Глава четвертая

— Мы не знаем, как они себя называли, — сказал полковник Ильич, растянувшись на траве и закинув руки под лысую голову. — Мы даже не знаем, называли ли они себя как-то. Может, они обходились вообще без языка.

Тереза знала полковника Ильича всю жизнь. Он был такой же частью вселенной, как звезды и вода. Спокойный и рассудительный человек среди других спокойных и рассудительных людей. Отличало его то, что он всецело сосредоточился на Терезе. А еще — он ее не боялся.

Он потянулся.

— Кое-кто называет их протомолекулой, хотя это просто инструмент. Всё равно что назвать людей гаечными ключами. Скорее уж, создатели протомолекулы, но это как-то длинно. «Первичный организм», «чужие» или просто — Создатели. Всё это примерно одно и то же.

— А вы как их называете? — спросила Тереза.

Он хмыкнул.

— Я называю их римлянами. Великая империя, возникшая и павшая в античности, которая оставила после себя дороги.

Интересная мысль. Тереза покрутила ее в голове несколько секунд, пробуя на вкус. Аналогия понравилась ей не из-за точности, а потому что вызывала массу образов. Для этого и нужны аналогии. Ее разум бродил по этой кроличьей норе несколько секунд, рассматривая, что там есть интересного, и решил спросить Тимоти, что думает он. Его точка зрения всегда удивляла Терезу. Вот почему он ей нравился. Он боялся ее не больше, чем полковник Ильич, но уважение Ильича отдавало уважением к ее отцу, и потому оно становилось... не то чтобы менее ценным. Просто другим. А Тимоти весь принадлежал ей.

Молчание слишком затянулось. Ильич ждет от нее реплику, но о Тимоти уж точно говорить не стоит. Тереза нашла нужную фразу:

— Так значит, именно они всё это построили?

— Не всё. Врата, строительные платформы и дроны-ремонтники. Все эти артефакты. Но поначалу в других мирах существовала жизнь. Стабильное воспроизводство жизни — не такой уж редкий случай, как мы привыкли думать. Немного воды, немного углерода, достаточный приток энергии от солнца или термальных источников. И через несколько миллионов лет, скорее всего, что-нибудь возникнет.

— А если не возникнет, то римлянам не с чем будет работать.

— Нам известны тысяча триста семьдесят три таких случая, — сказал Ильич. — Это немало.

Миры колоний, включая систему Сол, попали в сеть врат потому, что там зародилась подходящая для римлян жизнь. Несколько сотен систем в галактике, состоящей из миллиардов. Ильич достаточно стар, чтобы это казалось ему чудом. В отличие от него, Тереза выросла уже не в одинокой вселенной. Хотя она и росла в своего рода одинокой вселенной, но совсем другой.

Она закрыла глаза и обратила лицо к солнцу, почувствовав кожей приятное тепло и свет. Яркий свет проникал сквозь веки, и всё стало выглядеть красным. В крови словно вспыхнула термоядерная реакция.

Она улыбнулась.

Тереза Анжелика Мария Бланкита Ли-и-Дуарте знала, что она необычный ребенок, это было как знание о том, что отраженный от ровной поверхности свет поляризуется. Не особо полезный научный факт. Она единственная дочь Первого консула Уинстона Дуарте, что само по себе означало необычное детство.

Всю жизнь она провела в Доме правительства Лаконии, лишь иногда тайком выбираясь из него. С детства к ней приводили других детей, чтобы было с кем дружить и учиться. Обычно из самых привилегированных семей империи, но иногда отец просто хотел, чтобы она познакомилась с разными людьми. Хотел, чтобы она сблизилась с ними, как в обычной жизни. Как если бы она была обычным четырнадцатилетним подростком. И это более-менее получалось, но раз она могла судить только по собственной жизни, ей трудно было определить, насколько.

Терезе казалось, что это, скорее, знакомые, чем друзья. Мюриэль Коупер, Шань Элисон были ей ближе остальных, по крайней мере, они обращались с ней, как с другими сверстниками.

А еще Коннор Вейгель, учившийся вместе с ней почти с самого начала. Он занимал особое место в ее сердце, но, что странно, Терезе не хотелось в этом копаться.

Раз уж она одинока, а она полагала, что так и есть, то сравнить всё равно не с чем. Если всё вокруг красного цвета, то никто этого не поймет. Находиться одновременно везде — всё равно что стать невидимым и отовсюду исчезнуть. Лишь контраст придает всему форму. Яркий свет определяет темноту. Заполненность — пустоту. Одиночество определяется границами того, что можно назвать противоположностью одиночества. Всё познается в сравнении.

Она гадала, не таковы ли жизнь и смерть? Или жизнь и не-жизнь.

— Что их погубило? — спросила Тереза, открыв глаза. Всё стало синим. — В смысле, ваших римлян.

— Это уже следующий шаг, — сказал полковник Ильич. — Вычислить это и выработать стратегию, как поступить. Но что бы это ни было, оно еще здесь. Мы видим, как оно откликается на наши действия.

— Тот случай на «Буре», — отозвалась Тереза.

Она смотрела отчеты. Когда адмирал Трехо впервые воспользовался главным оружием корабля класса «Магнетар» в нормальном пространстве, что-то случилось и на несколько минут выключило сознание всех людей в системе Сол, а на самом корабле возникла неподвижная визуальная аномалия. Вот почему во дворец привезли Джеймса Холдена, и именно это оказало серьезное влияние на Терезу.

— Именно так, — сказал Ильич. Он перекатился на живот и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее. Встречаясь с ней взглядом, он давал понять, что говорит нечто важное. — Это самая серьезная угроза нашей безопасности. Либо римляне погибли, натолкнувшись на какую-то природную силу, к которой не были готовы, либо их убил враг. И в этом нам предстоит разобраться.

— Как? — спросила Тереза.

— Мы не знаем, как погибли римляне. Мы пока еще лишь приблизились к пониманию, кем они были по сравнению с нами.

— Нет, я про то, как мы узнаем — враг это или природная сила?

Полковник Ильич кивнул, как бы говоря, что это хороший вопрос. Он вытащил ручной терминал, пощелкал по нему, и появилась таблица.

Тереза

Сотрудничество

Джейсон

Сотрудничество

Джейсон

Отказ

Т3, Д3

Т4, Д0

Тереза

Отказ

Т0, Д4

Т2, Д2

— Дилемма заключенного, — сказала Тереза.

— Помнишь ее?

— Мы оба решаем, сотрудничать или отказаться. Если мы оба сотрудничаем, то получаем по три очка. Если сотрудничает один, то он не получает очков, зато отказавшийся получает четыре. Если оба отказываются сотрудничать, то каждый получает по два очка. Проблема в том, что отказ — всегда лучшая стратегия, что бы ни выбрал другой. Я получу четыре очка вместо трех, если другой сотрудничает, и два вместо нуля, если он откажется. То есть, всегда нужно отказываться от сотрудничества. Но раз другой думает так же, то и он откажется. И значит, мы оба получим меньше очков, чем если бы сотрудничали.

— И как это исправить?

— Никак. Это как сказать: «Это утверждение ложно». Логическая дыра, — ответила Тереза. — То есть... разве не так?

— Нет, если сыграешь больше одного раза, — сказал полковник Ильич. — Представь, что ты играешь много раз, очень долго. И каждый раз, когда противник отказывается от сотрудничества, ты делаешь так же. А потом снова начинаешь сотрудничать. Это называют «зуб за зуб». Могу показать тебе анализ игры, согласно теории игр, если хочешь, но тебе он не нужен.

Тереза кивнула, хотя и неспешно. Голова отяжелела, как когда Тереза думала о чем-то, не вполне понимая, о чем. Обычно вскоре ей приходило на ум нечто интересное. Ей нравилось это чувство.

— Представь, что ты дрессируешь Ондатру, когда она была еще щенком, — предложил Ильич. — Щенок написал на ковер, и ты его бранишь. Ты не будешь вечно ему выговаривать. Только сразу, когда это случилось, а потом снова начнешь играть с ним и ласкать, как обычно ведут себя со щенком. Он отказывается от сотрудничества, и ты вслед за ним, но потом вы возвращаетесь к сотрудничеству.

— Пока он не сообразит, что это более успешная стратегия, — сказала Тереза.

— И поменяет поведение. Это самый простой путь переговоров с тем, с кем мы не можем поговорить. Но если ты будешь вести себя так же с приливом? Наказывать волны за то, что намочили ковер?

Тереза нахмурилась.

— Точно, — сказал полковник Ильич, словно она ответила. — Если начнешь бранить прилив, ничего не изменится. Ему плевать. Он не учится. Более того, он не меняется. Твой отец собирается поиграть в «зуб за зуб» с тем, что убило римлян. И посмотрим, поменяет ли это нечто поведение. Если нет, мы примем за гипотезу, что имеем дело с законом природы вроде создающей приливы гравитации или скорости света. Тогда мы это изучим и поймем, как себя вести. Но если эта сила изменится...

— Мы будем знать, что это живое существо.

— В этом и заключается разница между исследованием и переговорами, — кивнул полковник Ильич.

Тереза расцвела от радости, как всегда, когда хорошо справлялась с заковыристой задачей, но что-то ее тревожило.

— Но это погубило римлян.

— Война — это тоже переговоры, — отозвался он.

Жила Тереза в северном крыле Дома правительства, как и ее отец. Другого дома она не знала. Спальня, устроенная по-военному, отдельная ванная и игровая, теперь превратившаяся в офис, хотя изменения были чисто косметическими. Когда настало время избавиться от украшений в виде мультяшных динозавров и щенков, Тереза сказала об этом, и на следующий день пришел дизайнер и помог ей с выбором новой цветовой гаммы и планировки. Ее уголок Дома правительства не был большим или показушным, зато полностью принадлежал ей, она переделывала его на свой вкус. Микрокосм ее автономии.

Ее офис напоминал исследовательскую станцию. Высокий стол, чтобы можно было работать и стоя, но рядом стулья на длинных ножках, если она решит сесть. На восточной стене — единственный экран, установленный на показ компьютерной анимации или простых математических теорем, когда Тереза не смотрела новости или развлекательные каналы. Не то чтобы она хорошо разбиралась в математике, но формулы выглядели красиво. В них была элегантность, и глядя на них, Тереза яснее осознавала собственный интеллект. Ей нравилось осознавать собственный интеллект.