Во дворе не было ни одной живой души. Цезарь с некоторой горечью подумал, что очень давно не был в этом дворе днем, когда на детской площадке играет малышня, а кто-то о чем-то разговаривает (да и разговаривает ли теперь?), создавая иллюзию бурной кипящей жизни. Нужно приехать с работы пораньше. Ларин сел в машину, закурил и поехал на работу. Приехав, сразу пошел в спортзал в подвале отделения, размяться и поколоить грушу, да так увлекся, что провел там прокатически три часа.

- Цезарь Геннадьевич, извините, можно? - Климов. Хороший парень. Кажется, служил в Сирии в десятых, вернулся контуженным. - Там ситуация.

- Что такое? - Цезарь вытер шею полотенцем. Хотелось курить.

- Пришла гражданка, упорно просила начальника отделения. Сидит и молчит, как рыба об лед. Я не стал вас это, дергать лишний раз, но потом истерика, вот СЦ ждем. Совсем клиника.

- Что именно случилось?

Цезарю почему-то стало не по себе.

- Муж умер от рака. Сын после смерти отца выбросился из окна. Пришла сообщить, что нашла их убийцу, который... эмм... Я не совсем уверен, что правильно понял, но типа он, этот убийца, заставил ее мужа и сына умереть как-то телепатически или типа того.

- Чего?

- Ну, вот так. Я СЦ вызвал поэтому, но Гриша говорит вас нужно позвать, вдруг чего. Пока в изоляторе сидит, успокоили вроде.

- Телепатически?

- Ну, типа того...

- Ладно, упаковывайте. Я чуть позже поднимусь, хорошо? Ты все правильно сделал. Развелось сумасшедших с этим виртуальным говном.

- И не говорите...

***

Цезарь ненавидел свой новый кабинет. Солнце беспощадно печет спину даже сквозь закрытые жалюзи. Замученный жарой, Цезарь только и мог, что считать минуты до конца рабочего дня, мечтал вставать и размять ноги. Но вынужден был сидеть и делать вид, что внимательно слушает гостью. Та наклонилась, обдав запахом пота и слишком терпких духов, посмотрела на Ларина стеклянными от горя глазами, и выговорила:

- Икиаквиик. - Ларин вспотел, как боров, а окно не откроешь - рядом, через улицу, кладут асфальт и воняет так, что хоть топор вешай. - Путешествие сквозь слои, - сказала женщина.

- Икиаквиик. Взаимодействие с тонким миром.

Цезарь поерзал в кресле.

- Что вы несете?

Дребезжание было механическое, неживое, но все равно казалось, будто там, в темноте, рой каких-то насекомых. Уго представил себе огромных, размером со взрослого хии, мух, копошащихся на гниющем трупе. Мерзкие здоровенные мухи. Умываются.

Даже мотнул головой, отгоняя наваждение.

Вокруг не видно ни зги. Приходилось идти медленно, едва передвигая ноги. Нет-нет пробуя носком, есть ли впереди что-то, на что можно будет опереться и слепо выставив вперед руки, чтобы ненароком не наткнуться на какой-нибудь трансформатор. Или что там еще может быть? Штуки. Механизмы. Приспособления.

Уго помнил не все. Прекрасно сохранились в голове последние несколько дней перед Отправкой. Большие мокрые глаза Азури, ее неспокойные прозрачные руки. И Тхель вел себя необычно тихо, живой и приставучий, огромный и мягкий, в те дни питомец просто лежал слева от входа, будто больно ему, иногда скулил, а иногда лениво приподнимал голову и оглядывал хозяев печальными желтыми глазами.

Уго помнил слова: «корабль-колония», «межпланетное движение». Но сейчас, в этой темноте, они все разом перестали хоть что-то значить.

Они были ни зачем.

Все, кто придумал эти слова - давно мертвы.

Не о том думается. В памяти остались какие-то общие вещи. Уго помнил: «ведение Оберус», «технология Прохождения», «шестой сон». Все это походило на дребезжание из темноты. Будто люди, среди которых был и Уго, это и не люди вовсе, не Искатели, а огромные жирные мухи, копошащиеся на гниющем трупе...

Было жалко, сейчас только понял, что не попрощался с производителем... Теперь жалко, а тогда было некогда о чем-то таком думать. Хотел ведь сказать что-то... что-то теплое, правильное, без соплей, но чтобы производитель точно понял - Уго будет скучать.

В голодной мгле верхнего мира ему, маленькому человеку с Большой Целью, будет не хватать производителя. И Азури, и Тхеля. Всех, кто умер бесконечность назад. Всех, кто стал пылью за вечность до того, как машина выплюнула Уго сюда, в темноту.

...Некоторое время назад Уго выбрался из-под треснувшей твердой пленки совсем голый, мокрый и тощий, как ощипанный цекль. Огляделся, напрягая зрение, и увидел, что в душной полутьме, едва-едва разбавленной гнилым зеленым светом, стоят, как стояли, еще несколько десятков кыим. За твердой пленкой в каждой в мерзкой жиже коричневого цвета были люди, другие Искатели, похожие на уродливые куклы пахем. Машина как будто не питала их, а наоборот - пила из них жизнь и только этим была жива сама.

Уго проснулся на самом нижнем уровне, который был предназначен для производителей. Посмотрел на свои руки, худые, как лапы голодного зверя, костлявые, обтянутые совсем белой кожей и тонкими веревками усохших черных вен. Еще раз огляделся. Увидел, что справа есть квадрат большой, выше человеческого роста двери, из-за которой тоже пробивается свет, и решил идти туда. Зачем, почему? Неважно.

Уго с большим трудом открыл дверь. Она скрипела. Нет, она кричала, выла, как воет человек, конечности которого задеревенели, съежились и отказываются работать. Уго вышел в бесконечный в обе стороны узкий коридор, и прямо перед его лицом, там, за дверью, на стене оказалось электронное табло, на котором были только помехи.

Раньше женщина из рагачи, с яркими глазами и большим ртом, часто сглатывая, вещала с этого маленького экрана о том, как правильно они сделали, что посвятили бытие Поиску.

Искатели должны искать, говорила она.

- Вы найдете Новый Дом, - так она говорила. - Вы станете Учителями, станете Водителями, вы произведете новых людей, между которыми не будет хии, рагачи или тугринов, они будут люди, а вы будете Первыми из Людей.

Было слышно, когда она говорит с большой буквы, с вдохновением, потому что, например, инструкции Хозяев он читала быстро, поедая слова, как будто спеша избавиться от их смысла.

- Помните, что, согласившись участвовать в великом ведении «Оберус», вы отказываетесь от претензий к Хозяева. Также помните, что можете прекратиться в момент Прохождения и не будете иметь возражений на этот счет.

И еще много чего: про благо Элейли, про вечное небо, шестой сон и другое. До Прохождения Уго слушал ее вполуха, а после... что после? После слушать или не слушать кого-то стало неважно.

Уго долго шел по коридору, который, кажется, сужался с каждым шагом, а потом, на выходе, обо что-то неловко споткнулся и провалился во тьму.

***

Удар лишил Уго сознания. Неясно, сколько прошло времени, но вот он снова стал понимать, что он это он; «проснулся» неверно, потому что Уго не спал. Придя в себя на твердой и холодной, кажется, металлической поверхности, он долго лежал животом вниз, не в силах пошевелиться и постепенно начинал чувствовать боль от десятков ушибов и ссадин. Боль приходила и уходила, как ленивые небесные волны; Уго жалобно стонал, когда она возвращалась, и хотел как-нибудь прекратить свое существование. Затем привык. Попытался сесть, сел, попытался встать - получилось.

Было непонятно, где он, в какой именно части машины, куда идет и куда хочет прийти; сама необходимость куда-то зачем-то идти сомнительна; но Уго шел, слепо выставив перед собой руки, щупая ногой поверхность на предмет ям или выступов, как в глухой пещере.

Стало казаться, что он все-таки уснул - и все это сон. Сборы, три часа по жуткой жаре в противоходе. Нет, нет-нет-нет, он уснул именно там, на заднем сиденье. Рядом Хозяин, важный на вид, как старый жирный цекль. Хозяину не нравилось, что ему поручили лично сопроводить последний отряд производителей на Взлетную, и поэтому он все время молчал. Вытирал длиннющими пальцами огромный выпуклый лоб, глотал слюни, сидел с полуприкрытыми глазами, а засыпая, начинал что-то тихо бормотать. Уго решил, что тоже задремал. Но сейчас откроет глаза и окажется там, до всего этого.