужно, мы попросим, – сказал Олег вежливо, но строго. Подойдя к дверям, он сунул ключ в замочную скважину, открыл дверь, но входить не стал. Он бросил взгляд на племянницу Илафа. Девушка поспешно заторопилась по коридору и сбежала по лестнице в зал.

Олег переступил порог и запер дверь. На тумбе тускло брезжила зажженная лампа. Большие тени дрожали на стенах, словно вуаль. Вампир осмотрелся: воровать у них было особо нечего, но он все же проверил вещи. Все на месте… Топольский сел на кровать и прислушался. Внизу затянули адаптированную версию песни Григория Викторовича Лепса – «Кружка эля на столе». Олег хмыкнул, бросил взгляд в укромный темный угол, где стояла бутылка с кровью. Следовало подкрепиться. Он потянулся к сосуду и замер, взял лампу, присветил. Бутылка стояла иначе, пробка была небрежно вколочена в горлышко.

Топольский нервно сглотнул. Взял емкость, допил кровь, которая уже начала терять вкус, открыл окно, и выбросил бутылку в кусты.

* * *

Утро Черкашина началось как заурядный бульварный роман: герой блевал после бурной пьянки.

Нео стоял на четвереньках, сунув голову меж кустов смородины на заднем дворике таверны, и время от времени исторгал из себя последствия звездной жизни.

Жека сидел на деревянной ступеньке черного хода, задумчиво курил и глядел на страдания Максима.

– М-да... – протянул маг, сипя трубкой. – Пить вы, творческие люди, не умеете.

Нео выгнулся, жалобно дернулся и закашлялся. Жека ухмыльнулся, радуясь, что не видит лица Черкашина.

– Волшбу-у-ун... – заревело из кустов. – Волшбу-у-ун... спаси меня...

– Как? – Евгений лениво помял затекшую ногу.

– Наколдуй «Алькозельцер»... наколдуй что угодно... молю-у-у... о-оу...

Макса смачно вырвало.

– Волшбу-у-ун... – Нео выбрался из кустов. Выглядел он жалко: бледный как стена, в блевотине и с классической ниточкой слюны в уголке рта. Он с последней надеждой глядел красными глазами на мага.

– Привыкай, кумир миллионов. Обратная сторона светской жизни, – развел руками Жека.

Нео завыл.

– У меня башка сейчас треснет... нутро переворачивается… помоги... не будь сволочью...

На пороге появился Миххик с кружкой рассола, протянул  Нео. Черкашин принял спасительное питье трясущимися руками.

– А на Олега ругался, – припомнил ему Савельев.

Нео шумно хлебал рассол. Допив, он со стоном сел, держась за голову.

– Бедняга, – сказал Миххик, вопросительно взглянув на Жеку. Маг отрицательно покачал головой.

– Не владею я лечебной магией. Да и пусть учится отвечать за поступки, – наставительно сказал он.

– Мы в город, – объявил Миххик. – Прогуляемся, посмотрим местную оружейную, одежду. Тебе что-то взять?

– Двойной эспрессо… – булькнул Макс, растирая слюни по лицу.

– А еще? – уточнил Савельев.

Максим что-то мукнул и махнул рукой, вставая в позу гончей и резво двигаясь в кусты.

Топольский остался в таверне. С самого утра вампир был задумчив и чем-то озадачен. Он ходил по залу и странно косился на Илафа, протиравшего стаканы в баре. Но особенно внимание Олега привлекала юная племянница хозяина таверны. Девчушка была не красавица, но и не уродина, – обычная. Тихая, скромная, работящая. Нео, например, она не впечатлила. Но отчего-то Топольский старался, как бы случайно, оказываться там, где была она. Вампир даже поинтересовался у ее дядьки, как зовут его родственницу. Звали девушку Марта.

Меж тем, Нео отчасти пришел в себя, со стоном поднялся и поплелся вдоль стены к главному входу. Там стояла большая бочка для сбора дождевой воды, в которую Черкашин с удовольствием сунул голову. Он вынырнул из бочки, плеснул на себя несколько пригоршней воды и плюхнулся на низкую лавчонку у входа. Мимо проходили люди, с отвращением косясь на пьянчугу, в котором никто не узнавал знаменитого певца. Вот она, жестокая правда бытия: вчера ты любимец публики, а сегодня – никто...