Для контроля на предприятиях оборонно-промышленного комплекса разведывательная служба прибегнул а к помощи провокаторов[288], которые из-за их прежней коммунистической деятельности долгое время провели в концлагерях и по распоряжению гестапо были взяты на работу для сбора сведений на предприятиях.

Политически неблагонадежные личности, находившиеся ранее под «охранным арестом», отправлялись не на стратегически важные предприятия, а туда, где не хватало простых рабочих. Так, среди рабочих прошел слух, что на предприятиях такого рода работало много людей, придерживающихся левых взглядов, как, например, бывших коммунистов[289].

С начала 1939 г. государственная тайная полиция зарегистрировала усиленный приток «марксистско-коммунистических эмигрантов» в Германию. Причиной их возвращения на родину, по мнению гестапо, было их бедственное положение за границей. Эту информацию гестапо получало из писем, которые эмигранты посылали своим родственникам в Германию. Мюллер приказал продолжать расследования, которые должна была облегчить помощь авторитетных лиц из эмигрантских кругов[290].

29 июня 1939 г. Мюллер отдал распоряжение полицейским участкам о более тщательной подготовке «отчетов о положении дел, касающихся коммунистических и марксистских движений». «Повторные исследования показали, что отчеты о положении дел, касающихся коммунистических и марксистских движений, не соответствуют требованиям, поставленным вследствие их большой значимости. Исходя из этого, я вынужден циркуляром № 13506 от 18.01.1938 указать основные направления и главные опорные пункты, соблюдение которых вменяется в обязанность при составлении отчета».

Мюллер потребовал также, чтобы квартальные отчеты, введенные 1 января 1939 г., пересылались в гестапо в последний день квартала. Однако уже 11 сентября 1939 г. это постановление было снова отменено[291].

Наблюдение за «коммунистической и марксистской подрывной деятельностью» и борьба с нею были усилены к началу войны.

Гестапо упрекало «вражеские державы» в том, что те пытались при помощи коммунистов «разрушить» существующую власть. После начала войны, несмотря на пакт «Гитлера — Сталина», гестапо было выявлено усиление коммунистической пропаганды путем распространения запрещенных листовок, наклеивания различного рода воззваний и навязывания «лжи»[292].

Составленная гестапо таблица, разумеется, не соответствует выявленному усилению коммунистической пропаганды. Напротив, цифры свидетельствуют о том, что с начала войны было конфисковано меньше материала с коммунистической пропагандой. С марта по декабрь 1938 г. в «старом рейхе» было конфисковано 9 985 «провокационных листовок». В это же время в 1939 г. было замечено только 9 727 запрещенных коммунистических воззваний. Даже при сравнении сентября/октября 1938 и 1939 гг. выясняется, что в 1938 г. было на 406 публикаций больше, чем в 1939 г. Для сравнения: в 1936 г. было распространено 1 643 200 «провокационных листовок», а в 1937 г. «только» 927 430. Около 70 % составляли коммунистические воззвания[294].

В «антигосударственных настроениях» гестапо обвинило иностранные радиопередачи и публикации в прессе. Много проблем отделу IV А 1 РСХА доставляла коммунистическая агитация среди членов немецкого рабочего фронта. Скорее всего, Коминтерн выдвинул лозунг — проникать в массовые организации национал-социалистов и разлагать их. Было дано указание наблюдать за антигосударственными выступлениями коммунистов в вермахте, в рабочих лагерях и в полиции. В коммунистической листовке давались рекомендации по затруднению работы управленческих учреждений путем подачи различных заявлений, прошений, постановки неуместных вопросов, вызова подозрительности у властей. Все это было серьезно воспринято руководством гестапо[295].

Криминальное полицейское управление рейха (РКПА) так же искало сбежавших коммунистов и марксистов.

Данные о слежке заносились в «немецкую книгу о преследованиях» и в «список выяснений мест пребывания». Они переписывались каждые два года, а старые записи стирались. Мюллер видел необходимость в возобновлении слежки. Он перепроверял каждый отдельный случай в надежде получить информацию. Судя по всему, существовало большое количество людей, которые без убедительных причин находились в списках на арест или на выяснение местопребывания.

Мюллера беспокоили эти случаи в связи с большими расходами на управленческий аппарат, необходимый, однако, при розыске «врагов государства»[296].

Циркуляром от 7 ноября 1940 года Мюллер потребовал от полицейских участков в старом рейхе, в Остмарке (Восточная марка — наименование Австрии на жаргоне немецких фашистов. — Прим. переводчика) и в Судетах сообщать «о поведении в коммунистических и марксистских кругах» до 31 декабря 1940 г. «Тяжелые условия, связанные с войной, вызывают недовольство и разногласия. Такая ситуация создает для антигосударственной подрывной деятельности наилучшие предпосылки. Поэтому II и III Интернационалы перенесли поле своей нелегальной деятельности в социальный и финансовый секторы и ведут там борьбу, используя недостатки, в то время как политические лозунги остались на втором плане. Существуют основания предполагать, что эту опасность недооценивают»[297].

О том, как неуверенно и подчас сверхосторожно Мюллер осуществлял свою деятельность, свидетельствует докладная внутриведомственного значения. В середине марта 1941 г. с помощью крупного распространителя должен был быть выпущен в обращение полный отчет о «коммунистических и марксистских движениях в старом рейхе, в Австрии и в Судетах в начале 1941 г.». Мюллер остановил распространение с пометкой: «Было ли дано относительно этого отчета распоряжение шефа зипо? Ведь речь идет о внутриполитическом отчете о положении дел, разглашение которого запрещено фюрером». Когда 17 марта 1941 г. секретарь шефа отдела вновь принес на подпись докладную записку, Мюллер написал на полях: «Я вообще не считаю этот отчет необходимым». После дальнейших обсуждений решили не издавать отчет о положении дел, а отправить его в архив[298].

За четыре дня до начала «русской кампании» Мюллер сообщил начальнику полицейского участка Ахена штурмбаннфюреру СС Носске, что внешнеполитические события требуют усиленного наблюдения и борьбы с коммунистическим движением. Он подчеркнул, что Советский Союз разжигает антигерманскую пропаганду, чтобы поддерживать антигосударственную деятельность в рейхе. «Наблюдению и беспощадной борьбе с такого рода подрывной деятельностью отводится решающее значение. Трудность в распознавании этой деятельности, как антигосударственной, требует усиленной разведывательной работы. […]

Принимая во внимание ограниченные на данный момент возможности слежки, освобождение заключен-пых, находящихся под арестом за свои коммунистические выступления, невозможно. Их возвращение под арест после отбытия наказания уже предопределено. Кроме того, я предоставляю право взять под арест кажущихся особо опасными функционеров КП, как только представится возможность»[299]. Эта цитата свидетельствует о преступном подходе при преследовании противников режима, что стало для гестапо и ее шефа еще до войны обычной рутинной работой. После отбытия наказания люди, охарактеризованные гестапо как наносящие вред государству (не только коммунисты), как правило, были взяты во время войны под «охранный арест» и депортированы в концентрационные лагеря.