— Ну, это просто замечательно. И — признаться — неожиданно, надеюсь, вы не обидитесь. Трудности действительно очень велики.

Как говорится, против превосходящих сил противника… Что же, можно надеяться на быструю развязку?

— О развязке еще рано говорить, но к этому идет. Два-три дня, и у меня будут для вас интересные новости.

— Очень хорошо. Звучит весьма обнадеживающе. Вы хотите сказать, что нащупали их убежище?

Я подумал, прежде чем ответить.

— Пока я этого не говорю. Возможно, что нащупал. Могу лишь сообщить, что я получил информацию из весьма надежного источника.

На лице у Элиота появилось счастливое выражение, какое бывает у ребенка, когда он, приплюснув нос к стеклу, рассматривает витрину игрушечного магазина.

— Когда вы думаете перейти в наступление?

— Еще не знаю. Сначала нужно произвести разведку. — У меня мелькнула мысль, что он сейчас предложит действовать совместно. — Я произведу ее лично.

Элиот был разочарован.

— Но ведь это опасно.

— Что ж, нужно рисковать. Если я возьму с собой солдат, могу заранее сказать вам, что случится. Либо индейцы узнают о нашем приближении и сбегут, либо произойдет кровопролитие, а этого я хочу избежать во что бы то ни стало.

— А что, если устроить засаду? — спросил Элиот. — Давайте подумаем о совместных действиях. У вас — гарнизон, у меня отряд полиции. Что, если мы под покровом ночи окружим то место, где они прячутся?

— Я уже сказал — произойдет кровопролитие.

— Хорошо, но нас будет двое или трое на каждого индейца. И мы нападем внезапно.

А потом у нас будет парочка пулеметов. Мы получили их на прошлой неделе. Системы «браунинг». Предпоследняя модель американской армии.

— Моя задача — уговорить индейцев сдаться мирным путем. Во-первых, потому, что я им уже предложил эти условия, а во-вторых, потому, что президент в личной беседе советовал мне действовать гуманными методами.

— В личной беседе! — Элиот негромко рассмеялся.

Словно сговорившись, мы оба взглянули на новый портрет, и президент скорчил нам ответную гримасу.

— Между нами двумя и этими четырьмя стенками я позволю себе заметить, что ваш президент так же склонен к гуманности, как не евшая неделю пума. Впрочем, не о том речь.

Так какие же условия вы им предложили?

— Самые простые. Они сдают винтовки и получают прощение. Постарайтесь рассуждать реально, ничего другого у нас сейчас не выйдет. Конечно, нам придется как-то покрыть убытки в той деревне, которую они ограбили.

— Еще один вопрос, — сказал Элиот очень спокойно. — Как насчет их контракта с «Юниверсал Коффи Компани»? Он что же, считается расторгнутым?

— Не сумею вам ответить, — сказал я. — Если вы полагаете, что они чем-то вам обязаны, никто не мешает вам обратиться в суд.

Элиот подался вперед и положил руку мне на плечо.

— Я прошу вас внимательно выслушать то, что я сейчас вам скажу. Прежде всего я хочу, чтобы вы знали, что я полностью уважаю вашу точйу зрения и высоко ценю вашу помощь.

Дальше я должен сказать, что ваше отношение к контрактам, которые мы заключили с индейцами, ставит меня в безвыходное положение.

И вот я прошу вас: подумайте еще раз, подумайте серьезно, прежде чем решиться на шаг, который может привести к полному крушению всех наших трудов. Что произойдет, если индейцы в нашем городке вообразят, будто они могут порвать контракт с нами в любой момент, когда им этого захочется? Я думаю, вы сами сумеете ответить на этот вопрос, не так ли?

Не спеша сочувствовать Элиоту, я кивнул утвердительно.

— Это; будет конец всему, над чем мы трудились. Именно конец. Полный крах. Великий альтруистический замысел, годы труда и забот, огромные денежные затраты — все пойдет к черту. Тысячи мужчин, женщин и детей, уже вступивших на путь просвещения и прогресса, снова возвращаются к колдунам, туберкулезу, голоду. Я на вашем месте не взял бы на себя такой ответственности, Дэвид. И, ради господа бога, не говорите мне, что я могу подать на них в суд. Вы не сегодня приехали в эту страну и знаете, много ли толку бывает здесь от суда.

Я пробормотал в ответ что-то невнятное.

Неподдельное волнение Элиота было неожиданным и озадачило меня. Элиот поднялся.

— Ну что ж, — сказал он, — давайте пока на этом закончим разговор. Спасибо, что вы меня выслушали, и еще раз умоляю вас, подумайте о последствиях, прежде чем начнете действовать. Наши интересы — общие. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, не примите мои слова за угрозу, но вполне возможно, что ваше будущее, не менее чем будущее Компании, зависит от того, как сложатся здесь события в ближайшие несколько дней. Мы сидим на бочке с динамитом.

— Именно так, — сказал я.

Он протянул мне руку, и когда я пожал ее, то снова почувствовал, как хрустнули его пальцы.

— До свидания, — сказал Элиот. — Еще раз прошу вас, подумайте.

Он вышел, и через несколько минут я услыхал звуки радио и тарахтение отъезжающего джипа. Я поднялся к себе, переоделся в штатское, сунул автоматический пистолет в задний карман брюк и пошел навестить Грету. К моему удивлению, номер был пуст.

Я прошел в холл, потом в ресторан и в сад, думая там встретить Грету. Ее не было. Я написал ей нежную записку, в которой обещал зайти к вечеру, а если удастся, и пораньше, и оставил конверт у портье. Потом сел в один из Элиотовых джипов и поехал в Джулапу.

Я проехал по шоссе не менее двадцати пяти километров, все время спускаясь под гору.

Дальше нужно было пройти три километра по тропе, и я оставил машину у дороги. Тропа пробиралась сквозь густые заросли, следуя по течению ручья. Вокруг было однообразно и уныло, но я люблю прогулку в джунглях; мрак от переплетающихся над головой ветвей и душный аромат гниющей листвы всегда приносят мне воспоминания о детстве, когда тропический лес был для меня еще таинственным и волнующим.

Как только я увидел деревню, я понял, что предложение Элиота окружить ее отпадает; потому-то ее, наверное, и построили на этом месте. Поросшие лесом горы охватывали Джулапу с трех сторон наподобие подковы. Вход в деревню и выход из нее был один — тропа, по которой я шел. Недвижный воздух в этом почти закрытом ущелье был душен и сладок, как подогретый сироп.

Убогая, затерянная в джунглях деревенька возникла на обломках былого величия. Посреди площади лежал наполовину ушедший в землю большой бронзовый колокол, кругом стояли полуразрушенные здания колониальной архитектуры. Высокие деревья, покрытые цветами и плодами, росли в бывших залах губернаторского дворца. Неподалеку были разбросаны индейские хижины, их было, наверное, около ста.

Косматые свиньи и бесшерстые собаки то выбегали из дверей, то вбегали назад. На рынке дремлющие женщины торговали несвежим, засиженным мухами мясом ящерицы-игуаны, тыквами, дешевыми зеркалами, сахаром и колибри в бумажных фунтиках — индейцы покупают их для детей. Население в Джулапе на пять шестых индейское, подобно тому как в Гвадалупе на пять шестых состоит из ладино, и потому здесь господствует сумрачная тишина.

Только возле церкви — церковь единственное каменное здание, уцелевшее от разрушения, — индейцы громко возносят свои молитвы, размахивая кадильницами. Повсюду зловоние от гниющих фруктов и навоза.

Я прибыл в Джулапу, но что мне делать дальше, решительно не знал. Я обошел деревню два или три раза, заглянул в хижины. Я не встретил ни одного мужчины, только двух-трех женщин, на лице которых застыло выражение деланного безразличия, да несколько нагих, истощенных малярией ребятишек. Никто не обращал на меня ни малейшего внимания.

Когда индейцам приходится сталкиваться с незнакомыми белыми людьми, они применяют простой, но действенный прием самозащиты — притворяются, что не видят их. Безвестный музыкант заунывно наигрывал на маримбе, птицы-пересмешники где-то в горах хохотали надо мной.

Я зашел в окрашенную в кроваво-красный цвет кантину «Золотая цепочка», поднял ото сна хозяина-ладино и взял стакан ярко-розового напитка, в который было подмешано немного агуардьенте, чтобы убить самых опасных микробов. Хозяин был неразговорчив.